Чтение 25–й страницы книги ~Ожидающий на перекрестках~

глазки с воспаленными белками...

Заискивающие глазки на лице буйвола Махиши, Предстоятеля
Инара-Громовержца!

Я поймал за шиворот бледного юнца с бескостными пальцами карманника,
которыми он весьма неприятно шевелил в опасной близости от наших
кошельков.

- Кто сидит за дальним столиком? - поинтересовался я, мило улыбаясь
ошалевшему воришке.

Тот было дернулся, но лапа Эйнара уцепила парня за штаны в районе
седалища и слегка потянула вверх от грешной земли.

- Я ничего не знаю, - затрепыхался юнец, привычно поскуливая. -
Клянусь памятью мамы, ничего...

- Отлично, - я благодушно ухмыльнулся Эйнару, и тот усилил хватку. -
Вот и скажи мне, дитя со щупальцами, чего ты не знаешь о вон том толстом
дяде?

Карманник повернул голову в указанном направлении и малость
расслабился. Эйнар понял, что дело сдвинулось с мертвой точки, и разжал
пальцы.

- А на кой ляд он вам сдался, господа хорошие? - голос парнишки
повеселел и наполнился привычной наглостью. - Это же Бычара Мах, ловчила
по маленькой, придурок грошовый...

- Ловчила? - я не знал смысла этого слова, но догадывался - и мои
предположения оказались верными.

- Ну, ловчила... тот, кто ставки мажет и коны забивает! За долю.
Только Маху, Бычаре холощеному, крупняк не доверяют - рожа не та...

Я увидел, как Эйнар передернулся и потемнел.

- А скажи-ка мне, разговорчивый ты малый, почему Махише... то есть
Маху крупняк не доверяют?

Парень захихикал.

- А он тронутый, как есть тронутый! Хоть мослы рви - все не под
шапку... Как шибари заявленные друг дружку мозжить станут, да еще народ
кругом заревет, заблажит от дури - так Мах все бросает - и к помосту!
Стоит, смотрит - не оторвешь, слюни по морде текут, глаза вылуплены - а у
него со стола в это время что хошь тяни - не заметит! Вот потому по
маленькой и стреляет...

Воришка внезапно извернулся и метнулся в сторону. Мы не стали его
удерживать, и лишь Гро, до той поры молчавший, молниеносно пнул парня
ногой в тощий зад. Вдогонку. И достал.

- Зараза, - пробормотал Грольн, - мразь дешевая... Меня такие в
детстве все мучили... Ты понял, Сарт, понял, что он говорил - про Махишу
твоего?

- Понял, Гро, понял... И Эйнар понял - чего уж тут сложного?

- Ест он здесь, - подал голос насупленный Эйнар. - Это я про Махишу.
Перекресток у него тут. Маленький, слабенький, но... Драка, вера-ярость
боевая, народу куча... Правильно ты этого, Гро, пнул, щенка ядовитого,
жаль, я не сообразил...

Я снова посмотрел на Предстоятеля Махишу. На Бычару Маха, ловчилу по
маленькой. И вспомнил, каким он был в Доме. И как предлагал меня убить.

Боги, боги - где ты, Лайна моя ночная, и как ты выглядишь теперь?!
Что ж ты, Дом, Дом-на-Перекрестке, сука безголосая, изменчивая...

...А потом начались бои. Как зрелище, они утомили меня почти сразу. Я
не люблю грязи. Я не люблю игр без правил. Я не люблю потех для бедных.
Для нищих. Для нищих духом, будь они хоть трижды блаженны, как говаривали
среди адептов Хаалана.

Все свое внимание я сосредоточил на Махише, который с первой секунды
оказался у помоста, бросив столик и бумаги на нем. Я смотрел, и мне было
больно и противно - но я смотрел.

Рядом что-то бормотал Гро, неслышимый в людском гаме, но он не знал
Предстоятелей раньше, и поэтому был не в состоянии понять разницу.

А я знал.

Сморщившийся Махиша - я все не мог привыкнуть к его поганой кличке -
вцепился в край помоста трясущимися руками, из уголка кривого рта потекла
струйка слюны, липкой и темной, и взгляд Предстоятеля словно прикипел к
волкодавам рода человеческого, ломавшим свои и чужие кости - он купался в
душной ауре криков, воя, крови и яростной зависти возбужденных зрителей.

Я припомнил миф о богоотступнике, мучимом диким голодом, что бы и
сколько бы он ни ел. Махиша походил на героя этой страшной легенды.

Он ел - и не мог насытиться. Дом отринул его, а сам он уже разучился
быть - Предстоятелем.

И все же он был им.

Эйнар внезапно двинулся вперед - но не к Махише, а к помосту - и я
вернулся к грешной действительности и действу на залитой кровью сцене.

Человек в левом углу был, как я понял, местной сенсацией:
долгожданной, остро приправленной и непременно - под занавес.

- Рукошлеп... - почти одновременно выдохнула спрессованная толпа. -
Найк-Юродивый...

Сперва я подумал, что Рукошлеп - карлик. С обычным для карликов
телосложением - непропорционально короткие, кривые ноги, могучее кабанье
туловище и волосатые руки с огромными кистями, которыми Найк вполне мог
бы, не сгибаясь, почесать колено. Или даже ниже.

И лишь потом, когда пара-тройка доброхотов запрыгнула на помост и
стала растирать Рукошлепу косматые плечи и спину - я сообразил, что он не
карлик. Отнюдь не карлик, а даже повыше среднего роста.

И тогда мне стало страшно - когда я заметил испуг во взгляде бойца в
правом углу и веселый звериный блеск голубых невинных глаз
Найка-Рукошлепа, по обе стороны от проваленной переносицы.

Карлик-переросток. Мстящий за свое уродство. И делающий это с
удовольствием.

Эйнар встал у края деревянного сооружения, и его растрепанная грива
оказалась как раз на уровне колен того бойца, чей испуганный взгляд никак
не вязался с мощной и по-своему красивой фигурой.

Изумленный вышибала, глазевший до этого по сторонам, шагнул было к
нарушителю, но Эйнар отстранил его с такой властной уверенностью, что
гроза здешних буянов невольно повиновался.

- Не дерись с этим, - сказал Эйнар, и заявленный боец дернулся и
затравленно глянул вниз, откуда донесся неожиданный голос.

- Не дерись с этим. Он тебя искалечит. Убивать не станет, но
изуродует обязательно. Он не виноват, что сам урод, но... Слезай, парень,
и уходи.

И Эйнар успокаивающе похлопал бойца по голени.

Лучше бы он этого не делал. Нога у парня подвернулась, и тот со всего
маху грохнулся с помоста на землю. Потом он коротко застонал и замер,
плотно сомкнув веки.

По-моему, он был жив и здоров, и очень рад подвернувшемуся случаю
сохранить лицо и избежать боя.

На мгновение все замерло. И в наступившей тишине Найк-Рукошлеп
захохотал и вперевалочку прошел через весь помост, кривя вспухшие губы в
радостной гримасе.

- Лезь сюда, детинушка, - счастливым тенорком пропел Найк. - Давай
лапочку... вот, вот, умница...

И, когда Эйнар протянул ему руку, лже-карлик одним рывком выдернул
Мифотворца на помост, отошел на шаг назад и внезапно шлепнул Эйнара
ладонью по лицу.

Я понял, почему Найка прозвали Рукошлепом. Этой оплеухой можно было
опрокинуть статую.

Эйнар инстинктивно отклонился, и кончики узловатых пальцев Найка с
нестрижеными ногтями полоснули Эйнара по глазам.

Он схватился за лицо. Он закричал - и жуток был крик бывшего слепого.
А когда он отнял руки от лица - закричал я.

Глаза Мифотворца были целы. Они воспалились, налились кровавыми
прожилками, но - уцелели. И из багровой глубины глазниц Эйнара, не
любящего делать людям больно, довольно оскалилось боевое безумие
затаившегося до поры прошлого.

На помосте, перед ухмыляющимся Найком-Рукошлепом, стоял Эйнар Бич
Божий, не помнящий себя, и небо над ним заворчало и облизнулось длинным
огненным языком.

Найк больше не ухмылялся. Он на миг стал ребенком, затравленным
уродом из оплеванного, позорного детства, и волшебная сказка о героях
глядела на него в упор подлинным, кровавым взглядом.

А потом Эйнар сломал ему обе руки и позвоночник. И Найк умер. А на
помост кинулись вышибалы и бойцы предыдущих поединков, и все вместе
завертелись вокруг ликующего Эйнара.

Я вцепился в Гро, рвущегося туда, в гущу схватки, на помощь - но если
кому-то и требовалась помощь, то уж никак не Эйнару. То, что делал с
людьми неистовый Бич Божий - это было достойно легенд, это было
неповторимо, но это было дико.

До рези в желудке. До отчаяния. До спазм в горле.

Впервые я подумал не о героях мифов - несокрушимых и отважных - а о
сотнях несчастных врагов, попадающихся им под руку. И о том, что любой
герой - безумен.

- А-а-ах... - задохнулась толпа, и я осмелился поднять голову.

Перед Эйнаром, танцующим среди поверженных тел, обнаружился грошовый
придурок, ловчила по маленькой - Бычара Мах.

Буйвол Махиша, Предстоятель Инара-Громовержца. И небо зарычало во
второй раз. А Эйнар опустился на колени, ткнулся лбом Махише в живот, и
плечи гиганта дрогнули и обмякли.

Эйнар плакал. И кровь в мокрых глазах тускнела, размываемая слезами.
А Махиша все гладил его непокрытую голову и смотрел поверх толпы, в
грозовое небо, куда-то далеко, слишком далеко для всех нас.

Вот так они и стояли - Предстоятель и его Мифотворец.