конца года остается два с небольшим месяца. Считает ли он, что просто мало
времени остается, чтобы получить "добро", или кто-то ему сообщил, что ссылка
окончится в следующем году? Здесь он повторяет строки из стихотворения об
Овидии, на этот раз открыто имея в виду самого себя: молите Александра,
чтобы простил. Но надежды мало, ибо "Август смотрит сентябрем". Пушкин
заимствует строку из стихотворения Языкова, смысл которой -- доброты от царя
вряд ли дождешься.
язык с Францией, Пруссией и Австрией, договорившись о подавлении революции в
Испании. В январе, после ультиматумов этих стран, Франция вводит в Испанию
войска. Международная ситуация напряженная, и, как всегда в таких случаях,
русские власти первым делом обеспечивают порядок и полное молчание внутри
собственной страны.
совсем некстати, наверное, не посоветовавшись даже с Инзовым: "Осмеливаюсь
обратиться к Вашему превосходительству с ходатайством о предоставлении мне
отпуска на два или три месяца". Мотив сугубо личный: увидеться с семьей, с
которой расстался три года назад.
спрашивая в письме, на месте ли царь, и просит напомнить о себе друзьям и
родне, которые мало заботятся о судьбе его. Ему кажется, что можно найти
каналы, чтобы замолвить о нем словцо у Августа.
опять отказывает. И нехитрый этот круг замыкается в очередной раз. "Мои
надежды не сбылись,-- пишет Пушкин Вяземскому,-- мне нынешний год нельзя
будет приехать ни в Москву, ни Петербург". Унылые отчеты о своих мытарствах
Пушкин то и дело доводит до сведения брата и друзей в письмах. Отказы ясно
показывали, что легальным путем ему ничего не добиться. Его словно
подталкивали к самостоятельным отчаянным решениям, направляя мысли и энергию
его на то, чтобы возненавидеть отечество.
трудно выбрать что-нибудь другое из его писем: не о хандре, не брань по
поводу собственной страны, не о надежде выехать, не о желании бежать. Он
начинает называть Кишинев своей тюрьмой, а затем свое пребывание в нем
передает в известном двенадцатистишии "Узник": "Сижу за решеткой в темнице
сырой". Поэт мечтает вместе с орлом улететь туда, где за тучей белеет гора,
и где синеют морские края. Это, между прочим, написано дома, скорей всего, в
постели, когда Пушкин сидел, наказанный Инзовым за хулиганство. Но он мог
свободно гулять в большом Инзовском саду и принимать гостей.
направление во всем написанном, своего рода литературный лабиринт, из
которого предстоит найти выход. Поэт живет и творит в неких условных рамках,
согласно определенной ролевой игре, как теперь говорят психологи. Он принял
эту роль сам, и она наложилась на подходящие черты его темперамента, его
мышления, его образа жизни.
байронизма". А поэт Павел Катенин называл его сочинения "Бейронским пением".
Романтизм на Западе был связан с проявлением роли личности, ее прав,
интереса к политической жизни, расширения социальных связей, а значит,
свободы передвижения, сочувствия людям, лишенным этих прав. Эти основы
гуманизма на Западе стали в ХIX веке реальностью, а романтизм воспоминанием,
иногда сентиментальным, о прошлом. Для России заимствованное это течение
было открытием важным, но умозрительным, неадекватным реальности, которая не
совмещалась с чужим романтизмом.
отмечалось немалое сходство "Ренэ" и "Цыган". Затем кумиром его стал Андре
Шенье, а в описываемые годы Байрон. "...Он хотел и в качестве поэта играть
роль Байрона, которому подражал не в одних своих стихотворениях",-- считал
Ксенофонт Полевой. Драматическая биография Байрона, частично
сконструированная им самим, стала предметом обсуждения в гостиных всей
Европы. Молодые люди, особенно поэты, от Лиссабона до Москвы имитировали его
во всем. Это касалось и конфликта со своей родиной. И Пушкин, и Кюхельбекер,
и Грибоедов подражали Байрону.
действовал за границей. Близко познакомившись в Крыму с английским языком и
творчеством Байрона, Пушкин обрел эталон для подражания. В Кишинев он явился
байроновским двойником (что заметил даже Инзов). Здесь в результате чтения и
краеведческих экскурсий дорогу Байрону перебежал Овидий.
поведения, то есть к существованию в двух противоположных образах. Байрон
звал поэта на борьбу, Овидий -- к любимым наслаждениям. Байрон советовал
эмигрировать, Овидий -- возвращаться в столицу к друзьям. Байрон враждовал
со всей Англией, Овидий -- только с императором. Овидий казался старомодным,
и его привлекательность слабела. Байрон же подталкивал Пушкина к
решительности в поступках.
заложила в Пушкина Россия. Пушкин был русским Байроном, или, точнее,
Байроном на российский манер, Бейроном Сергеевичем, как нежно назвал его
Жуковский. А это означало физиологическую неспособность к поступкам, то, что
академик И.П.Павлов назвал основной чертой русского мужика: угасший рефлекс
цели. Поэт загорался, но остывал перед тем, как что-либо совершить.
между ними возрастала по мере того, как замыслам кишиневца предстояло
преобразоваться в поступки. Байрон после конфликта с обществом спокойно сел
на пароход и уехал из Англии, считая себя изгнанником отечества. Он мог
сравнивать себя с древними римлянами, которых в наказание изгоняли к
варварам. Пушкин, хотя и вел себя с вызовом, тотчас умолк, когда возник
скандал, но был выгнан из провинциальной европейской столицы в еще более
глухое место, хотя мечтал попасть из варварского Петербурга хоть в
какую-нибудь точку Европы.
все свое состояние, а Пушкин (при всех его благих намерениях) продувал свое
состояние в карты. Не столько поступки, сколько дух Байрона, его
литературное мастерство увлекало Пушкина. Он стремился сорвать плоды с
веток, до которых он, будучи на цепи, дотянуться не мог.
его в виду всей возрождающейся Греции, конечно, завидная и поэтическая.
Пушкин, верно, схватит момент и воспользуется случаем". Вопросы байронизма
Пушкина в те времена обсуждались более подробно и открыто, чем после
канонизации поэта в советское время. Но оказалось, что собственные
переживания были для Пушкина важнее беды мировой литературы, и русский поэт
пишет нечто чудовищное: "Тебе грустно по Байроне,-- отвечает он
Вяземскому,-- а я так рад его смерти, как высокому предмету для поэзии". Не
хочется думать, что здесь примешивалась еще и сальериевская зависть.
На практике у него ничего не выходило, и может, это унижало его? Что же
касается влияния, то немало страниц написано о байронизме Пушкина. В
большинстве из них одно и то же: "подпал" -- "освободился". Одна часть
пушкинистов утверждает, что лишь "южный" период был у Пушкина
"байроническим". Другие -- что освобождение из-под влияния Байрона было
результатом увлечения Гете, когда Пушкин, читая "Фауста", из мятежника
превращался в философа, из романтика в реалиста. А в жизни он превращался из
оптимиста в скептика.
навсегда. Байронизм Пушкина проявился не в том, что "Братья-разбойники"
навеяны "Шильонским узником", а "Евгений Онегин", начатый тут, в Кишиневе, 9
мая 1823 года,-- подражание шутливой повести Байрона "Беппо" и затем
"Паломничеству Чайльд-Гарольда". Думается, Пушкин сперва был
байронистом-романтиком, а потом стал байронистом-скептиком, так и не выйдя
из-под тени великого европейца. Пушкин призывал и других поэтов писать
байроническую поэзию, ибо она "мрачная, богатырская, сильная".
ничего унижающего ни его как поэта, ни зеленую тогда русскую литературу.
Когда писатель из отсталой страны приобщает своего читателя к достижениям
более высоких цивилизаций, это трудная и вполне благородная задача.
в условиях ссылки, жизненные обстоятельства то и дело напоминали ему о себе.
Невольно он сравнивал свою судьбу с судьбами друзей. Один за другим они
отъезжали за границу, он же томился здесь. Правда, теперь к нему прибавился
еще один поэт -- Павел Катенин. Знали ли власти, что Катенин принадлежит к
тайному Союзу Спасения, одной из ветвей организации Военного общества
декабристов, готовившихся к перевороту? Похоже, что нет, ибо вызван он был к
тому же генерал-губернатору Милорадовичу и выслан на десять лет "за шиканье
артистке Семеновой".
что же? За фрондерство? Ни возвратиться из ссылки, ни выехать за границу
Катенин не рвался. Он вскоре был прощен, но из собственного имения уезжать в
столицы не захотел и Пушкина уговаривал не нервничать.
и дело доходят сведения об отъездах. Уехал историк, библиофил и писатель
Александр Чертков. Пробыв два года в Австрии, Швейцарии и Италии, он собрал
обширную библиотеку книг о России на многих языках. В Кишиневе подал в
отставку бригадный командир Павел Пущин. Сбросив мундир с генеральскими
эполетами, он собрался в Париж. "Что Вильгельм? есть ли о нем известия?" --
спрашивал Пушкин о Кюхельбекере и радовался за приятеля, который набирался
впечатлений, гуляя по Европе. Беспокоится Пушкин за Батюшкова, который
психически заболел в Италии. И, наконец, слухи о Чаадаеве -- последний удар.
Как пишет Пушкин, "мне его жаль из эгоизма". Это означает, скорей всего, что
он примеривает его судьбу на себя, и себя ему становится жаль. А три года
спустя, вспоминая начало их дружбы, Пушкин отметит: