Чтобы тут же исчезнуть. Но некоторые, может, пять, а может, восемь,
прочерчивали полнебосвода. Триша млела от восторга.
вновь устроилась поудобнее, насколько может быть удобно искусанному телу на
матраце из сосновых веток. При этом она продолжала ловить взглядом отдельные
вспышки. Маленькие камушки, притянутые земной гравитацией, попадали в
атмосферу, сначала раскалялись докрасна, а потом, по мере того, как
атмосфера становилась все плотнее, сгорали дотла белым огнем. Триша и
заснула, наблюдая за метеоритами.
дождь, только в голове. Запомнила она, однако, только один, тот самый, что
приснился ей аккурат перед тем, как она проснулась глубокой ночью,
замерзшая, кашляя, свернувшись в клубок, колени аж прижались к подбородку, и
дрожа всем телом.
уже начало зарастать кустами и деревьями. Том стоял около столбика, высотой
немного выше колена. Из верхнего торца столбика торчал старый, ржавый
рым-болт. Том раскачивал его пальцами. Он был в теплой куртке, надетой
поверх серой униформы для выездных матчей. Естественно, на следующий день
ему предстояло играть в Окленде. Она спросила Тома, чего он вскидывает руку
к небу. Она, конечно, знала, но все равно спросила. Возможно, потому, что
это хотел знать Уолт из Фремингхэма, а такие кретины, как Уолт, никогда не
поверили бы маленькой девочке, заблудившейся в лесу; Уолт хотел услышать
ответ из уст самого финишера.
второй половине девятого иннинга, - ответил Том, продолжая раскачивать
рым-болт. Куда вы позвоните, если у вас не вытаскивается рым-болт?
Разумеется, по телефону 1-800-54-RINGBOLT <рым-болт (англ.).>. - Особенно
если все базы заняты игроками соперника и на твоем счету только один аут. -
При этих словах в лесу что-то застучало. Стук этот становился все громче и
громче, и Триша открыла глаза. Поняла, что стучат ее зубы.
Особенно возмущались ноги и поясница. Внезапный порыв ветра, не легкое
дуновение, именно порыв, едва не сшиб ее с ног. Триша задумалась, а сколько
килограмм она потеряла. Еще одна такая неделя, - подумала она, - и меня
можно будет запускать вместо воздушного змея. Зацепив ниткой за джинсы. Она
уже начала смеяться, но смех тут же перешел в приступ кашля. Триша стояла,
чуть наклонившись вперед, наклонив голову, уперевшись руками в колени, и
кашляла. Кашель начинался где-то глубоко и вылетал изо рта отрывочными,
лающими звуками.
определить, есть у нее температура или нет.
ягодицы), Триша подошла к сосенкам, наломала новые ветки, которыми решила
накрыться, как одеялом. Отнесла одну охапку. Взяла вторую, остановилась на
полпути между сосенками и своей "кроватью". Повернулась вокруг оси под
сверкающими ночными звездами.
прошел, добавила, уже тихим голосом:
сосен.., а потом ворчание. Едва слышное, без слов. Человек так ворчать не
мог. Триша застыла, обхватив пахнущие смолой ветки. По ее телу побежали
мурашки. Откуда донеслось это ворчание? С этого берега ручья? С
противоположного? Из-за сосен? Ужасная мысль пришла в голову: конечно же
из-за сосен. Зверь наблюдал за ней, затаившись в сосняке. И когда она ломала
ветки, он находился совсем рядом, может, на расстоянии вытянутой руки.
ветки, постаралась равномерно разложить их на себе. Застонала от боли, когда
одна ткнулась в бедро, в то самое место, куда Тришу укусили две или три осы,
потом замерла. Она чувствовала, что он приближается, выскользнул из сосняка,
направляется к ней. Необычный зверь, как назвала его наглая паршивка, Бог
Заблудившихся, по определению осоголового священника. Как его ни называй,
владыка теней, император подвалов, кошмарное существо, которое у каждого
ребенка свое, которого он боится больше всего на свете. Кто бы он ни был,
ему надоело ходить вокруг да около, игры для него закончились. Он пришел,
чтобы скинуть ветки, которыми она укрылась, и сожрать ее заживо.
мыслить логически (временно обезумев, иначе и не скажешь), Триша заложила
руки за голову и ждала того момента, когда когти зверя раздерут ее на куски
и отправят в зубастую пасть. Так она и уснула, а когда проснулась ранним
утром, во вторник, руки ее совершенно затекли, и поначалу она не могла
повернуть шею: если Триша хотела посмотреть направо или налево, то
поворачивалась всем телом.
подумала Триша, присев, чтобы пописать. Наверное, теперь я сама все знаю.
с усмешкой подумала она), Триша заметила, что одна из горок нанесенных
ветром сосновых иголок разворошена. Иголки валялись вокруг, а в одном месте
горку сровняли до самой земли. Так может, глубокой ночью она и не обезумела?
Или обезумела не до конца? Потому что уже после того, как она вновь заснула,
кто-то к ней подходил. Постоял рядом, а может, и посидел, наблюдая, как она
спит, гадая, съесть ли ее прямо сейчас или нет. И решил подождать еще
день-другой, чтобы она окончательно дозрела, стала сладкой, как ягоды
митчеллы.
точно так же поворачивалась несколько часов назад. Замерла, нервно кашлянула
в кулак. Кашель отозвался болью в груди. Боль эта Тришу не испугала, скорее
порадовала. Она была теплой, эта боль, тогда как все ее тело закоченело.
всяком случае, на какое-то время.
ним дело.
Макфарленд. Она не очень-то понимала, что это должно означать, но думала,
что теперь понимает ее слова лучше, чем раньше, и они имели самое прямое
отношение к ее нынешнему положению.
показались ей не такими вкусными, как днем раньше, - они заметно подсохли, и
Триша догадалась, что к ленчу, вкус их наверняка не улучшится. Однако она
заставила себя съесть все три горсти, а потом направилась к ручью, чтобы
попить воды. Увидела еще одну маленькую форель, размером не больше корюшки
или сардинки, и внезапно у нее появилось желание поймать ее. Руки и ноги
слушались ее уже куда лучше, чем ранним утром, и, по мере того, как солнце
прогревало воздух, настроение у Триши начало улучшаться. В ней вновь
затеплилась надежда. Она даже подумала о том, что удаче пора повернуться к
ней лицом. Да и кашель вроде бы прошел.
на одном из каменных выступов. Поискала камень с заостренным краем, нашла
его неподалеку от того места, где ручей перекатывался через обрыв и сбегал в
долину. Сам склон был таким же крутым, как и тот, на котором свалилась Триша
в первый день своего блуждания по лесам, но она решила, что спускаться по
нему будет легче: много деревьев, о которые можно опереться.
скатерть), отрезала капюшон. Девочка сомневалась, что ей удастся поймать
форель капюшоном, но попытка - не пытка, а спускаться вниз по склону пока не
хотелось. Отрезая капюшон, она напевала песенку "То Да Бойз", которая
постоянно вертелась в голове, потом переключилась на песню "М-М-М-м" группы
"Хэнсон", потом на "Пригласи меня, на игру". При этом, даже между куплетами,
она то и дело повторяла: "Куда вы позвоните, если у вас разобьется лобовое
стекло?"
туча кровососов зависла вокруг головы Триши. Она их не замечала, лишь
изредка отмахивалась, когда наиболее нахальные лезли в глаза.
всех сторон. Любопытно. Безусловно, не самое лучшее орудие лова, но
любопытно. Хочется узнать, что из всего этого выйдет.
разобьется это чертово лобовое стекло, - промурлыкала Триша и направилась к
ручью. Выбрала два камня, рядком торчащие из воды, встала на них. Уставилась
в поток, бегущий у нее под ногами. Дно выстилала галька, поэтому вода была
чистая, незамутненная илом. Рыбок Триша не увидела, но ее это не смутило.
Она знала главную заповедь рыбака: наберись терпения. "Крепче обними меня..,
чтоб я почувствовал тебя", - пропела Триша, рассмеялась. Ну и дурацкое она
нашла себе занятие! Крепко держа капюшон за обрезанный край, она наклонилась
и опустила самодельный невод в ручей.
рассчитала правильно. Беда пришла с другой стороны: очень уж в неудобной она
стояла позе: спина согнута, попка задрана к небу, голова на уровне талии.
Долго в такой позе она простоять не могла, а если бы попыталась опуститься
на корточки, ослабевшие, дрожащие ноги подвели бы ее и она плюхнулась бы
задницей в ручей. Купание в ледяной воде не пошло бы ей на пользу: она бы
еще сильнее раскашлялась.
согнула ноги в коленях и приподняла голову. Тем самым взгляд ее сместился
вверх по течению, и она увидела три серебристые полоски (рыбки, кто же еще
это мог быть), быстро приближающиеся к ней. Если бы у нее было время на
раздумье, Триша почти наверняка поддернула бы капюшон и не поймала бы ни
одной. Но так уж получилось, что лишь одна мысль успела промелькнуть в ее