Чтение 25–й страницы книги ~Мрак~

душистых масел, догорающего светильника, и запахах двух женских тел,
распаренных, истекающих призывными ароматами.

То ли народ раньше был мельче, то ли все были оборотнями, но пришлось
обернуться волком, только так протащил свой зад в узкий проход.

В тесной комнате был полумрак. У ложа на шкуре снежно белого пардуса
лежала могучего сложения поляница, даже во сне сжимала кривой меч. Ее
острые груди вызывающе смотрели в потолок, но глаза Мрака прикипели к
ложу.

Там раскинулась самая роскошная женщина, которую могло измыслить
мужское воображение. Полная, сочная, белокожая, с огромной грудью и
широкими вздутыми ягодицами, она лежала, бесстыдно раскинувшись в полной
безопасной наготе. Нежное лицо, сочный рот, румяные щеки, длинные черные
волосы, что привычно разметались по подушке...

Мрак сглотнул ком в горле. Медея, царица поляниц, во сне не выглядела
грозной воительницей. Напротив, сейчас это была женщина, созданная для
мужских восторгов.

На трясущихся ногах он отступил в угол, оборотился в человека. На
этот раз боль от превращения была острой, едва не вскрикнул. Понял, что в
таком состоянии оборачиваться рискованно, но уже шагнул к ложу, осторожно
обходя поляницу.

На шее Медеи поблескивал золотыми нитями тонкий шнурок. Сама золотая
скрынька, не большее наконечника для стрелы, выглядывала краешком, зажатая
белоснежными молочными горами. Мрак. чувствуя как пересохло в горле, уже
не стыдясь наготы, дрожащими пальцами поддел шнурок, потащил. Скрынька
выдвинулась чуть, но дальше цепочка натянулась туго, а Медея во сне
капризно надула губы, что-то пробурчала.

Мрак замер, выждал. Воздух был спертый, жаркий, пропитанный
благовониями, душистыми травами, ароматными смолами. По спине побежала
горячая струйка пота. На лбу собрались крупные капли. Если какая сорвется
на белое нежное тело Медеи, та проснется с криком, обожженная!

Снова зацепил пальцем, а другой рукой, что тряслась как у больного,
прикоснулся к груди, попробовал высвободить скрыньку, прошептал в
отчаянии:

-- Боги, дайте мне стойкости... Никогда раньше не просил!

Наконец скрынька выскользнула, влажная и блестящая, а Мрак все еще
придерживал грудь царицы поляниц. С огромным трудом, ломая себе кости,
заставил отнять руку. Грудь колыхнулась и замерла, глядя нежным
ярко-розовым бутоном в низкий свод.

-- Боги, укрепите меня еще чуть-чуть...

Скрыньку так трясло на ладони, что Мрак задержал дыхание, боясь
уронить. Перервать такой шнурок нечего и думать, проще разорвать бронзовую
цепь со звеньями с кулак, и Мрак осторожно снял с пояса поляницы нож. Та
лишь хрюкнула в богатырском сне, ее пальцы пощупали рукоять меча. Мрак
перехватил острым лезвием шнурок, отступил со скрынькой на ладони.

Его трясло, перед глазами был красный туман. В голове бухали молоты.
Сердце могучими ударами разламывало грудь, а в чреслах творилось такое,
что Мрак поспешно бросил скрыньку в темную дыру, сдуру попробовал пролезть
следом, но на этот раз едва просунул голову: разбух так, что полстены
пришлось бы снести -- сцепил зубы и переждал острую боль превращения в
волка, протиснулся, снова превратился в человека, уже не помня себя
кое-как поставил камень на место, рухнул в беспамятстве.

Сколько так лежал, не помнил, но подземный холод кое-как отрезвил,
привел в чувство. Ноздри еще улавливали дразнящий запах двух женщин, но в
эту щель не протиснуться и волоску, запах слаб, и бороться с искушением
проще.

Все же он поспешно отполз, а потом заковылял прочь, спеша уйти от
соблазна снова увидеть царицу поляниц, услышать запах ее тела,
коснуться...

Но в ладони была зажата скрынька, и Мрак боялся разомкнуть пальцы.
Запах, что вырвется оттуда, все равно ударит, как дубиной в лоб.

Под утро Светлана слышала неясный шум. Из-за двери нестройными
волнами накатывали возбужденные голоса. Когда она в страхе приподнялась --
вот оно, пришло! -- волк зарычал, показал белые клыки. Он все еще лежал у
нее в ногах, ей было уютно, тепло и защищено.

Наконец дверь приоткрылась, в щель проскользнула Яна. Глаза ее были
выпучены как у совы, лицо красное.

-- Царевна!.. Царевна!..

Светлана спросила жалким от ужаса голосом:

-- Что случилось?

-- Царевна... Кто-то ночью убил семерых воинов Горного Волка!

-- Убил? -- переспросила она неверяще.-- Ты уверена, что убиты не
наши?

-- Царевна,-- оскорбилась служанка,-- да разве я не отличу людев от
зверюк?

Светлана смотрела непонимающе, оглядывала ее лицо, словно искала на
нем какие-то знаки:

-- Семерых? Ты сказала, семерых?..

-- Да! Там все залито кровью.

Еще не веря, она с помощью Яны быстро оделась. Волк остался дремать
на ее постели. Глаза он плотно зажмурил, а когда она поднялась на постели,
прикрытая одними волосами, он отвернул голову и накрыл глаза лапами. По
спине пробегала частая дрожь.

Далеко за дверью гремели яростные голоса. Светлана вышла из покоев,
на лице приклеена улыбка, спина прямая, но глаза тревожно обшаривали
предпокой. Пахнуло злостью, воздух пропитан ядом, ненавистью, и люди, что
держались группками, стояли спина к спине с обнаженным оружием в руках.

Горный Волк громыхал проклятиями, потрясал кулаками. Светлана
подарила ему обворожительную улыбку. Голосок был сладким и участливым:

-- Горный Волк... Горный Волк, что стряслось? Говорят, твои воины
поссорились, кому бросать кости первому?

-- И убили друг друга до смерти? -- спросил Горный Волк люто.

Светлана дерзко смотрела ему в глаза:

-- Но ты ведь говорил, что твои воины -- лучшие в мире!

-- Говорил,-- ощетинился Горный Волк.-- У меня в самом деле лучшие
люди!

-- Вот-вот. А уж с собой ты взял наверняка лучших из лучших. Верно? А
кто как не ты говорил, что у меня не осталось ни одного стоящего мужчины?

Горный Волк смотрел бешеными глазами, потом словно что-то проникло в
его звериный мозг. Он тряхнул головой.

-- Это верно. Я видел твоих стражей! У тебя их не больше десятка.
Сосунки, не знающие с какого конца браться за меч, дряхлые старики... да
пара беспробудных пьяниц.

Она сказала как можно более проникновенным голосом:

-- А ты считаешь только себя пригодным стать царем?

Это ударило его в лоб как обухом. Даже пошатнулся, в глазах появилось
понимание того, на что намекнула Светлана. Взревел страшно:

-- Анас!.. Ко мне!

Появился крупный воин, он заменял отрока, заглянул вождю в глаза.

-- Приказывай, повелитель.

Светлана отметила, что к Горный Волку уже обращаются как к царю, но
смолчала. Тот в состоянии раздавить ее двумя пальцами, а помешать некому.

-- Проверь... сейчас же проверь всех людей Руда и Медеи. Все ли у них
целы, кто ранен, кто исчез. Наши люди не могли погибнуть, не перебив вдвое
больше!

Анас не успел поклониться, как ниже по лестнице прогремел медвежий
рев Руда:

-- Кто посмеет проверять моих воинов, тот не увидит заката!

Он с руганью вытащил огромный топор, а его воины, похожие на медведей
и кабанов разом, выставили перед собой копья, а топоры перехватили удобнее
для боя в тесном помещении.

Горный Волк нехорошо улыбнулся:

-- Ты -- труп!

Он потащил из-за спины длинный меч. Его люди тоже стояли за ним
расширяющимся клином. В их руках недобро блестели мечи и копья.

Руд сделал шаг навстречу, и тут вперед метнулся высокий волхв Руда.
Он раскинул руки, закричал таким мощным голосом, что затрепетало пламя
дальних светильников:

-- Остановитесь!.. Пусть Горный Волк проверит всех наших воинов. Он
поневоле скажет, что был неправ. А Руд, если чувствует себя оскорбленным,
вправе потребовать мзду за обиду. Так?

Горный Волк смотрел подозрительно:

-- Какую мзду?

Руд, не опуская топора, прорычал:

-- Если мои воины все на месте...

-- И не ранены,-- прервал Горный Волк.-- И оружие не в свежих
зазубринах...

-- Согласен,-- прервал в свою очередь Руд.-- Смотри. Но если
убедишься, что не мы убивали, то отдашь мне свой меч!

Горный Волк невольно опустил взгляд на великолепный меч в своих
руках. Длинный и с узким лезвием из черного булата, он рассыпал лиловые
искры, при свете луны на металле выступали колдовские знаки, а под солнцем
исчезали, рукоять из сплава меди, серебра и олова, в ней победно горят
кроваво-красные камни.

-- Согласен,-- выдавил он с неохотой.-- Царский трон стоит даже
такого меча.

Руд кивнул своим людям:

-- Отведите в наши покои. Пусть увидит всех.

Все это время Светлана стояла в сторонке, лицо было грустное: она-де