раскатилась из конца в конец по длинным столам, как живая, браная скатерть,
а другие, пробежав вереницею, вмиг уставили ее золотом и серебром, поливной
иноземной и деревянной новгородскою расписной и точеной посудою, а следующие
уже заводили, поддерживая под локти, на заранее назначенные места пожилых и
с поклонами приглашали к трапезе молодых гостей.
Есипов и особенно маленький среди них Иван Лукинич. За ними, по ряду, Кузьма
Григорьевич, брат Овина, и рыхлый хитрец Феофилат Захарьинич.
Федоров, за ним Александр Самсонов, Василий Казимер с братом Яковом Коробом,
Иван Офонасович Немир, молодой Своеземцев, которому почетное место также
досталось не по возрасту, а по старшинству звания и рода.
нарочитых житьих - Киприяна Арзубьева, старого соратника своего, и Панфила
Селифонтова. Почетное место было оставлено для Зосимы. Напротив стариков
поместились славные вдовы: Настасья, Онфимья Горошкова и жены Грузов и иных
великих бояр. На нижних столах царила молодежь, предводимая Борецким и
Савелковым. Сама Марфа сидела во главе, со стариками. Взгляд ее пробежал по
рядам гостей, проверяя, не обижен ли кто, все ли рассажены, как надо,
задержался на нижних столах, где расселись боярышни, которых сейчас смешил,
рассказывая что-то веселое, черноглазый Губа-Селезнев, отметила, с
мгновенным неудовольствием, Олену, севшую прямо против Григория Тучина.
знак.
бочонки и братины с разными напитками, наполнились чары, смолкла музыка.
Зосиму попросили благословить трапезу. А затем чарки пошли по рукам, за
рыбными переменами последовали мясные, уху в серебряных котлах сменяла
мясная похлебка, приправленная укропом и восточными пряностями бухарской
мелкотертой острой травой, черным перцем и листьями лавра.
дичью, являвшейся вновь и вновь в проворных руках прислужников. По осени
особенно жирные рябцы, куропти, кулики-березовики, тетерева, приправленные
моченой брусникой, зайцы под кислым соусом сменяли друг друга, и среди всего
украшением пира - лебеди, искусно покрытые перьями, гордо выгибающие
расправленные на серебряных проволоках шеи. Слуги разносили серебряные
соусницы с приправами разного рода, душистыми травами, уксусом и горчицей.
оставить гостя без блюда, вовремя подать или убрать опорожнившуюся тарель -
дело слуг, а за тем, чтобы беседа, на время лишь утихшая, не смолкала, чтобы
не был кручинен гость на пиру, не был оброшен или позабыт.
любитель хорошей рыбы, и слуги получили соответственный указ, - ест Офонас
Груз, крепко жуя беззубыми челюстями, улыбаясь от удовольствия ублаготворен!
Марфа обратилась к Богдану, а краем глаза заметила старца, что лишь
притрагивался к еде - себя блюдет! Она улыбнулась Настасье, которая
церемонно отведывала лебедятину, терпеливо выслушивая таратористую речь
Тимофеевой жены. На нижних столах шумно веселились, здесь - чинно
беседовали, и беседа вращалась вокруг того, что было у всех на уме.
тушил.
Зосиме, выражением не то одобрения, не то насмешки.
тарели и вновь невозмутимо принимаясь разделывать жареного рябца.
великому князю тогда, о псковских делах?
Феофилат, вытирая пухлые жирные пальцы разложенным вдоль стола рушником.
Селифонтович.
псковичам только разреши, а потом и самой Москвы с нима сладу бы не стало.
подчеркивая этим, что старое нелюбие забыто и новопоставленный настоятель
принят как свой в среду великих бояр:
Пскове свою епископию учинить, уже было и война возгорелась. В ту пору нам
великий князь Иван помог умиритьце, а псковичам их умысел воспретил.
примолк, смачно прожевывая кус белорыбицы. За едой он неизменно приходил в
хорошее настроение. - Князь Иван! - повторил он громко, с передыхом,
откидываясь к спинке перекидной скамьи и обращая теперь смеющиеся глаза к
Феофилату Захарьину. - Князь Иван им сказал: "Владыке во Пскове не мочно
быти, занеже искони никогда не было". - Груз выдержал паузу, вновь хитро
поглядел на Зосиму и прибавил, в свою очередь вытирая пальцы нарочито
разложенным по столу рушником. - И одарил посла велблюдом!
заулыбались, а Феофилат затрясся, щуря глаза, зашелся в смехе, удерживая
руками колыхавшееся чрево, запрокидывая голову, взбулькивая, захлебываясь.
Велблюда! - закашлялся, мотая головой, аж слезы пошли из глаз, отдышался,
озирая дружно расхмылившихся сотрапезников, и снова, сгибаясь от веселых
колик, залился булькающим смехом.
епископию, хо-хо-хо-хо-хо! Велблюда! Ах-ха-ха, хо-хо-хо! Владыкою-то,
велблюда, а?! Ах-ха-ха-ха-ха-ха-ха, хо-хо-хо-хо-хо-хо! - гремел, оглушая
Зосиму, дружный хохот великих бояр.
спрашивала свата Якова, что сидел одесную угодника. Тихий вопрос утонул в
общем веселом шуме.
привезти из Москвы, серьезного разговора начинать было нельзя, и потому, чем
далее продолжался пир, тем тревожнее становилось на сердце у Борецкой.
слуг, облетел горницу. Марфа встала, ветром прошла вдоль столов.
большой, веселый, краснолицый, кирпично-румяный с холоду. Он шел, походя
здороваясь со всеми, и его приветствовали, подымая чары.
ладони, раскланиваясь со стариками, принял золотую чару из рук самой Марфы,
подхватил кусок севрюжины. Помавая головой, отмахивался от рвущихся к нему
немых вопросов, уронил одно:
- двигалась черная борода, двигались красные влажные губы, примолвил:
другой, чары красного фряжского добавил скороговоркой: Охолодало! - Наконец
прижмурился от блаженно разлившегося по телу сытого тепла, потянулся,
встряхнулся соколом:
побледнел даже, чувствуя, что вот оно то, о чем говорили в Клопске, но не
хотелось верить, вошло с этим чернобородым красногубым боярином - война с
Москвой.
председящих: руки с перстнями брали с подносов золотые и серебряные чары,
двигались расшитые, цветные и белоснежные рукава, покачивались тела без
голов, в шелках, парче и бархате. Он опускал очи долу и вновь подымал,
намеренно избегая видеть лица сотрапезующихся, и вновь перед ним качались
безголовые тела. Упорная мысль зрела в нем, еще не перелившись в законченный
образ, и, лишь выйдя на улицу, под осеннее ненастное небо, он додумал ее до
конца...
Олександре Невском были за великими князьями.
брата Марфы, владельца княжеского (когда-то!) села Ракомы под Новгородом.
государственных прятался за спину сестры, но за свое добро, за землю драться
мог насмерть. Припоминали, да и не припомнить вдруг! Что считалось княжьими
землями двести лет назад и давно отошло Великому Новгороду, а затем было
разобрано боярами, переходило из рода в род, продавалось и перепродавалось
по сорок раз из рук в руки. Киприян Арзубьев, доселе хранивший молчание,
предостерегающе поглядел на Марфу и Онаньина - не стоило так соборно, при
всех гостях и гостьях, подымать древнего, пахнущего кровью спора с великими
князьями московскими. Положение спас Богдан Есипов, невпопад, а вышло как
раз впопад, начавший повествовать всем известную длинную историю о
потерянной и вновь обретенной гробнице родоначальника московских князей,
Даниила, младшего сына Невского.
могилу забыл! - трубно возгласил Богдан, сдвигая мохнатые брови, отчего его
Контровский Владимир
Гуревич Георгий
Семенова Мария
Акунин Борис
Бажанов Олег
Посняков Андрей