область? В соседний регион? В соседнюю республику?)
быть, это гноящаяся рана. Но тогда нужен врач, профессионал, носитель
знания и милосердия. И никакого самолечения! Никаких шаманских плясок!
Никаких самопальных знахарей - с водкой вместо наркоза и ножовкой вместо
ланцета.
новая компонента человеческой цивилизации, новый образ жизни, новая
самодовлеющая культура. И тогда кровь, боль, нечистота - роды! Младенец
непригляден, даже уродлив, он вопит и гадит, но он обречен на рост, и в
обозримом будущем он обречен занять свое место в структуре человечества. И
если это так, то упаси нас боже от нечистоплотных повивальных бабок и
деловитых абортмахеров!
присмотритесь, прислушайтесь, задумайтесь!
виноват в происходящем, те, кто не сумел воспитать, не сумел увлечь и
отвлечь, не сумел привязать к себе - и в первую очередь те, кто был ОБЯЗАН
все это делать, числился специалистом, получал за это деньги и премии:
плохие педагоги в школах, равнодушные наставники на предприятиях,
бездарные культмассовые работники. Они заходятся в крике, чтобы заглушить
собственную совесть и оглушить тех, кто рядом с ними пытается разобраться,
где же виновные.
выдвигал, пестовал упомянутых кое-какеров, теперь они пытаются свалить
вину на своих подопечных, на объективные обстоятельства, на мифических
соблазнителей и, уже как водится, на тлетворное влияние извне. А рядом не
менее зычно ревут пока еще полуответственные, быстро сообразившие, что
вот-вот начнут освобождаться места и что сейчас самое время сколотить
политический капиталец, продемонстрировав свою объективность, деловитость
и готовность решительно исправить положение. О, это вечное племя,
призванное отвечать за все и потому не отвечающее ни за что!
ревнители доброй старины нашей, спесивые свидетели времен очаковских и
покоренья Крыма, последние полвека познающие жизнь лишь по газетным
передовицам да по информационным телепередачам, старые драбанты
перестройки, коим, казалось бы, сейчас правнуков своих мирно тетешкать да
хранить уют семейных очагов, - нет, куда там! Вперед, развернувши
старинные знамена, на которых еще можно разобрать полустертые лозунги:
"Тяжелому року - бой! Не нашей культуре - бой! Цветоволосы - с корнем!
Синхролайтинги - с корнем! _С_и_с_т_е_м_к_и_ - на помойку!
К_о_н_т_а_к_т_о_р_ы_ - под каблук!"
апологеты фрунта, свято убежденные в том, что от любых социальных
осложнений есть только одно лекарство: строй, марш и бравая песня с
запевалой. Тот, кто вне строя, тот и вне закона. А с тем, кто вне закона,
надлежит поступать однозначно: высоко и коротко.
веселой охоты соскучившиеся молодцы, почуявшие уже, что наступает
времечко, когда можно будет дать себе волю, безнаказанно разнуздать себя,
почесать кулаки, пуститься во все тяжкие, не опасаясь правоохранительных
органов. Уже за одну только эту свору не будет прощения тем, кто сейчас,
вылупивши шары, мечет молнии демагогических словес, вместо того чтобы
помолчать и задуматься.
наверное, даже груб, но я не прошу прощения за это. Все, что я сказал
здесь, обращено к людям, добрая половина которых - мои ученики и ученики
моих учеников. Все, что я сказал здесь, обращено к ним в той же мере, в
какой я обращаю это и к себе самому. Стыд и горе мучают меня последние
дни, ибо вину за происходящее я полностью принимаю и на себя лично - в той
мере, в какой может принять ее отдельный человек. И я прошу вас только об
одном: замолчите и задумайтесь. Ибо настало время, когда ничего другого
сделать пока нельзя".
посвящена главным образом роли тунеядства - и в частности Флоры как
социального явления в обществе начала второй НТР. Все очень разумно,
академично и, на мой взгляд, бесспорно. В полемику с Г.А. он явно
предпочел не вступать (не знаю уж, из каких соображений), однако
чувствуется, что он не согласен с Г.А. практически по всем позициям. Ни с
содержанием, ни с формой.
том смысле, что Флора была бы невозможна, если бы мы научились
предоставлять каждому молодому человеку работу по его вкусу, он замечает:
"Пока мы еще имеем моральное право осуждать Флору. Не хватает рабочих рук,
очень много непривлекательного и непрестижного труда, на который мы с
упреком указываем Флоре, но уже недалеко то время, когда вторая НТР
завершится (ориентировочно, через 40-50 лет), непривлекательный и
непрестижный труд будет целиком отдан кибертехнике, и что мы тогда ответим
Флоре, когда она скажет нам: ладно, давайте вашу работу. Необходимо уже
сейчас понять, что с нынешней точки зрения это будет очень странное время
- время, когда труд навсегда перестанет быть общественной необходимостью.
Может быть, нам действительно надлежит рассматривать нынешнюю Флору как
некую модель общей социальной ситуации не столь уж отдаленного будущего?"
принял своего решения по поводу намечающейся акции. И вообще заметно, что
позиция горкома скорее умиротворяющая, нежели побуждающая. С другой
стороны - подписи. Мне кажется важным, что про Плюхина К.П. все прописано
досконально: и ветеран, и персональный пенсионер, и почетный наставник, и
заслуженный рабочий РСФСР. То же и про декана: профессор, членкор,
лауреат, депутат... А про Г.А. сказано просто, без затей: Г.А. Носов.
Конечно, это можно понимать так, что каждый в городе знает, кто таков Г.А.
Носов, и рекомендовать его нет никакой необходимости. Но при желании можно
усмотреть здесь и некий предупреждающий намек: мол, сегодня ты и
заслуженный учитель, и лауреат, и депутат, и член горсовета, а завтра -
Г.А.Носов, и точка. Кирилл из всей этой подборки сделал в высшей степени
оптимистические выводы: горком никаких крайних акций не допустит -
пошумят, погалдят и утихомирятся. Смотри тон статьи ветерана, а также
отсутствие среди авторов подборки преподобной красотки Ривы, да и арбитром
выбран высоколобый, а не практик, не чиновное лицо.
очень убежденно, но в его положении странно было бы говорить что-нибудь
другое, например: да, ребятки, дело ваше дерьмо, ну да ладно, как-нибудь
вывернетесь, а мне пора в круиз вокруг Африки.
пошли, и по дороге я все гадал, куда это мы идем, и, конечно, не
догадался. А пришли мы на телецентр и поднялись прямо к главному
начальнику. Главный начальник оказался длинным, сутулым, потным, волосатым
(несимпатичным), и сразу же выяснилось, что он на грани истерики. Едва мы
вошли к нему, как он вскричал рыдающим голосом: "Ну что тебе, Георгий? Ну
что тебе еще?"
свою дочь. Кажется, он уже не раз доказывал свою благодарность и словами,
и делами. До сейчас сделать нельзя ничего. Неужели он неясно выразил эту
простую мысль в телефонном разговоре? Нет, по радио тоже нельзя. Нет,
никаких секретов, никаких тайных пружин, и он никого не боится. Но он
держится буквально из последних сил. Он не намерен на старости лет марать
свою совесть, а самое малейшее вмешательство в происходящее с
неизбежностью приведет к тому, что си будет замаран с ног до головы. Нет,
это глубокое заблуждение, будто "хуже не будет, а лучше - может быть".
Будет именно хуже, причем гораздо хуже! Сколько трудов стоило ему
уклониться от чести предоставить эфир: заведующей гороно, председателю
Совета ветеранов, главному редактору "Ташлинского агропрома"... Если
сейчас в эфир выйдет Г.А., тогда он (волосатый, несимпатичный главный
начальник) по простой логике гласности должен будет предоставить эфир всем
названным лицам и еще двум десяткам неназванным, которые, как собаки с
цепи, рвутся призвать граждан к поганым метлам, каленому железу и ежовым
рукавицам...
несимпатичного, вытирать ему сопли, напоминать о каких-то обстоятельствах,
когда все закручивалось и похлестче, а кончилось благополучно, и в конце
концов волосатый несимпатичный совершенно разрыдался - улье не в
переносном, а в самом прямом смысле слова, и Г.А. взглядом показал мне,
чтобы я вышел.
"Ташлинской правде". Г.А. ответил: "Могло бы быть значительно хуже". Потом
помолчал и добавил: "А может быть, еще и будет значительно хуже.
Посмотрим". Потом еще помолчал и пробормотал как бы про себя: "Во всяком
случае, я больше никуда обращаться не буду. Поздно". Это было ключевое
слово: "Поздно, поздно! - кричал Вольф, - продекламировал Г.А.,
оживившись. - Пена и кровь стекали по его подбородку". Как всегда, цитата
рта привела его в хорошее настроение. Он поглядел на меня повеселевшими
глазами и вдруг спросил: "А не кажется ли вам иногда, Князь, что мы сейчас
живем на переломе истории? Никогда не появляется у вас это ощущение? На
переломе истории ужасно неуютно: сквозит, пахнет, тревожно, страшно,
ненадежно, но с другой стороны - счастлив, кто посетил сей мир в его
минуты роковые... А, Князь?"
Что это такое, собственно, - перелом истории? Когда на перекрестках стоят
броневики и чадят костры, на которых догорают старые истины, - это уже не