Чтение 25–й страницы книги ~Чужие~

- Что невесел, друг? - участливо спросил Степан.

- Видать, не с чего веселым быть, - хмурил брови Петр.

- Расскажи, друг, может, и помогу чем. А не смогу помочь, ну-к что ж, все
легче у тебя на душе станет. Горе, ежели его с другим пополам разделить,
всегда легче.

- Хороший ты человек, Степан, знаю, помог бы, да дело такое... - Малыгин
в нерешительности теребил могучую бороду.

- Выпьем, Петя, за дружбу, она из всех бед выручает.

Друзья выпили еще по стаканчику.
- Ну, слушай, Степан, да смотри не обскажись, не то мне добра не видать.

- Говори, и на правеже? не обмолвлюсь. Вот те крест. - Степан
перекрестился.

Малыгин обвел глазами полупустой кабак. За стойкой пересчитывал деньги
трактирщик, в углу орали скандальные "питухи"; рядом четверо иноземных
мореходов весело разговаривали за штофом водки.

Петряй, тяжело вздохнув, сказал:

- Вдову Лопатину Аграфену Петровну знаешь? Дочка у нее красавица,
Наталья. Сама-то старуха - сущая ведьма.

- Слыхал, ну-к что ж, - стараясь казаться спокойным, ответил Степан. Он
сразу насторожился, хмель как рукой сняло.

- У ейного братца, Аграфены Петровны значит, лавка здесь. Сам-то в скитах
выгорецких нарядчиком. А в лавке хозяйкой девица одна, Марфуткой кличут...
вроде как полюбовница ему, старцу-то, - замялся Петр.

- Хороша девка? - полюбопытствовал Степан.

- Марфутка, что ль? - Петр сразу оживился. - Правду, парень, скажу: не
девка - клад. В телесах пышна, а уж умна и... и... не обскажешь, парень, Ну,
промеж нас любовь получилась. Говорю ей: брось старика, идем к попу,
окрутимся, чего бы лучше, да девка свой интерес блюдет, говорит: "Что за
тебя, за кучера-то, выйду, без хлеба насижусь, а здесь помрет старик, я
лавкой завладаю. Вот ежели ты заезжий двор откупил бы, не думавши к тебе
ушла".

- Старцу-то годов много ли? - опять перебил Степан.

- Седьмой десяток на исходе, да крепонек старик-то, что старый дуб.
Смерти скорой ждать не приходится... Ну, говорю ей, Марфутке-то, у самого
заезжий двор в мыслях и деньги накоплены, а она твердит одно знай: "Будешь
хозяином - твоя, а пока не взыщи, не могу". - Петр налил себе и другу водки.
- Ну, подыскал я подходящее заведение, и цена сходная, однако подсчитал свои
деньги - не хватает. Окладникову душу открыл, помоги просил, а он, лиходей,
не то чтоб денег дать - от себя не отпущает, а ежели уйдешь, говорит за
жеребца плати, иначе судом взыщу.

- Ну и жох твой Окладников. А жеребец чей?

- Жеребец купецкий, нет спору, хорош был зверь. Да не виноват я, волки
его загрызли. Хозяин-то в такую глухомань загнал, не приведи бог. Слыхал,
может, Выгоречье?

- В скиты, что ль?

- В скиты, угадал, друг... Немного до скитов осталось - задрали волки
жеребца, как сам жив остался, не ведаю.

- А почто в скиты гонял, от грехов хозяин спасался, что ли?

- Э-э, тут, друг, дело темное. Хозяин дома сидел... - Петр замолчал.

- Ну-к что ж, ежели начал, говори, парень, а я слово дал - молчать буду.

- Была не была! - Петр махнул рукой. - Наталью, Лопатину в скит
Безымянный отвозил - не обскажи, друг, хозяин посулил душу вынуть, коли кто
узнает.

- Наталью?! Да что ты, милый! Наталью, говоришь? - Степан вскочил со
скамьи и бросился обнимать приятеля. - Да я за эти слова чем хошь
отблагодарю... Жеребца откуплю.

Петр, выпучив глаза, смотрел на не помнящего себя от радости морехода.

- Ты что, Степан, жениться на ней, на Наталье, хочешь?

- Да где уж мне! За дружка своего рад, на Груманте с ним шесть годков прожили. Про Ивана Химкова слыхал? Его невеста. Ну-к что ж, парень, - подумав, уже спокойно продолжал Сте-
______________________________

1 Допрос с истязаниями.

пан, - помоги мне Наталью из скита увезти, а я тебе денег дам, за жеребца
расплатишься, а ежели хватит, и на заезжий двор.

- Супротив Окладникова? Ты что, друг? - Петр даже рот раскрыл от
удивления. - Да Еремен Панфилыч в порошок нас сотрет.

- Авось не сотрет твой Окладников-то, кабы за такое дело самому плетей не
попробовать, сам знаешь, ныне не милуют. Да ты послушай... - И Степан
рассказал все, что он уже знал о Наталье, Иване Химкове и Окладникове. -
Ну-к что ж, милай, согласен доброе дело сделать, товарищу помочь? А мы тебя
вовек не забудем. Хозяина твоего, прохвоста, жалеть нечего, Сколь он простым
людям зла сделал, как его ни казни - все мало. А за нас все мореходы горой
станут - сила, не шути, милай!

Петр колебался. Примерял и так и этак.

- Согласен! - крепко хватил он ладонью о стол. - Согласен, ежели так!

Лицо Степана сделалось строгим, он расстегнул ворот рубахи, снял с шеи
медный нательный крест.

- Крест этот, Петр, святой, - торжественно сказал он, - сколь он горя,
трудов тяжких видел - не счесть. Слезами, кровью омыт. Поклянись, что до
конца, от слова не отступишь. На этом кресте поклянись.

Петр истово перекрестился и поцеловал крест.

- Пусть на меня русская земля, пусть на меня крест святой, коли от слова
в чем отступлюсь, - твердо сказал он.

Друзья долго обнимались.

- Знай, Степан, тяжел летний путь в скиты, - успокоившись, сказал
Малыгин. - Не зимой, на тройке не доедешь. Болота, топи. Старцы праведные от
начальства подальше в такую глухомань залезли, что не приведи бог. Ежели
только по рекам да волоками добираться.

- Ну-к что ж, и по рекам, по волокам пойдем, нам не впервой. Петряйка,
пойдем ко мне, милай! Обговорим дела.

Бросив двугривенный целовальнику, друзья, обнявшись, вышли на улицу.

Глава шестнадцатая

ДАЛЬНЯЯ ДОРОГА

По течению реки Онеги медленно плыл большой тяжелый плот. Несколько
сплавщиков торопливо перебегали с места на место, отталкиваясь от берега
длинными шестами.

Четыре человека с трудом ворочали правильное весло, служившее на плоту
рулем; громоздкое сооружение из толстых бревен корабельной лиственницы
медленно поворачивалось на излучинах реки.

Старшой сплавщиков, огромный, звероватый на вид мужик, подбадривал
товарищей, кричал и размахивал руками.

- Степан Бородатый, Степушка, - гремел по реке густой голос, - нажми,
милай, нажми еще, родненький! Чтоб тебя... упустил, окаянный, борода
проклятая, родимец те расшиби! Э-э, Степан Глазастый! - И старшой стремглав
бросился на нос плотовища. - Эх, мало, видать, драли лупоглазого черта,
живости нисколько в тебе нету!

Старшой приналег на шест, помогая отвести приткнувшийся к берегу плот.

- А ну, ребятушки, припади на сю сторону, - снова покатился бас по реке.
- А ну, вместе, а ну, разом!

Навстречу плоту, по другую сторону излучины, шел под веслами небольшой
карбас. На суденышке сидело четыре человека: один на руле и трое на веслах.
Четыре пищали были аккуратно уложены на дне карбаса, тут же лежали туго
перевязанные заплечные мешки. Одеты все четверо были одинаково:
грубошерстная вязанка, сверху легкие меховые куртки. Толстые суконные штаны
заправлены в бахилы - сапоги с мягкой подошвой, на головах высокие войлочные
шляпы с узкими полями.

Это были Степан Шарапов и его товарищи. Как ни торопился Степан, а за
хлопотами время летело быстро. Вот и август, последний летний месяц,
позолотил листву на деревьях, а выгорецкие скиты все еще были далеко.

Задумался Степан, уставив неподвижный взгляд на дремучие онежские леса,
со всех сторон обступившие реку.

- Степан, слышишь, будто кричит кто-то, - прислушиваясь, сказал один из
гребцов, - ругается будто. - Не слышу, Петя, - встрепенулся Шарапов. - Ну-к
что ж.

- Побей меня бог, - вдруг сказал загребной, приложивши к уху крупную
ладонь. - Побей меня бог, ребята, - повторил он, - ежели это не Онуфрий
Иванович, кормщик... На лодье "Никола Мокрый" вместе на Грумант хаживали. -
И здоровяк загребной, русоволосый и голубоглазый, расплылся в радостной
улыбке.

- Он самый, - подтвердил Тихон, второй гребец, - завсегда Онуфрий для
бодрости крепкое слово любит.

- Голос-то у него не приведи господи, словно колокол...

Гребцы снова нажали на весла. Вскоре за поворотом показалась тяжелая
громада плота.

- Онуфрии Иваныч! - закричал русоволосый. - Как здравствуешь, откеда бог
несет?

Старшой на плоту посмотрел из-под ладони.

- Федя! - раздался могучий голос. - Федюшка милай! - Голос внезапно
оборвался, старшого качнуло. Плот опять приткнулся к берегу, на этот раз
основательно.

- Крепись к соснам, ребята! - услышали плотовщики. - Отдохнем... Гребись,
Федя, к нашему шалашу ушицу хлебать. Ушица знатная, зови товарищей, на всех
хватит.

Плотовщики с охотой привязали мочальные веревки за стволы толстенных
сосен, и плот надежно встал у берега. Степан с товарищами, поздоровавшись с
плотовщиками, уселся возле шалаша, крытого зелеными еловыми ветвями.

О Степане, грумаланском герое, все были наслышаны, все были рады его
видеть.

Наевшись досыта жирной ухи и разваристои пшенной каши, мореходы закурили