одно, ни как многое, потому что без единого мыслить многое невозможно...
Если единое не существует, то и иное не существует и его нельзя мыслить ни
как единое, ни как многое". Значит, если многое соотнесено с несуществующим
единым, то его можно мыслить, о нем можно говорить, хотя оно и будет
неопределенным; но если многое вообще не соотнесено с единым, то о нем
ничего нельзя сказать, а это равносильно тому, что его нет. Свой диалог
Платон заключает следующими словами Парменида: "Не правильно ли будет
сказать в общем: если единое не существует, то ничего не существует? -
Совершенно правильно", - отвечает его молодой собеседник.
отрицанием, если не положительной, то отрицательной связью с ним.
логико-философского обоснования античной науки. В этом диалоге Платон дал
образец своей диалектики. Каким способом ведет Платон свое рассуждение? Как
мы уже упоминали, он применяет здесь особый метод, какого мы не встречали
ни у кого из его предшественников, за исключением разве что элеатов, а
именно: он принимает определенное допущение, или гипотезу, и затем
прослеживает, какие утверждения следуют из этой гипотезы. Этот метод
получил впоследствии название гипотетико-дедуктивного, и значение его для
развития науки трудно переоценить.
дальнейшей логической разработкой мы обязаны Аристотелю, а его применением
к математике - вероятно, современным Платону математикам: Архиту, Евдоксу и
др. Во всяком случае, способ доказательства, которым пользуется Евклид в
"Началах", построен по тому же образцу: делается определенное допущение на
основе принятых аксиом и постулатов, а затем показывается, какие следствия
должны вытекать из этого допущения.
что хорошо демонстрирует сам Платон, однако схема, которой оба пользуются,
одна и та же.
научно-философской мыслью элеатами и софистами. Антиномия эта, как мы
помним, формулировалась так:
тождественно самому себе;
тождественно себе, не отнесено к себе, а отнесено к другому - познающему
субъекту; поэтому всякая истина относительна.
условием познания (и не только познания, но, что важно, и самого бытия)
единого является его соотнесенность с другим; а другое единого есть многое.
И наоборот: условием познаваемости (и существования) многого является его
соотнесенность с единым, без этого многое превращается в беспредельное
(апейрон) и становится не только непознаваемым, но и не сущим (Платон, как
мы знаем, часто называет беспредельное небытием, "ничто" - m+ 'n).
стать многим, т.е. идея воплотиться в чувственный мир, и гносеологический -
как может единое быть предметом познания, поскольку познание предполагает
отнесение единого и себе тождественного к другому - субъекту знания.
а если его так не мыслить, то его вообще невозможно мыслить.
характеристика самих идей. Платон подчеркивает, что именно в силу того, что
в умопостигаемом мире идеи соотнесены друг с другом, что именно в
логическом плане единое есть многое, они могут быть соотнесены и с
чувственными вещами и становятся предметом познания. Платон предлагает
обосновывать соотнесенность эмпирического мира с миром идей соотнесенностью
идей между собой. Соотнесенность логосов определяет собой причастность к
ним вещей и проистекающую из этой причастности взаимную связь,
соотнесенность уже и самих вещей.
кто примется показывать тождество единого и многого в таких предметах, как
камни, бревна и т.п., то мы скажем, что он приводит нам примеры многого и
единого, но не доказывает ни того, что единое множественно, ни того, что
многое едино, и в его словах нет ничего удивительного, но есть лишь то, с
чем все мы могли бы согласиться. Если же кто-то сделает то, о чем я только
что говорил, то есть сначала установит раздельность и обособленность идей
самих по себе, таких, как подобие и неподобие, множественность и
единичность, покой и движение, и тому подобных, а затем докажет, что они
могут смешиваться между собой и разобщаться, вот тогда, Зенон, я буду
приятно изумлен. Твои рассуждения я нахожу смело разработанными, однако...
гораздо более я изумился бы в том случае, если бы кто мог показать, что то
же самое затруднение всевозможным способом пронизывает самые идеи, и, как
вы проследили его в видимых вещах, так же точно можно обнаружить его в
вещах, постигаемых с помощью рассуждения". Не случайно Платон здесь устами
Сократа задает вопрос именно Зенону. Это и в самом деле тот пункт, в
котором Платон пересматривает учение элеатов. У элеатов ведь единое
выступает как начало ни с чем не соотнесенное, а потому противоположное
многому, т.е. миру чувственному. Чувственный же мир для них противоречив,
ибо в нем вещи "соединяются и разобщаются" одновременно. Платон же
показывает, что это "соединение и разобщение", т.е. единство
противоположностей, свойственно и миру умопостигаемому (т.е. тому, что
элеаты называют "единым") и что лишь благодаря этому единое может быть и
именуемым, и познаваемым. Если же его рассматривать так, как того требуют
Парменид и Зенон, то оно будет вообще непознаваемым и безымянным, а значит,
несуществующим.
что только единство многого, т.е. система, составляет сущность
умопостигаемого мира и она есть то, что может существовать и быть
познаваемо.
что разум здесь пользуется гипотезами, предположениями для того, чтобы
постигнуть высшее начало: "Достигнув его (начала, которое уже не
гипотетично. - П.Г.) и придерживаясь всего, с чем оно связано, он (разум. -
П.Г.) приходит затем к заключению, вовсе не пользуясь ничем чувственным, но
лишь самими идеями в их взаимном отношении, и его выводы относятся только к
ним".
анализа диалога "Парменид", что Платон нигде не отрывает акт понимания,
познания, от акта называния, именования. То, что невозможно воплотить в
речи, в слове, является алогичным (al"gon), т.е. непознаваемым. Естественно
поэтому, что анализ познавательных структур у Платона неотделим от анализа
речи; структуры языка - это основные логические структуры мысли.
рассмотрения соотношения единого и многого, который мы находим в диалогах
Платона, впервые возник в греческой науке при анализе языка, т.е. у
софистов. Не случайно же именно софисты были первыми греческими
грамматиками и физиологами; возможно, именно они и раскрыли ту
парадоксальную природу слова и предложения, которую впоследствии до конца
выявил Платон. На тот факт, что именно анализ языка дал толчок к
исследованию природы мышления как соотнесения единого и многого, указывает
следующий отрывок из диалога "Филеб". "Мы утверждаем, - говорит Сократ, -
что тождество единства и множества, обусловленное речью, есть всюду, во
всяком высказывании; было оно прежде, есть и теперь. Это не прекратится
никогда и не теперь началось, но есть, как мне кажется, вечное и
нестареющее свойство нашей речи. Юноша, впервые вкусивший его, наслаждается
им, как если бы нашел некое сокровище мудрости; от наслаждения он приходит
в восторг и радуется тому, что может изменять речь на все лады, то
закручивая ее в одну сторону и сливая все воедино, то снова развертывая и
расчленяя на части..."
"Пармениде" именно тем и занимается, что "изменяет речь на все лады", то
приводя все к единому, то снова раздробляя на множество. "Тут прежде и
больше всего недоумевает он сам, а затем повергает в недоумение и своего
собеседника..." Таким образом, оказывается, что не столько Платон ведет
свой диалог, сколько диалог ведет Платона; не Платон ведет речь о едином и
многом, а сама речь ведет Платона, заставляя недоумевать и удивляться не
только его слушателей, но и его самого.
- переключению, осуществленному софистами и Сократом, Платон смог
осуществить переход к анализу логических связей, "связей смыслов", с тем
чтобы потом от них вернуться к анализу "связи вещей".
возвращается к пифагорейскому учению о том, что все существующее есть
единство предела и беспредельного, - правда, возвращается уже на новой
базе, подготовленной логической и теоретико-познавательной рефлексией. В
отличие от пифагорейцев, для которых положение о числе как единстве предела
и беспредельного возникло в докритической ситуации и еще не прошло через
огонь зеноновской и протагоровской критики, Платон возвращается к этому
положению уже на основе преодоления критической рефлексии как элеатов, так
и софистов. Он принял эту критику внутрь своего учения, она присутствует
теперь в нем в виде специально-логического фундамента, требующего отныне
отличать сферу идеальных образований от мира чувственных вещей. Это
различение, рожденное в силу необходимости преодолеть релятивизм софистики,
отныне должно служить гарантией возможности истинного знания.
пифагорейцы рассматривают числа, Платон рассматривает единое (и вообще мир
Посняков Андрей
Верещагин Олег
Свержин Владимир
Никитин Юрий
Чернецов Андрей
Майер Стефани