волнующаяся, легкая свежесть нарядного утра подобна приветливой руке,
трогающей глаза, перед тем как взглянуть им за огненную черту чувств в
полном и тяжелом цвету. Торопясь до наступления жары вернуться домой, Тави
шла скоро, попав в центр к открытию магазинов. Ей приходилось уже иметь дело
с лавками, торгующими случайными вещами самого разнообразного назначения; в
одну такую лавку и обратилась она.
завтрак ради наживы.
так тщательно, как едва ли вертели ее ткачи.
припомнив нужные номера, стала звонить.
пять не разорит вас? - "Она дома, и я сейчас позову ее".
я вам продам такую же, и еще лучше за пятнадцать, две, три, сто штук продам.
это?" - голос был спокоен и глуховат. - Но это я, Тави.
смущайся, Рита, я говорю с тобой и еще с одним. Приходи сегодня ко мне
вечером с твоим пузиковатым Бутсом. Это? - День рождения.
тобой, Рита, легко ли нести почти два десятка?! Жду и угощу всякими штуками.
Что? Ну, будь здорова. Отойдя, подставила она руку, серьезно и грустно
смотря, как хозяин лавки опускал в нее одну за другой серебряные монеты. Он
делал это, осклабясь и засматривая в лицо девушке.
сказала Тави, став на порог и оборачиваясь с задорной улыбкой, - но одного
вы не купите.
и потирая руки.
подняла руку и рассмеялась. - Не купите! Трафагатор, Эклиадор и Макридатор!
недавно, смеясь, выпорхнула и исчезла девушка на блеске раннего солнца,
мешающего смотреть прямо белой слепотой в слезящихся глазах.
приколола их к платью. В ее корзинке лежали уже яйца, мясо, масло и мука;
среди провизии торчало серебряное горлышко темной винной бутылки; несколько
апельсинов рдели под батистовым локтем. Так, вооруженная, с сознанием
подвига явилась она домой, присела, почмокала в хозяйственном раздумье и
затопила плиту.
солнцем; уютен стал сам беспорядок; роза и лилия, в голубеньком молочном
кувшине, поставленном на стол с оползшей скатертью, отрадно цвели. Смотря на
них, Тави захотелось в сады, полные зеленого серебра лиственных просветов,
где клумбы горят цветами и яркая, как громкое биение сердца, тишина
властвует над чистой минутой. Опустив мясо в кастрюлю, посмотрела она вокруг
и увидела простой, одинокий час, пригретый утренним солнцем. Тогда
захотелось ей, чтобы сердце билось больно и сладко; варварски расправилась
она со своими припасами и, наспех, притопывая от нетерпения ногой, шлепнула
на мясо кусок масла, решив посолить потом, как будет готово; кипя и сердясь,
протолкла в глиняной чашке муку, полив ее молоком и яйцами, размесила фарш и
начинила пирог. По приближении к концу этих занятий представилось ей, как
будет все вкусно; тогда, искательно посмотрев на пирог и мясо, уже несколько
бережнее сунула она кушанье в духовой шкап; затем вымыла руки, схватила
книгу и уселась против окна.
опрокинув на платок из флакона каплю духов, вдохнула она аромат их с видом
относительного удовлетворения и положила платок рядом на стол. Но было
что-то в другой руке, и она разжала ее: упал на колени кусок старого сыра,
схваченного попутно, в рассеянности. Как водится, сыр просил хлеба. Нехотя
придвинула она ногой стул, на котором со вчерашнего вечера лежала краюха,
ущипнула от корки. Сыр был так горек, что она плюнула, но, воодушевясь,
старательно выскребла ножом плесень, снова уселась и стала жевать, не
забывая прикладываться к платку; меж тем ее блестящие глаза быстро, -
взад-вперед, - пересекали страницу.
пирог, решив лучше подгореть, чем уступить какой-то литературе, всадник из
Сен-Круа по каменистой дороге, взбивая пыль, мчался к Алансонскому герцогу с
известием о нападении англичан, и, держась за всадника, сидела пропитанная
духами Тави. В то время как лорд, губернатор Калэ, требовал от Дианы
невозможных страстей, - соус полился через край, но Тави ледяным взглядом
сказала лорду: - "О, нет!" И когда рыцарь, герой всех времен и стран,
освобождал пленницу, пирог, лопнув, выпустил часть начинки, а Тави, краснея,
решила уже сказать рыцарю с огромным мечом: - "Да".
улыбаются и вас приветствуют все, кто дышит воздухом беспокойным и сладким
невозможной страны. Спала или нет Тави - не знала она; но, устав, видела,
как среди армий англичан и французов появились индейцы. Переплет какой книги
не удержал их? Все пропало. Проведя рукой по глазам, Тави очнулась и
вернулась к хозяйству. III
вытирала посуду, и от возни разгорелись ее нежные щеки. Чувствуя, что они
горят, Тави подошла к зеркалу, фыркая и отплевываясь.
от пыли. Уже Тави схватила полотенце, чтобы вытереться, но, подавленная, со
вздохом опустила руку, качая головой: - Не для кого мне прибираться и
умываться; хороша я и так.
об этом; описать, так сказать, при случае. Раз наступил такой случай, грешно
было бы упустить его, ожидая нового случая. Вероятно, проницательный
читатель заметил, что, подчеркивая наши слова - юна была хороша и так", - то
есть хороша, несмотря на запачканное пылью и сажей личико, мы разумеем не
классическую гармонию очертаний, которой именно нельзя быть тронутой сажей,
так как сажное пятно мгновенно обезобразит ее. Попробуйте произвести опыт со
статуей, попачкав ее прекрасные, однако лишенные иного выражения, кроме
выражения условного совершенства, черты чем-нибудь темным, хотя бы той же
сажей, - мгновенно исчезнет очарование. Пятно или полоска придадут
спокойствию совершенных форм мрамора гибельную черту, так же неумолимо
поражающую законченность, как клякса на белом листе бумаги делает вдруг
неопрятным весь лист. Равным образом красавица с головы до ног, женщина
красоты безупречной и строгой, теряет все, если у ней запылится нос или
осквернится щека чернильным пятном; такова природа всякого совершенства,
могучего, но и беззащитного, если чему-нибудь в чем-нибудь резко уступило
оно.
лучистым и теплым, как тихий звон, взглядом, выражение которого беспрерывно
разнообразно; девушка, все время ткущая вокруг себя незримый след легких и
беззаботных движений; худенькая, но хорошо сложенная, с открытым и чистым
голосом, с улыбкой, мелькающей как трепет летней листвы, - может, не вредя
себе ровно ничем, пачкаться и пылиться сколько душе угодно; ее вызывающая
заботливую улыбку прелесть победит черное тягло сажи потому, что у нее более
средств для этого, чем у неподвижной статуи, или живой, но с медленным
темпом излучаемых впечатлений богини. Может ли последняя запрыгать, хохоча и
хлопая себя по бокам? Нет. Но это может всякая просто миловидная девушка,
мало заботящаяся о том, как выглядит подобный эксперимент.
тем, вытирая вещи, стоящие на комоде, Тави повела мысленную беседу с
Сарацином из гипса. Не раз о его подножие пропавший капитан выколачивал
трубку, чем сбил краску, окружив ноги Сарацина ужасными ямами. Сарацин,
поднеся руку к глазам, смотрел вдаль, другой же рукой держался за рукоять
ятагана.
говорят, велики, но умалились. Почему это?
ятаган, свистни им в воздухе и издай боевой клич; сколько лет держишься ты
за эфес, а вытащить клинок не можешь. Воспрянь и изобрази!
христианская девушка: я смотрю в даль, где вижу твою судьбу.
неподвижного взгляда гипсовой фигуры, с думой о его направлении, невольно
обратила она свой взгляд в сторону, куда смотрел мавр; смотрел он на стену.
Но за ее скучной границей сияла громадная орифламма мира, с мелькающим
голубым зигзагом, который был как бы будущее самой Тави. Так, часто, в тенях
теней невидимого, чертит неразгаданные знаки наша душа, внимая и обещая им
на языке размышляющего молчания все, что лишено слов.