покоев королевы-матери. Но переднюю охраняли два ряда солдат, не
пропускавших никого, кроме тех, кто знал особый пароль.
которая то и дело отворялась и затворялась, она видела Екатерину,
помолодевшую от нахлынувших на нее забот и такую деятельную, словно ей было
двадцать лет; она получала письма, распечатывала их, писала, раздавала
приказания, одним что-то говорила, другим улыбалась, награждая более
дружеской улыбкой тех, кто больше других был запылен и обагрен кровью.
доносившиеся с улицы и все учащавшиеся ружейные выстрелы.
брату", - подумала Маргарита после трех безуспешных попыток пройти сквозь
ряды алебардщиков.
о смерти адмирала и теперь возвращался продолжать бойню.
вышел в сопровождении своих телохранителей.
перед выходом приказал солдатам зарядить аркебузы.
Наваррский?
- Вы.., вы от королевы-матери?.. Не знаете ли, что сталось с моим мужем?
отнюдь не друг мне... Даже говорят, - добавил он с гримасой, скорее
напоминавшей оскал, нежели улыбку, - будто он смеет обвинять меня в том, что
я в соучастии с королевой Екатериной отравил его мать.
Наваррский, ни его сторонники теперь уже никому не страшны!
проходившему Таванну. - Прошу вас, на одну секунду!
принцем Конде, - громко ответил Таванн и чуть внятно, так, чтобы его слышала
только Маргарита, добавил:
отдам жизнь, постучитесь в Оружейную палату короля.
ответила Маргарита, уловившая из слов Таванна только это важное для себя
указание.
ночь, когда неблагодарный Генрих де Гиз прятался у меня в кабинете, я не
могу допустить его гибели!" - шептала она.
отряда дворцовой стражи.
этих людей, или дышавших местью, или непреклонных. - Да, да, теперь все
понятно... Из меня сделали приманку... Я - ловушка, в которую поймали
гугенотов и теперь избивают... Ну нет! Я все-таки войду, хотя бы мне грозила
смерть!
пробегая мимо одной дверки, услышала тихую, почти мрачную песнь - до того
она была монотонна. Кто-то за дверью дрожащим голосом пел кальвинистский
псалом.
воскликнула Маргарита и хлопнула себя по лбу, озаренная внезапно возникшей у
нее мыслью. - Господь, покровитель всех христиан, помоги мне! И Маргарита,
не теряя надежды, тихонько постучалась в дверку.
***
с Рене, все-таки вышел от королевы-матери, хотя милая собачка Фебея, как
добрый гений, старалась удержать его, он встретил нескольких
дворян-католиков, которые, под тем предлогом, что хотят оказать ему почет,
проводили Генриха до его покоев, где его поджидало человек двадцать
гугенотов и, коль уж скоро они собрались у молодого короля, они решили не
покидать его, ибо за несколько часов до этой роковой ночи предчувствие беды
ощущалось в Лувре. Они остались, и никто и не думал их тревожить. Но при
первом ударе колокола на Сен-Жермен-Л'Осеруа, похоронным звоном отдавшемся в
сердцах этих людей, вошел Таванн и в гробовой тишине объявил Генриху, что
король Карл IX желает с ним поговорить.
никому не пришла. В галереях и коридорах Лувра полы скрипели под ногами
солдат, которых внутри здания и во дворе собралось около двух тысяч. Генрих
Наваррский, простившись с друзьями, которых ему не суждено было увидеть
вновь, пошел за Таванном - тот проводил его до маленькой галереи,
прилегающей к королевским покоям, и оставил его одного, безоружного, с
тяжелым сердцем, изнемогавшим от страха.
все возрастающим ужасом прислушиваясь к звукам набата и грохоту выстрелов,
видя в застекленное решетчатое оконце, как в зареве пожара или при свете
факелов мелькали убийцы и беглецы, но не понимая, что значат и эти вопли
отчаяния, и эти крики ярости: несмотря на то, что он хорошо знал Карла IX,
королеву-мать и герцога де Гиза, он все же и представить себе не мог, какая
страшная драма разыгрывается в эти часы.
качество - сила духа: он боялся опасности, но с улыбкой шел ей навстречу в
сражении - в открытом поле, при свете дня, на глазах у всех, под резкую
гармонию труб и вибрирующую, глухую барабанную Дробь... А здесь он был
безоружен, одинок, взаперти, в полутьме, где еле-еле можно было разглядеть
врага, подкравшегося незаметно, и сталь, готовую разить. Эти два часа
остались, пожалуй, самыми жестокими часами в его жизни.
заранее обдуманное избиение, вдруг, к великому его смятению, за ним пришел
какой-то капитан и повел его по коридору в покои короля. Едва они подошли к
двери, как она отворилась, пропустила их и тотчас, как по волшебству,
затворилась за ними; капитан ввел Генриха в Оружейную палату к Карлу IX.
голову на грудь. При звуке шагов вновь прибывших Карл IX поднял голову, и
Генрих заметил крупные капли пота, выступившие у него на лбу.
оставьте нас!
королем.
головы откидывая белокурые волосы и вытирая лоб, спросил он.
быть с вашим величеством.
любезность зятя, сколько следуя течению своей мысли.
перепуганного зятя, он указал ему на жуткие силуэты палачей на палубе
какой-то барки, где они резали или топили свои жертвы, которых к ним
приводили ежеминутно.
Генрих.
Бурбонским дворцом, дым и пламя? Это дым и пламя пожара в доме адмирала.
Видите труп, который добрые католики волокут на разодранном матраце? Это
труп зятя адмирала, труп вашего друга Телиньи.
боку рукоятку кинжала и содрогаясь от стыда и гнева, ибо он чувствовал в
словах Карла издевательство и угрозу одновременно.
Карл IX, внезапно придя в ярость и страшно побледнев. - Теперь вам понятно,
Генрих? Разве я не король? Не властелин?
моя воля! Вы не католик? - крикнул Карл IX, в котором гнев все время
нарастал, как некий чудовищный морской прилив.
кто верно мне служит!" - сказал Генрих.