презрительнее после его исповеди, но, странное дело, - ему вдруг стало
самому решительно все равно до чьего бы то ни было мнения, и перемена эта
произошла как-то в один миг, в одну минуту. Если б он захотел подумать
немного, то, конечно, удивился бы тому, как мог он так говорить с ними,
минуту назад, и даже навязываться с своими чувствами? И откуда взялись эти
чувства? Напротив, теперь, если бы вдруг комната наполнилась не
квартальными, а первейшими друзьями его, то и тогда, кажется, не нашлось бы
для них у него ни одного человеческого слова, до того вдруг опустело его
сердце. Мрачное ощущение мучительного, бесконечного уединения и отчуждения
вдруг сознательно сказались душе его. Не низость его сердечных излияний
перед Ильей Петровичем, не низость и поручикова торжества над ним
перевернули вдруг так ему сердце. О, какое ему дело теперь до собственной
подлости, до всех этих амбиций, поручиков, немок, взысканий, контор и
проч., и проч.! Если б его приговорили даже сжечь в эту минуту, то и тогда
он не шевельнулся бы, даже вряд ли прослушал бы приговор внимательно. С ним
совершалось что-то совершенно ему незнакомое, новое, внезапное и никогда не
бывалое. Не то чтоб он понимал, но он ясно ощущал, всею силою ощущения, что
не только с чувствительными экспансивностями, как давеча, но даже с чем бы
то ни было ему уже нельзя более обращаться к этим людям, в квартальной
конторе, и будь это все его родные братья и сестры, а не квартальные
поручики, то и тогда ему совершенно незачем было бы обращаться к ним и даже
ни в каком случае жизни; он никогда еще до сей минуты не испытывал
подобного странного и ужасного ощущения. И что всего мучительнее - это было
более ощущение, чем сознание, чем понятие; непосредственное ощущение,
мучительнейшее ощущение из всех до сих пор жизнию пережитых им ощущений.
отзыва, то есть заплатить не могу, обещаюсь тогда-то (когда-нибудь), из
города не выеду, имущество ни продавать, ни дарить не буду и проч.
письмоводитель, с любопытством вглядываясь в Раскольникова. - Вы больны?
оба локтя на стол и стиснул руками голову. Точно гвоздь ему вбивали в темя.
Странная мысль пришла ему вдруг: встать сейчас, подойти к Никодиму Фомичу и
рассказать ему все вчерашнее, все до последней подробности, затем пойти
вместе с ними на квартиру и указать им вещи, в углу, в дыре. Позыв был до
того силен, что он уже встал с места, для исполнения. "Не обдумать ли хоть
минуту? - пронеслось в его голове. - Нет, лучше и не думая, и с плеч
долой!" Но вдруг он остановился как вкопанный: Никодим Фомич говорил с
жаром Илье Петровичу, и до него долетели слова:
зачем им дворника звать, если б это их дело? На себя доносить, что ли? Аль
для хитрости? Нет, уж было бы слишком хитро! И, наконец, студента
Пестрякова видели у самых ворот оба дворника и мещанка в самую ту минуту,
как он входил: он шел с тремя приятелями и расстался с ними у самых ворот и
о жительстве у дворников расспрашивал, еще при приятелях. Ну, станет такой
о жительстве расспрашивать, если с таким намерением шел? А Кох, так тот,
прежде чем к старухе заходить, внизу у серебряника полчаса сидел и ровно
без четверти восемь от него к старухе наверх пошел. Теперь сообразите...
что стучались и что дверь была заперта, а через три минуты, когда с
дворником пришли, выходит, что дверь отперта?
непременно бы его там накрыли, если бы не Кох сдурил, не отправился сам за
дворником. А он именно в этот-то промежуток и успел спуститься по лестнице
и прошмыгнуть мимо их как-нибудь. Кох обеими руками крестится: "Если б я
там, говорит, остался, он бы выскочил и меня убил топором". Русский молебен
хочет служить, хе-хе!..
прислушивавшийся с своего места.
дошел...
справа какой-то человек, что слева стоит другой человек, с желтым стаканом,
наполненным желтою водою, и что Никодим Фомич стоит перед ним и пристально
глядит на него; он встал со стула.
письмоводитель, усаживаясь на свое место и принимаясь опять за бумаги.
перебирая бумаги. Он, конечно, тоже рассматривал больного, когда тот был в
обмороке, но тотчас же отошел, когда тот очнулся.
опуская черных воспаленных глаз своих перед взглядом Ильи Петровича.
письмоводителя, который тоже очень пристально смотрел на него, замолчал.
Все вдруг замолчали. Странно было.
оживленный разговор, в котором слышнее всех отдавался вопросительный голос
Никодима Фомича... На улице он совсем очнулся.
разбойники! подозревают!" Давешний страх опять охватил его всего, с ног до
головы.
Настасья не притрогивалась. Но, господи! Как мог он оставить давеча все эти
вещи в этой дыре?
нагружать ими карманы. Всего оказалось восемь штук: две маленькие коробки с
серьгами или с чем-то в этом роде - он хорошенько не посмотрел; потом
четыре небольшие сафьянные футляра. Одна цепочка была просто завернута в
газетную бумагу. Еще что-то в газетной бумаге, кажется орден...