(синтетические) принципы отдельных отраслей знания (математики,
естествознания, метафизики). Как бы ни решал Кант этого вопроса и какие бы
выводы ни делал из своего решения - совершенно очевидно, что в продолжение
всего своего трансцендентального исследования он ни разу не усомнился в
реальном существовании математики, естествознания и метафизики, и в
существовании именно в том виде, в каком они являются объектом
трансцендентального анализа в "Кри?тике? ч?истого? разума". Для Канта всегда
и постоянно математика, естествознание и метафизика суть твердые, устойчивые
объекты (можно сказать, вещи в себе), которые адекватно им познаны, так что
все сказанное об них Кантом относится к той математике, к тому
естествознанию, к той метафизике, которые существуют вне Канта, скажем для
краткости, как феномен психической жизни человечества. В этом и заключается
неосознанное "что" исходного пункта "критицизма".
откуда Кант знает, что есть математика и естествознание именно в том
культурно-психологическом виде, в каком он принимает их как объект своего
исследования, что есть метафизика, в которой работали "прекрасный аналитик
Баумгартен" , "самый значительный философ догматизма Вольф" , в которой "с
самого ее возникновения не появлялось ничего более значительного, чем
скепсис Юма"? Несомненно, все эти утверждения представляют из себя сложную
комбинацию весьма сложных и различных познаний, уже приобретенных, уже
данных до начала трансцендентального исследования. Не ясно ли, что начинать
"критику" всех видов познания, имея в запасе в качестве безусловно
неотчуждаемого капитала такие сложные познания, - это позиция в высшей
степени диалектически выгодная, но вместе с тем глубоко некритическая? Что
это запас действительно неприкосновенный, остающийся неиспользованным, как
опознанная ценность во все время исследования, явствует из того, что все
положения критицизма им обусловлены; попробуйте эту твердую почву мысленно
удалить, и ни в одном пункте кантовской философии вы не найдете
определенного, уловимого смысла. Кант никогда не пробовал эти сложные
познания, лежащие в основе его рассуждений, подвергнуть анализу и так или
иначе их обосновать. Но, принимая их за данное, Канту легко было сражаться с
метафизикой, живущей идеей знания, адекватного природе вещей, потому что в
этих познаниях, неосознанных и хорошо спрятанных, у него была та точка
опоры, то твердое "что" исходного пункта, при помощи которого Архимед
мысленно переворачивал землю и при помощи которого Кант думал так же
"мысленно", т.е. призрачно, перевернуть globus intellectualis человечества.
что он уже не считает даже нужным проверить правильность столь обширных
допущений, - то, очевидно, его "критицизм" весьма относителен в своем
критическом достоинстве и его философия есть, правда, замечательная и
глубоко оригинальная, но все же одна из многих систем новой философии,
нисколько не более критических, чем система, например, Лейбница или система
почтенного, столь нелюбимого Кантом Беркли .
принимается за "что" исходного пункта, не осознано, не обосновано и явно не
годится для такой роли. Из того, что сказано выше, это вытекает с
необходимостью.
как на исходном пункте, должно само иметь природу мысли, и только опознанное
как имеющее таковою природу оно может стать действительной точкой опоры. Это
требование вырастает в еще более обширное и важное последствиями требование,
если мы всмотримся в его значение.
этого выйдет? Мысль приобщит это "содержание" к себе как "свое", как единое
с нею, но этим мир остальных текучих объектов не завоюется, ибо та пропасть,
которая разверзалась между рассуждающей мыслью как таковой и всем миром
данных и чуждых объектов, снова разверзнется, но уже между судящей мыслью,
усвоившей себе одно "содержание", и остальными всеми объектами. Если мысль
назвать A, а мир неизвестных объектов nX, где n обозначает неопределенное
множество, тогда после усвоения одного из "содержаний" данного судящую мысль
можно обозначить через A ? 1, а мир чуждого мысли через X(n ? 1). Для того
чтобы оставшуюся пропасть уничтожить (а без этого мысль всегда будет
находиться в том самоубийственном положении, когда рядом с ней и в ней будет
существовать огромное нечто, абсолютно ей чуждое и в этом чуждом виде
абсолютно ею неприемлемое) - необходимо, чтобы мысль нашла новый опорный
пункт и, завоевавши его, стала отвоевывать третий и, отвоевавши его,
приниматься за четвертый и т.д. до тех пор, пока она не отвоюет безусловно
весь мир объектов, т е. судящая мысль будет тогда A ? n, а мир чуждых,
внешне-данных объектов будет X(n ? n), т.е. будет равным 0. Только в таком
случае судящая мысль найдет действительное "что" исходного пункта.
если так, то "что" исходного пункта, взятое в отдельности и оторванности от
всех других "что", по существу невозможно. Вот откуда неудача всех
разобранных выше попыток найти "что" исходного пункта. Или в этом "что"
познаются безусловно все "что", данные мысли (т.е. природа, люди и
Божество), или это "что", взятое в его оторванности (даже если бы оно было
возможно), говорит лишь о себе, и мир чуждых объектов для мысли по-прежнему
остается чуждым и насильственно данным.
невозможно, - и самая задача искать именно такое "что" для рассуждающей
мысли есть та ложная постановка проблемы, которая, будучи искусственной в
своей основе, по необходимости приводит лишь к фиктивным результатам.
является прежде всего метод универсального сомнения. Мы видели, что
универсальное сомнение, проведенное с большею настойчивостью и с большей
последовательностью, чем это сделано Декартом, приводит к тупику. Мысль о
Боге - Обманщике, гипотетически уничтожая всякую достоверность, повергает
рассуждающий ratio в безысходное гносеологическое отчаяние. Принцип
"ясности" и "отчетливости" поглощается этим отчаянием и теряет, таким
образом, права на философское существование. Что же остается?
самостоятельностью. Не разрешив вопроса, здесь стоящего, философия теряет
всякое право на существование. Ибо, если она не в состоянии отмахнуться от
химерической мысли о всемогущем Обманщике, она всецело и навсегда попадает
во власть этой мысли.
него появляется его гносеологическая химера, мы увидим, что он в продолжение
всего своего первого "размышления" непрерывно аргументирует, и самая химера
не просто как deus ex machina заполняет его воображение (правда, всего лишь
на одно мгновение), а является логически обоснованным результатом целой цепи
логических доказательств.
"химере". С другой стороны, возможность химеры, очевидно получившей жизнь от
этого логически обоснованного рассуждения, уничтожает достоверность и
логики, превращая логические, внутренно нормативные процессы в произвольную,
химерическую игру забавляющегося гипнозом Абсолютного. Получается,
по-видимому, безысходный "логический круг". Хронос, поедавший детей, рождает
фатального Зевса, который свергает господство давшего ему жизнь отца.
чистого ratio. До сих пор мы не останавливались на сущности ratio. Теперь
это необходимо сделать.
определила себя философская мысль нового времени. Ratio есть тот образ, в
котором предстала себе самой мысль в рефлексии новой философии. Ratio - эта
та внутренно определенная концепция, которую возымела о себе новая
философская мысль.
легшая в основу всего нового и новейшего философствования.
определяет что-нибудь вне себя, то определение это связывает для мысли
только тот предмет, который подвергся определению. Когда же мысль определяет
себя, ограничение вносится не в тот или другой объект, а в самую мысль, в
тот самый орган, который оперирует всеми содержаниями мысли, т.е.
ограничение вносится во всю совокупность мыслимого. Подвергая себя тем или
иным определениям, мысль взнуздывает себя именно в тех направлениях, в каких
себя определила, т.е. взнуздывает себя тем сильнее и неумолимее, чем сильнее
и неумолимее отчетливость ее самоопределения. Признав в себе те или иные
определения как внутренно ей присущие и составляющие ее истинную природу,
мысль простым фактом этого признания отрицает многие другие возможные
определения и, объявляя их за непринадлежащие к ее истинной природе,
противополагает их себе как не-мысль, как что-то нерациональное, как
психологическое ?и? только психологическое, как что-то такое, что дано
только фактически, а не в порядке идеальном и потому по существу ложное и
несуществующее.
самоопределения философской мысли в качестве ratio. В этом самоопределении
есть более внешние и более внутренние моменты. Первые более спорны и
по-разному признаются в разных школах. Так, вопрос о врожденности некоторых
свойств и идей разума по-разному разрешается в континентальном
картезианстве, в английском эмпиризме и в кантовском трансцендентализме.
Вторые, т.е. более внутренние, моменты самоопределения признаются всем новым
философским сознанием бесспорными и являются общими у всех философов,
стоящих на той великой магистрали новой философии, которая тянется от
Декарта к Канту, от Канта к Гегелю и от Гегеля к трансцендентализму наших
дней.
Буджолд Лоис
Контровский Владимир
Прозоров Александр
Акунин Борис
Афанасьев Роман
Шилова Юлия