румяный человек с большой плешью и суетливыми движениями. Разговаривали
они негромко, но не потому, что хотели скрыть что-нибудь, и их было
отлично слышно с того места, где я сидел.
торопливо поглощая шницель. - Я вовсе не против театров и музеев. Но
ассигнования на городской театр в прошлом году недоиспользованы, а в музеи
ходят одни туристы...
Слава богу, "сикстинских мадонн" пока еще не научились синтезировать из
опилок. Я хочу обратить ваше внимание на то, что распространение культуры
должно в наше время идти совсем другим путем. Культура должна не входить в
народ, а исходить из народа. Народные капеллы, кружки самодеятельности,
массовые игры - вот что нужно нашей публике...
пластырем.
у нас на безобразном уровне. Боэла мне жаловалась вчера, что на ее чтения
ходит только один человек, и тот, кажется, с матримониальными намерениями.
А нам надо отвлекать народ от дрожки, от алкоголя, от сексуальных
развлечений. Нам надо поднимать дух...
против этого осла, нашего уважаемого мэра? Ради бога! Мне абсолютно все
равно. Но если вы хотите знать мое мнение о духе, то духа нет, дорогой
советник! Дух давно умер! Он захлебнулся в брюшном сале. И на вашем месте
я бы считался с этим и только с этим!
вдруг застонал:
вас, кто-то все-таки летит ведь к звездам! Где-то строят мезонные
реакторы! Где-то создают новую педагогику! Боже мой, совсем недавно я
понял, что мы даже не захолустье, мы - заповедник! В глазах всего мира мы
- заповедник глупости, невежества и порнократии. Представьте себе, в нашем
городе второй год сидит профессор Рубинштейн. Социальный психолог, мировое
имя. Он изучает нас, как животных... "Инстинктивная социология
разлагающихся экономических формаций" - так называется его работа. Его
интересует человек как носитель первобытных инстинктов, и он мне
жаловался, как трудно ему было набирать материал в странах, где
инстинктивная деятельность искажена и подавлена системой педагогики. А у
нас он блаженствует! По его словам, у нас вообще нет никакой деятельности,
кроме инстинктивной. Я был оскорблен, мне было стыдно, но боже мой, что же
я мог ему возразить?.. Вы поймете меня. Вы же умный человек, мой друг, вы
холодный человек, я знаю, но не могу же я поверить, чтобы вам до такой
степени было все равно...
И я сразу же узнал его: это был тот самый тип с моноклем, который так
ловко облил меня светящейся гадостью вчера у меценатов. Ах ты стервец,
подумал я. Ах ты вор! Оккупационная армия ему понадобилась! Дух, видите
ли, захлебнулся в сале...
все это понимаю, и именно поэтому мне совершенно ясно, что все вокруг нас
- это маразм. Последние судороги. Эйфория.
здесь у вас недавно, а вы, по-моему, местные и даже имеете какое-то
отношение к городскому управлению... Вот я и решился побеспокоить вас. Я
все слышу вокруг: меценаты, меценаты... А что это такое, никто толком не
знает...
тоже узнал меня.
варварская организация у нас. Очень печально, но есть. (Я кивал и
рассматривал пластырь. Мой знакомый уже оправился и с прежним высокомерным
видом кушал желе.) По сути дела, это современные вандалы. Мне просто
трудно подобрать другое слово. Они скупают на паях ворованные картины,
скульптуры, рукописи неопубликованных книг, патенты и уничтожают их. Вы
представляете, как это отвратительно? Они находят некое патологическое
наслаждение в уничтожении элементов мировой культуры. Собираются большой,
хорошо одетой толпой и неторопливо, продуманно, со сладострастием
уничтожают...
надо вешать за ноги.
по закону. Мы, к сожалению, не можем преследовать артиков и першей, они,
собственно, не нарушают никаких писанных законов, но коль скоро речь
заходит о меценатах...
он игнорировал.
мне, - у нас заседание в муниципалитете...
Вызовите такси, прошу вас.
вытащил сигару.
встал.
проводил их глазами и направился к стойке.
которыми я сейчас говорил?
тот, что с моноклем, - это городской казначей.
конечно. Повадки у него и верно сволочные. Жалко, я голосовать не ходил, а
то бы против него голосовал... А что он вам сделал?
Вот такое положение.
куда он пришел и для чего пришел. Он был очень не похож на себя, но я его
все-таки узнал сразу, потому что мы четыре года просидели рядом в
аудиториях Школы, и потом было еще несколько лет, когда мы встречались
чуть ли не ежедневно.
глазами, кто зовет. Но на меня он не обратил внимания. Словно вспомнив
что-то, он вдруг судорожными движениями принялся отряхивать воду с плаща,
а потом, шаркая каблуками, подковылял к стойке и с трудом взобрался на
табурет рядом со мной.
сдавленный, словно его держали за горло.
и глубокую тарелку, наполненную сахарным песком.
Березин Федор
Посняков Андрей
Василенко Иван
Ильин Андрей
Конан-Дойль Артур
Жюль Верн