Чтение 25–й страницы книги ~Рудин~

кончено.

- Вам надо успокоиться, Наталья Алексеевна, - начал было Рудин, - нам
надо вдвоем подумать, какие меры...

- Вы так часто говорили о самопожертвовании, - перебила она, - но
знаете ли, если б вы сказали мне сегодня, сейчас: "Я тебя люблю, но я
жениться не могу, я не отвечаю за будущее, дай мне руку и ступай за
мной", - знаете ли, что я бы пошла за вами, знаете ли, что я на все ре-
шилась? Но, верно, от слова до дела еще далеко, и вы теперь струсили
точно так же, как струсили третьего дня за обедом перед Волынцевым!

Краска бросилась в лицо Рудину. Неожиданная восторженность Натальи
его поразила; но последние слова ее уязвили е го самолюбие.

- Вы слишком раздражены теперь, Наталья Алексеевна, - начал он, вы не
можете понять, как вы жестоко оскорбляете меня. Я надеюсь, что со време-
нем вы отдадите мне справедливость; вы поймете, чего мне стоило отка-
заться от счастия, которое, как вы говорите сами, не налагало на меня
никаких обязанностей. Ваше спокойствие дороже мне всего в мире, и я был
бы человеком самым низким, если б решился воспользоваться...

- Может быть, может быть, - перебила Наталья, - может быть, вы правы;
я не знаю, что говорю. Но я до сих пор вам верила, каждому вашему слову
верила... Вперед, пожалуйста, взвешивайте ваши слова, не произносите их
на ветер. Когда я вам сказала, что я люблю вас, я знала, что значит это
слово: я на все была готова... Теперь мне остается благодарить вас за
урок и проститься.

- Остановитесь, ради бога, Наталья Алексеевна. умоляю вас. Я не зас-
луживаю вашего презрения, клянусь вам. Войдите же и вы в мое положение.
Я отвечаю за вас и за себя. Если б я не любил вас самой преданной лю-
бовью - да боже мой! я бы тотчас сам предложил вам бежать со мною... Ра-
но или поздно, матушка ваша простит нас... и тогда... Но прежде чем ду-
мать о собственном счастье...

Он остановился. Взор Натальи, прямо на него устремленный, смущал его.

- Вы стараетесь мне доказать, что вы честный человек, Дмитрий Никола-
ич, - промолвила она, - я в этом не сомневаюсь. Вы не в состоянии
действовать из расчета; но разве в этом я желала убедиться, разве для
этого я пришла сюда...

- Я не ожидал, Наталья Алексеевна...

- А! вот когда вы проговорились! Да, вы не ожидали всего этого - вы
меня не знали. Не беспокойтесь ... вы не любите меня, а я никому не на-
вязываюсь.

- Я вас люблю!- воскликнул Рудин.

Наталья выпрямилась.

- Может быть; но как вы меня любите? Я помню все ваши слова, Дмитрий
Николаич. Помните, вы мне говорили, без полного равенства нет любви...
Вы для меня слишком высоки, вы не мне чета... Я поделом наказана. Вам
предстоят занятия, более достойные вас. Я не забуду нынешнего дня...
Прощайте...

- Наталья Алексеевна, вы уходите? Неужели мы так расстанемся?

Он протянул к ней руки. Она остановилась. Его умоляющий голос, каза-
лось, поколебал ее.

- Нет, - промолвила она наконец, - я чувствую, что-то во мне надломи-
лось... Я шла сюда, я говорила с вами точно в горячке; надо опомниться.
Этому не должно быть, вы сами сказали, этого не будет. Боже мой, когда я
шла сюда, я мысленно прощалась с моим домом, со всем моим прошедшим, - и
что же? кого я встретила здесь? малодушного человека... И почему вы зна-
ли, что я не в состоянии буду перенести разлуку с семейством? "Ваша ма-
тушка не согласна... Это ужасно!" Вот все, что я слышала от вас. Вы ли
это, вы ли это, Рудин? Нет! прощайте... Ах! если бы вы меня любили, я бы
почувствовала это теперь, в это мгновение ... Нет, нет, прощайте!..

Она быстро повернулась и побежала к Маше, которая уже давно начала
беспокоиться и делать ей знаки.

- Вы трусите, а не я! - крикнул Рудин вслед Наталье.

Она уже не обращала на него внимания и спешила через поле домой. Она
благополучно возвратилась к себе в спальню; но только лишь переступила
порог, силы ей изменили, и она без чувств упала на руки Маше.

А Рудин долго еще стоял на плотине. Наконец он встрепенулся, медлен-
ными шагами добрался до дорожки и тихо пошел по ней. Он был очень прис-
тыжен... и огорчен. "Какова?- думал он. - В восемнадцать лету... Нет, я
ее не знал... Она замечательная девушка. Какая сила воли... Она права;
она стоит не такой любви, какую я к ней чувствовал... Чувствовал?.. -
спросил он самого себя. - Разве я уже больше не чувствую любви? Так вот
как это все должно было кончиться! Как я был жалок и ничтожен перед
ней!"

Легкий стук беговых дрожек заставил Рудина поднять глаза. К нему
навстречу, на неизменном своем рысачке, ехал Лежнев. Рудин молча с ним
раскланялся и, как пораженный внезапной мыслью, свернул с дороги и быст-
ро пошел по направлению к дому Дарьи Михайловны.

Лежнев дал ему отойти, посмотрел вслед за ним и, подумав немного, то-
же поворотил назад свою лошадь - и поехал обратно к Волынцеву, у которо-
го провел ночь. Он застал его спящим, не велел будить его и, в ожидании
чая, сел на балкон и закурил трубку.

Волынцев встал часу в десятом и, узнав, что Лежнев сидит у него на
балконе, очень удивился и велел его попросить к себе.

- Что случилось? - спросил он его. - Ведь ты хотел к себе поехать.

- Да, хотел, да встретил Рудина... Один шагает по полю, и лицо такое
расстроенное. Я взял да и вернулся.

- Ты вернулся оттого, что встретил Рудина?

- То есть, правду сказать, я сам не знаю, почему я вернулся; вероят-
но, потому, что о тебе вспомнил: хотелось с тобой посидеть, а к себе я
еще успею.

Волынцев горько усмехнулся.

- Да, о Рудине нельзя теперь подумать, не подумав также и обо мне...
Человек! - крикнул он громко, - дай нам чаю.

Приятели начали пить чай. Лежнев заговорил было о хозяйстве, о новом
способе крыть амбары бумагой...

Вдруг Волынцев вскочил с кресел и с такой силой ударил по столу, что
чашки и блюдечки зазвенели.

- Нет! - воскликнул он, - я этого дольше выносить не в силах! Я вызо-
ву этого умника, и пусть он меня застрелит, либо уж я постараюсь влепить
пулю в его ученый лоб.

- Что ты, что ты, помилуй! - пробормотал Лежнев, - как можно так кри-
чать! я чубук уронил... Что с тобой?

- А то, что я слышать равнодушно имени его не могу: вся кровь у меня
так и заходит.

- Полно, брат, полно! как тебе не стыдно! - возразил Лежнев, поднимая
с полу трубку. - Брось! - Ну его!..

- Он меня оскорбил, - продолжал Волынцев, расхаживая по комнате... -
да! он оскорбил меня. Ты сам должен с этим согласиться. На первых порах
я не нашелся: он озадачил меня; да и кто мог ожидать этого? Но я ему до-
кажу, что шутить со мной нельзя... Я его, проклятого философа, как куро-
патку застрелю.

- Много ты этим выиграешь, как же! Я уж о сестре твоей не говорю. Из-
вестно, ты обуреваем страстью... где тебе о сестре думать! Да в отноше-