Чтение 25–й страницы книги ~Тридцатая любовь Марины~

Абрамцево-Кусково-Шахматово и дачными пикниками, казалось, ни к чему не
приведут. Но Фридка допекла Марину своими пьяными выходками, предлагая
"попробовать дога", "сесть на бутылку из-под шампанского", "потискать
пацана", измученное щипками тело запросило покоя: Фрида осталась в своей
хазе допивать херес, Марина переехала к Нине.

Историк-лесбиянка-поэт...

Как все переплелось в этой худой умной женщине...

-- В прошлом воплощении я была Жорж Занд, в позапрошлом -- Жанной
д'Арк, в позапозапрошлом -- бродячим суфием ордена Кадири, а в позапозапо-
за..., -- она таинственно улыбалась и серьезно добавляла, -- Я была Сафо.

-- Ты это помнишь? -- спрашивала Марина, разглядывая ее маленькие
груди.

-- Конечно, -- кивала Нина и тонкий палец с миндалевидным ногтем
упирался в просторную карту Лесбоса, -- Вот здесь стояла вилла, тут служанки
жили, здесь мы купались, там овцы паслись...

Марина молча соглашалась.

Нина садилась на кровать, вздыхала, глядя в темное окно:

-- Да... Меня Платон тогда десятой музой назвал...

Часто после ласк она нараспев читала свои переводы каких-то эллинских
текстов, вроде:

Лоно сравнится твое

разве что с мидией нежной,

Пеной морскою сочась

и перламутром дыша...

Роман с ней оборвался внезапно: к своему ужасу Марина узнала, что Нина
знакома с Митей, который давно уже тешил всех рассказами о филологической
лесбиянке, помешанной на Ахматовой и Сафо.

"Еще не хватало мне попасть Митьке на язык", -- думала тогда Марина,
набирая номер Нины. -- Да, Каллисто, слушаю тебя, -- с подчеркнутым
достоинством пропел в трубке грудной голос.

-- Нина, понимаешь... я люблю другую...

Минуту трубка чопорно молчала, затем последовало спокойное:

-- Это твое дело. Значит тебя больше не ждать?

-- Не жди. Я не могу любить двоих...

-- Хорошо. Только верни мне Эврипида.

В тот же вечер Марина выслала потертый томик ценной бандеролью...

Милка... 9х12... почти во всю страничку...

Манекенщица. фарцовщица, алкоголик... Из весеннего пьяного вихря
запомнилось одно: полуосвещенная спальня, перепутавшиеся смертельно усталые
тела, бутылки и окурки на полу, Милкины руки, спускающие кожуру с банана:

-- Солнышко, это банан нашей любви...

Все те же руки осторожно вводят его в переполненные слизью влагалища, и
вот он -- липкий, рыхлый, едва не сломавшийся -- уже перед губами Марины:

-- Ну-ка. ам и нет...

Марина кусает -- мучнисто-приторное мешается с кисло-терпким...

Милка по-пеликаньи глотает оставшуюся половину и откидывается на
подушку...

Наташа..

Райка...

Две жалкие неврастеничные дуры. Трудно что-либо вспомнить... какие-то
вечеринки, пьянки, шмотки, слезливые монологи в постели, ночные телефонные
звонки, неуклюжие ласки... чепуха...

А вот и она.

Марина улыбнулась, поднесла к губам еще не вклеенное Сашино фото и
поцеловала.

Милая, милая...

Позавчера этот небольшой снимок протянули Сашенькины руки:

-- Вот, Маринушка... Но я тут некрасивая...

Некрасивая... Прелесть голубоглазая, дивное дитя. Если 6 все так были
некрасивы, тогда б исчезло и само понятие красоты...

Ангелоподобное лицо в ореоле золотистых кудряшек, по-детски выпуклый
лоб, по-юношески удивленные глаза, по-взрослому чувственные губы.

Марина встретила ее после многомесячной нечленораздельной тягомотины с
Райкой-Наташкой, оскомина от которой надолго выбила из розовой колеи в серую
яму депрессии.

Как осветили тот монохромный зимний вечер золотые Сашенькины кудряшки!
Она вошла в прокуренную, полную пьяно бормочащих людей комнату и сигарета
выпала из оцепеневших Марининых пальцев, сердце дернулось: ЛЮБОВЬ!

Двадцать девятая любовь...

Сашенька не была новичком в лесбийской страсти, они поняли друг друга
сразу и сразу же после вечера поехали к Марине домой.

Казалось все будет как обычно, -- выпитая под тихую музыку бутылка
вина, выкуренная на двоих сигарета, поцелуи -- и ночь, полная шепота, стонов
и вскриков.

Но -- нет. Сашенька позволила только два поцелуя, легла на кушетке. В
предрассветную темень осторожно оделась и ушла.

Три дня она не звонила, заставив Марину напиться до бесчувствия и
плакать, распластавшись на грязном кухонном полу.

На четвертый -- короткий звонок подбросил Марину с неубранной тахты.
Запахивая халат и покачиваясь, она добралась до двери, отворила и ослепла от
радостно хохочущего кудрявого золота:

-- Вот и я!

Двадцать девятая любовь...

Марина вздохнула, достала из левого ящика тюбик с резиновым клеем,
выдавила коричневатую соплю на тыльную сторону фотографии, бережно размазала
и приклеила к листу.

В дверь позвонили.

-- Это твой оригинал, -- шепнула она фотографии, спрятала тетрадь в
стол, -- Иду, Сашенька!

Дверь распахнулась, они обнялись:

-- Девочка моя...

-- Маринушка...

-- Кудряшечка моя...

Марина взяла ее прохладное лицо в ладони, покрыла порывистыми
поцелуями:

-- Ангелочек мой... золотце... деточка моя...

Саша улыбалась, гладя ее волосы:

-- Ну дай же мне раздеться. Мариш...

Руки Марины расстегнули розовый плащ, помогли снять платок, растрепали
кудряшки и скользнули вниз -- к слегка забрызганным сапожкам.

-- Ну. что ты, Мариш. я сама... улыбнулась Саша, но Марина уже
принялась стягивать их:

-- Ноженьки мои, где гуляли, откуда пришли?

-- С ВДНХ.

-- Господи...

-- Мариш, есть хочу.

Поставив сапожки в угол, Марина снова обняла любимую:

-- Я без тебя жутко скучаю..

-- Я тоже ужасно.

-- Ласточка, закрой глаза.

-- Что?

-- Закрой глаза и жди.

Сашенька повиновалась, спрятав лицо в ладошки. Марина сбегала в
комнату, достала из стола серебряное колечко с каплей бирюзы, вернулась и,
отняв одну из ладошек от милого лица. Надела колечко на Сашенькин безымянный
палец:

-- Теперь можно.

Черные крылышки ресниц колыхнулись, бирюзовые глаза с изумлением
посмотрели на крохотного родственника:

-- Ой... прелесть какая... Мариш... милая моя...

Сашенька бросилась ей на шею.

-- Носи на здоровье... -- бормотала Марина, гладя и целуя подругу.

-- Душечка моя...

-- Ласточка моя...

-- Маринушка...

-- Сашенька...

Сашенькины губы медленно приблизились, прикоснулись, прижались,
раскрылись...

Они долго целовались, постанывая и тиская друг друга, потом Марина
шепнула в раскрасневшееся Сашенькино ушко:

-- Киса, ты полезай в ванну, я приготовлю все и приду...

-- Хорошо... -- улыбнулась Сашенька.

Марина смотрела на нее с нескрываемым обожанием.

Сашенька была прекрасна сегодня, как никогда: золотые кудряшки
ниспадали на широкий ворот белого свитера, который свободно тек вниз,
суживался в талии и наплывал на прелестные, стянутые джинсами бедра.

Марина восхищенно покачала головой:

-- Ты... ты...

-- Что я? -- улыбнулась Сашенька и быстро прошептала, -- Я люблю
тебя...

-- Я люблю тебя, -- с придыханием повторила Марина.

-- Я люблю тебя...

-- .Люблю...

-- Люблю... люблю...

-- Люблю-люблю-люблю...

Марина снова обняла эти дивные юные плечи, но Сашенька виновато
зашептала:

-- Маринушка... я ужасно хочу пи-пи...

-- Прелесть моя, идем я тебе ванну приготовлю...