предводительствовал Федор Андреич Свибло. То была и великая честь, и знак
того, что Акинфичи все более забирают власти при дворе великого князя
московского.
жалкие землянки воротивших на пепелища жителей. Но строились терема, по
всему городу, не умолкая, стучали топоры древоделей, и уже вновь
пошумливал под горою торг, на очищенных вымолах и в восставших из пепла
амбарах высили груды товаров, и вновь густели ряды русичей, провожавших
княжеские полки, проходившие через город. Бил колокол, и владыка Дионисий
в золотом одеянии своем напутствовал, благословляя, оружные рати.
знала мордовская земля со времен Батыевых. Грабили и жгли без милости,
пробираясь в самые глухомани, мужиков рубили, досыта упиваясь кровью,
женок и детей угоняли в полон, <всю землю мордовскую пусту сотворише>.
Местную знать, <лучших людей>, старейшин и князьков мордовских, живыми
вели в Нижний Новгород, дабы там прилюдно мучить и казнить многоразличными
казнями. Мордовскую старшину подвешивали, жгли, травили собаками на льду
Волги, словно медведей. Женки, на давешнем погроме потерявшие своих детей,
ногтями выцарапывали глаза пленникам. Жалкие крики убиваемых тонули в
слитном реве озверевшей толпы...
истинных, главных ворогов своих. Это - как бить ребенка, обидевшись на
взрослого, вымещать на семье обиду, нанесенную начальством, пылать злобою
к давно минувшим врагам от бессилия сокрушить врагов сущих, нынешних.
Жесток человек, но и зачастую того более: подл в жестокости своей! Даже в
гневе надобно учиться мужеству и благородству силы, не позволяющему
галиться над поверженным тобою врагом.
коней, навьюченных добром, испуганного отрока, плохо понимавшего русскую
молвь, да мордовскую девку, с которой даже не переспал дорогою, тотчас
вручив рабу государыне-матери. Отмывал в бане грязь и пот, пил горячий
мед, молчал, посвистывал, задумчиво выходил к огороже, глядя на
заснеженное поле и дальний лес, тоже запорошенный снегом.
колодца, то взоржет конь, мыкнет корова в хлеву, временем заливисто и
звонко начинают кричать петухи, а то забрешет хрипло спросонь дворовый пес
- тишина! Вот мордвин, приведенный им, осторожно взглядывая на хозяина,
ведет коней к водопою. Вот государыня-мать вышла на крыльцо, смотрит ему в
спину, все замечая: и непривычную молчаливость сына, и странный взгляд,
коим он проводил сейчас холопа-отрока.
морозом лице яснеют обрезанные глаза, уже не те, не прежние, не
мальчишеские.
сердце сейчас такой глубокий, такой полный покой: вернулся, жив! (И будут
еще и еще походы, и та уже пошла сыну стезя, и будет она ночами не спать,
молить Господа... Но все то потом!) В горнице чистота, пахнет воском,
мятою. Дочерь засовывает любопытный нос, стреляет глазами на Ивана, после
похода значительно выросшего в ее глазах.
Присядь! Дай, я тебе в голове поищу! Привались сюда... - Она перебирает
родные русые волосы и слышит вдруг, что плечи у отрока вздрагивают.
материных теплых колен. - Отрока. И не на бою вовсе. Гнали. Я его ткнул и
не мыслил убивать совсем, а так, в горячке. Ну и... а опосле смотрю:
падает и смотрит так, словно не понимает - зачем? Я и с коня соскочил,
приподнял, а уж у него глаза поволокою покрыло и лицо чистое-чистое,
девичье, знашь, как у деревенских... Ну и... муторно мне стало! Как ни
помыслю о чем, все отрок тот пред глазами стоит!
утешить сына сейчас - грех. Пусть мучается, пусть ведает заповедь <не
убий>.
волосы и выискивая насекомых, привезенных им из похода со всем прочим
добром. - Воину без того нельзя!
панихиду закажи в церкви. Крещеный был отрок-то?
ем. Не разглядывал, не до того было!
деревеньке той!
И сама, пожалев, переводит на другое. - Дак, баешь, Василий Услюмов был у
изографа в холопах?
ныне не убили, а в полон увели?
связано с покойным Никитой, дорого ей несказанно. И Услюмовы дети не
чужие, свои почитай!.. Дочерь надо замуж отдать, сына женить, внуков
вырастить, только тогда и помирать можно!
государыня-мать, угадавши мучения сына. - Давай продадим!
и не думаю я того, блазнь одна, мара! Прости, мать, что растревожил тебя!
зажигая огня. Может, и вся награда матери за вечный подвиг ее, за вечный
материнский труд вот так изредка молча посидеть рядом с сыном, а затем
вновь и вновь провожать на росстанях, видя, как с каждым разом все дальше
и дальше уходит он от тебя.
татарского юрта в излучине Дона. Брели раздетые, разутые, голодные, брели
и гибли в пути. Отчаянные головы кидались под сабли. Счастливчики,
вырываясь из смертных рядов, хоронились в чащобе по берегам степных
речушек, питаясь кореньями съедобных трав и падалью, пробирались назад, в
Русь, и в свой черед гибли в пути... А то прибивались к разбойным ватагам
бродников и тогда вскоре начинали с дубинами выходить на торговые пути,
без милости резать и грабить проезжих гостей торговых, убивать пасущийся
скот, зорить, не разбираючи, редкие поселения татар-землепашцев и русичей,
одичав до того, что и человечиной не брезговали уже в черные для себя дни,
пили, приучая себя к жестокости, крови, по страшной примете разбойничьей
обязательно убивали, выходя на дело, первого встречного, будь то хоть
купец, хоть странник убогий или даже старуха странница, бредущая к
киевским святыням ради взятого на себя духовного обета... Тогда-то и
сложилась мрачная шутка ватажная, когда, зарезав старуху, разбойник
жалится атаману:
Акунин Борис
Корнев Павел
Трубников Александр
Куликов Роман
Контровский Владимир
Сертаков Виталий