комнатку, сочиняйте в свое удовольствие. А в свободное время будете... это
самое... дежурить. Ну, соглашайтесь. Вот ребята обрадуются!
к своему предложению, заставляя меня мучительно колебаться.
в сферу производства. С другой стороны, там я вряд ли сразу стану
полноценным работником. Поэтому напрашивался такой вывод: оставаясь штатным
дежурным, взять еще и полставки разнорабочего.
из эфира великолепную весточку: из Мирного вылетели два борта, и через шесть
часов мы обнимем шестерых наших товарищей. Блокада Востока прорвана! Иван
Тимофеевич отправился готовить тягач к расчистке взлетно-посадочной полосы.
Вот он, удобный случай! Я попросил Тимофеича взять меня с собой, получил его
согласие и побежал одеваться.
полярников. Мощный и маневренный, как танк, тягач способен тащить за собой
десятки тонн груза. Неприхотливая, воистину незаменимая машина! Трактор не
достает ей и до плеча, на ее фоне он выглядит словно молодая лошаденка рядом
с могучим тяжеловесом. К сожалению, трясется и грохочет тягач тоже как танк.
Мы ползали по полосе, расчищая и укатывая ее специальным устройством, и
по-дружески беседовали, точнее -- орали во все горло.
пахали..." -- и ошибется, потому что за рычагами большую часть времени сидел
я. Во имя истины замечу, что свое место Тимофеич уступил весьма неохотно:
интуиция, видимо, ему подсказывала, что из этого не выйдет ничего путного.
Поначалу так оно и было: в тягач, до сих пор спокойный и вежливый, как пони
в зоопарке, словно вселился дьявол. Едва я сел за рычаги, как он начал
содрогаться от ярости и шарахаться из стороны в сторону, норовя разбить
нашими телами стенки кабины. Тимофеич только за голову хватался, глядя, как
я превращаю гладкую полосу в проселочную дорогу с выбоинами и ухабами. А
когда тягач, дико взревев, рванулся с полосы на снежную целину, инструктор
тактично, но твердо предложил ученику пересесть на пассажирское место.
Слегка обескураженный, я дал возможность инструктору успокоиться и вновь
возобновил свои притязания. И что бы вы подумали? Вторая попытка завершилась
столь успешно, что Тимофеич только ахал и цокал языком: с таким изяществом и
лихостью я вел тягач. И лишь огрехн на виражах в конце полосы
свидетельствовали о том, что за рычагами сидит механик-водитель пока еще не
экстракласса. Огрехи Тимофеич ликвидировал самолично, а в остальное время
сидел и курил, расхваливая меня на все лады.
свидетелем моего триумфа.
Тимофеич. -- Уже километров пятнадцать орудует рычагами -- и не угробил
тягач!
теперь уже за головы хватались оба его инструктора. Я терпеливо делился с
доктором передовым опытом и добился заметного повышения его мастерства. В
дальнейшем мы не раз конкурировали, добиваясь права сесть за рычаги;
наверное, за год зимовки доктор набил руку и сравнялся со мной классом, но
будет нелишним скромно напомнить, что первым его, Валерия, учителем был
все-таки я.
сегодняшнего дня он рассказывал о чем угодно, только не о себе, всячески
увертываясь от моих наводящих вопросов. Я знал, что Тимофеич много лет
работал начальником участка на Кировском заводе в Ленинграде, три года
провел в Антарктиде, из них два -- на Востоке; знал, что все начальники, с
которыми он зимовал, не жалели усилий, чтобы вновь его заполучить; видел,
как, прощаясь с Тимофеичем перед отлетом, ребята из старой смены довели
летчиков до исступления, ибо объятиям не было конца.
только не отдал, чтобы он с нами на год остался! -- сокрушался Сидоров.
говорил:
нами -- стержень коллектива! Присмотритесь к нему. Из всех полярников,
которых я знаю, он выделяется своими человеческими качествами. То, что он в
совершенстве знает дизеля и транспортную технику, вызывает разве что
уважение. Но прибавьте к этому особую человечность и трудолюбие -- и вы
поймете, почему Тимофеича любят. Причем поймете быстро, через несколько
дней.
стержнем коллектива. Удивительный человек! Без всяких усилий со своей
стороны он какимито невидимыми нитями привязывал к себе товарищей. Впрочем,
что я говорю -- без всяких усилий! Наоборот! Словно не было позади года
труднейшей зимовки -- Тимофеич продолжал работать за двоих, за троих. Он
вечно трепетал, что новички, еще не втянувшиеся в дело, сработают что-нибудь
не так. Сергееву и Флоридову он помогал монтировать пеленгатор, Фищеву --
собирать домик, дежурил вместо заболевшего Лугового на дизельной
электростанции, в ожидании прихода санно-гусеничного поезда готовил емкости
для горючего, укатывал полосу, ремонтировал тягач, по первой же просьбе и
без просьб помогал всем и во всем -- ему некогда было спать.
столом и не давали самому идти за чаем -- приносили. И за обедом старались
угодить, и тост поднимали за его здоровье, и выключали магнитофон, когда
Тимофеич ложился на часок отдохнуть.
утомленное лицо много поработавшего человека, сильно пробитые сединой и
плохо поддающиеся расческе волосы, крепкие натруженные руки. А глаза у
Тимофеича как у сказочника: светлые, добрые и ласковые. И смех его
заразительный и добрый, такой смех не обижает: ни разу не видел, чтобы на
Зырянова кто-нибудь обиделся.
излучает и з с е б я д о б р о ж ел а т е л ь н о с т ь. Она буквально
расходится от него волнами, захлестывает и смягчает душу.
плечам нас, тогда еще фиолетовых новичков. -- По своим королевам
соскучились? Ничего, ничего. Сейчас попьем чайку, покурим, забьем партию
"чечево", кой-кого под стол загоним -- и еще поработаем, до следующего чая.
ответ.
рейсами позже Валерий Фисенко. -- При тебе даже выругаться всласть бывает
стыдно. Надень хоть шапку, чтобы нимба не было видно!
другой, не отказывался от рюмочки за столом и мечтал поскорее увидеть свою
"королеву"), да и на классического "положительного героя" -- тоже, ибо
последний не прощает ошибок и заставляет равняться на себя, а Тимофеич,
наоборот, готов был простить любую невольную ошибку и никогда не призывал
следовать своему примеру.
собраниях и устраивал разносы, а просто был с таким человеком менее
общителен, не улыбался ему и не называл его "мошенником" -- такой чести
удостаивались только симпатичные Тимофеичу люди. И лишь мог сказать ему,
оставшись наедине, без чужих ушей: "Парень, парень, зачем ты пошел в
Антарктиду?"
свидетелем одного из заметных географических открытий века.
кабины и разминались. И когда в порядке разминки я отошел на несколько шагов
в сторону, оставляя следы унтов на девственном снегу, то вдруг подумал: "А
ведь эти следы наверняка здесь первые!"
ответил Тимофеич.
трепета попросил я.
которого я сфотографировался, является тем местом, на которое доселе еще
никогда не ступала нога человека. По предложению Василия Семеновича Сидорова
этому месту было присвоено наименование "Сугроб Санина". Так что мой
приоритет безусловен и подтвержден всем коллективом станции Восток. Нет
никаких сомнений в том, что рано или поздно на карте ледового континента
появится сугроб моего имени.
нами -- десять дней акклиматизации, а на Востоке десять дней -- это целая
историческая эпоха: мы уже передвигаемся на ногах, они на четвереньках.
работать: сердце, легкие, селезенка и прочая требуха, коей начинен человек,
должны спокойно перестроиться. Постель, еда за общим столом, легкая прогулка
-- таков санаторный резким, установленный для "выздоравливающих", как
называли гипоксированных новичков. Большинство из них честно мучились три
Ильин Андрей
Шидловский Дмитрий
Буркатовский Сергей
Володихин Дмитрий
Сертаков Виталий
Херберт Фрэнк