жизнями, как ребенок - самодельными куклами... вечер отшатнулся в испуге,
рваные полосы сумерек загуляли из стороны в стороны - и словно овечьим
молоком плеснули на Самуила-бацу! Страшно побледнев, он бросил Михалека,
хватаясь за грудь, кашляя и сгибаясь в три погибели; почти рухнув на
бревно, некоторое время он еще содрогался, пытаясь выпрямиться, а потом
сполз на землю, скорчился у ног сына, тело Самуила выгнулось последней
судорогой и застыло.
преграду - и увидела совсем рядом с собой светловолосого юношу, почти
мальчика, одетого по-гуральски: спасающая от дождя, прокипяченная в масле
рубаха с такими широкими у запястья рукавами, что они свисали чуть ли не
до колен, полотняные штаны с синими завязками, широкий пояс из темной
кожи, унизанный медными и серебряными бляшками, высокая баранья шапка...
тискали рукоять сунутого за пояс ножа - и воевода словно что-то
почувствовал: резко огляделся, наполовину обнажая палаш, отступил на
пядь-другую, а после быстро пошел, почти побежал прочь.
Мартой все мешала ей кинуться к отцу, в отчаяньи она попыталась обогнуть
препятствие, налетела на юношу-гураля, прошла сквозь него, всем телом
сослепу врезавшись в живое, теплое, всхрапнувшее при столкновении; и Марта
узнала юношу, узнала за миг до того, как перестала видеть.
Новобильского, захаживает ночами Самуилов побратим, Мардула-разбойник. Не
то чтобы каждой ночью, а так - когда вертится в окрестных местах, и не
гоняются за ним чьи-то гайдуки или обокраденные липтовские пастухи, скорые
на расправу. Видно, крепко любила вдовая Янтося лихого Мардулу, хоть и
немолод, сильно немолод был разбойник: и замуж ее звали - не шла, и
липтовцы грозили помститься за Мардулины грехи - смеялась да шутки шутила,
и мальчонку от разбойника прижила - сама вытянула, вырастила, не побоялась
отцовым именем назвать... Когда Марта Ивонич в восемнадцать лет покидала
Шафляры, сыну Мардулы и Янтоси Новобильской было лет восемь-девять, не
больше, и играл он себе с другими хлопцами в цурки, лишь вспыхивая взором,
когда слышал россказни о темной славе отца своего.
кажется, Мардулы-разбойника (краковский каштелян [каштелян - сановник,
член сената, назначавшийся королем для управления городом], слушая доклады
о неуловимом гурале, втайне считал его бессмертным) - именно он и стоял
сейчас рядом с Мартой, повзрослев на те девять без малого лет, в течение
которых Марты не было в Шафлярах.
мягкими губами.
Великому Здрайце.
могу сам обмануться, а могу и правду сказать! Что, красавица, отравил я
тебя?! Верь не верь, а забыть не сможешь! Сама видела, как пан воевода над
речкой Тихой молодого шляхтича заколол! Мог бы пощадить, мог бы наказать
легкой раной за дерзость - а он раз, и локоть стали в брюхо! Чтоб не сразу
помер, чтоб помучился, как следует... Что такому отец родной, а тем паче
неродной?! Меньше, чем ничего!
колкие мурашки, растаскивая неродившиеся слова в разные стороны.
тебе тут приказывать, воровочка моя! К тому же слыхала, небось: разбойный
Мардулин пащенок жену Михала не за выкуп отдает - за Высший суд, который
рассудит его и убийцу Самуила! Я-то к их шайке случайно пристал, по
дороге, а тут смотрю - потеха! Спеши на сороковины к отцу, спеши!.. то-то
поминки славные получатся!
отца.
расплавленное серебро, плещущее в глазницах Великого Здрайцы.
хлестну кобылу - только меня и видели! Не веришь, воровочка? Думаешь, вру!
Может, и так... вот уж помучишься сомнениями, когда я и впрямь уеду! Душу
любовничка своего собачьего оставить хочешь? - забирай! Жалко, а все равно
забирай! За себя боишься - не бойся, не трону... Спеши в Шафляры, аббатика
с мельницы вытаскивай, воеводу вызволяй - твое дело, твоя забота! Об одном
прошу... да не дергайся ты! На лице прямо написано: "Раз ЭТОТ о чем-то
просит, значит, жди подвоха!" В общем-то, верно написано... Так вот, об
одном прошу: когда в следующий раз пути наши пересекутся, или сам я тебя
отыщу и на дороге встану - не побрезгуй в память о старой краже и тихой
беседе близ Топорового погоста задержаться на минутку, перекинуться с
Петушиным Пером словцом! Молчи, не отвечай! И не пытайся понять: за что
такое благоволение?! Просто запомни, о чем просил...
Здрайца лезет в свой тарантас, вынимает какие-то свертки, котомки, узелки,
потом расстилает на траве старенькую скатерочку и начинает расставлять
разную снедь - содержимое свертков, котомок и узелков. Черный ржаной хлеб,
светящееся розовым сало, горшочки с тушеным мясом, ломти щуки в тесте; две
объемистые фляги...
лоб кружевным платком, невесть как оказавшимся в его руке, - сейчас
заморим червячка, и я поеду... ох, и поеду же я... чертям тошно станет!..
из дряблых сосцов лишь промозглую сырость, спустившуюся на луг - и Марте
было все равно, откуда у Великого Здрайцы во фляге пиво, и почему оно
горячее; главное, что пришлось оно как нельзя кстати. Даже Седой не стал
отказываться от угощения - несмотря на звериное здоровье, вовкулак тоже
продрог, да и проголодался.
компании, люди и нелюди у тарантаса не сразу расслышали приближающиеся
шаги. Вокруг сгустился туман, отчего видно стало ничуть не лучше, чем
ночью; Седой встрепенулся первым, Марта припоздала, и почти сразу
кисельная слякоть расступилась и выпустила из себя компанию не менее
странную, чем та, что завтракала сейчас у старого погоста.
клюкой в руках, и выглядел он так, словно каждый день привык ни свет ни
заря шляться к погосту и обратно. За седеньким колдуном степенно шествовал
настоятель тынецкого монастыря аббат Ян Ивонич, держа в правой руке
маленький молитвенник с переплетом из тисненого сафьяна - а по обе стороны
от ксендза вразвалочку двигались двое замыкавших шествие
детин-подмастерьев в холщовых штанах и рубахах.
Петушиное Перо, когда предводитель-Топор, а за ним и все остальные,
остановились в нескольких шагах от завтракающих.
отцу Яну, но голос подвел старого Стаха, так что сказанное услышали не
только Петушиное Перо и Седой, но и сидевшая дальше всех Марта.
Лохматый - это мой сын! А Нечистый...
помахал им со всей возможной любезностью, чтобы у тынецкого настоятеля не
осталось никаких сомнений. - Присаживайтесь с нами, святой отец,
перекусим, чем бог послал...
сакраментальное "Apage, satanas!" ["Отойди, Сатана!" (лат.)], но при
последних словах Великого Здрайцы поперхнулся и натужно закашлялся.
Ну, чего столбом стоишь?! Ты ведь торговаться со мной пришел? Садись,
поторгуемся, по рукам ударим!
торговаться и бить Великого Здрайцу по рукам, но деваться мельнику было
некуда.
лука, и непонятно о чем добавил:
тельцем навалился на клюку, словно слова эти отняли у мельника и без того
убогие силенки.
глоточками. - Одно непонятно: зачем мне ее возвращать? За твои красивые
глаза?
представлял он себе эту встречу. Договориться с Петушиным Пером с глазу на
глаз, отдать ему Марту в обмен на душу сына, заставить порвать давний
договор, а если обмануть попробует - как щитом, прикрыться от Нечистого
святым отцом! Но вот так, прилюдно... под пиво...
Роллинс Джеймс
Шилова Юлия
Лукин Евгений
Шилова Юлия
Трубников Александр
Орлов Алекс