крокодилам, особенно сушеным,-- могут жить без настроений. Рассказал про
весь отдел Дубль-ве, эту фабрику диссертаций. Рассказал про свой доклад и
как Дубль- ве подкапывается под меня. И еще рассказал ей о своем настроении
-- драться! И о своем опасении; вдруг они и шефу закапали мозги? Но ведь он
же разберется, он же сможет разобраться. И показал ей звездный билет в окне.
И объяснил, что сейчас там хвост Лебедя, хотя был уверен, что там что-то
другое. И сказал ей, что это мой билет. И она меня поняла. У меня горло
сжималось, когда я ее целовал. Глаза у нее стали огромными, и я в них
пропал.
Глава десятая
и рассаживаются за столом ученого совета. У них величавые, сугубо
древнегреческие жесты. Кто-то разворачивает пергамент. Что-то объявляют обо
мне. Гулкий голос в огромном зале. А я сплю. Скандал! Объявили обо мне, а я
не могу проснуться.
такие штуки надо морально убивать. Сбрасывать с какой-нибудь скалы в
какую-нибудь пропасть.
проклятые! Так трясти усталого человека.
акцентом.
общедоступно поясняет мне, что через полчаса начинается сессия, на которой
будет слушаться мой доклад, что он пришел оказать мне моральную поддержку
(по поручению комитета ВЛКСМ), но он не думал, что ему придется выводить
меня из ступорозного состояния.
в черных костюмах гуляют в вестибюле. Функционирует великолепный буфет.
Коридор радиофицирован, так как мест а зале не хватает. Кроме наших
сотрудников, здесь полно гостей.
однокурсником, Он приехал из Будапешта вместе с женой, Верой Стрельцовой.
Было очень забавно встретить их здесь в качестве иностранных гостей.
того, чтобы идти в зал, я бегу в буфет. Один за другим съедаю пять
бутербродов с красной икрой и выпиваю три стакана кофе. Слушаю по радио, как
шеф открывает сессию, и торжественные речи разных уважаемых особ, Есть уже
не могу. Выхожу из буфета, медленно поднимаюсь по лестнице. Сегодня ее
покрыли красным ковром. Читаю стенгазету "В космос!". Она висит еще с
майских праздников, и в ней карикатура на меня. По поводу моего увлечения
пинг-понгом. Очень похоже, но на доело.
весь в черном. Белый платочек в нагрудном кармане. Меня можно снимать в
кино. Захожу в туалет. И здесь слышны речи. Почему-то шипит озонатор.
По-моему, он не должен шипеть, А может, так ему и полагается шипеть? Надо
выкурить сигарету. Теперь долго не покуришь. Можно и две, У меня оказывается
только одна. Вынимаю монетку, Может быть, подбросить! Поздно. Я сделал это
два месяца назад. Но та монета так и лежит под холодильником, и я не знаю,
как она упала: орлом или решкой? Я выхожу из туалета и протискиваюсь в зал.
вспоминаю третий курс. Он тогда был доцентом и читал нам лекции по
патофизиологии. Очень хорошие лекции, по ним было легко готовиться к
экзаменам. Я вспоминаю, как один парень его спросил относительно кибернетики
в медицине. Дубль-ве не растерялся и смазал, что кибернетика -- это лженаука
и мы должны ее презреть. Рассказал пару анекдотов из "Крокодила" насчет
кибернетики. Мы были рады и смеялись. А сейчас Дубль-ве у нас главный дока
по кибернетике.
своего отдела. Называет имена особо выдающихся сотрудников. Разумеется, и
Бориса. Он действительно очень толковый, мой бывший друг Боря. Дубль-ве
рассказывает о диссертациях своих птенцов. Это его любимый конек. Потом он
очень академично начинает превозносить нашего шефа. Говорит, что под его
личным руководством отдел идет к стоящей перед всеми нами цели. И, наконец,
он говорит кое-что обо мне:
цель и уверены в правильности пути, по которому мы к ней идем. В этой связи
мне хотелось бы сказать с некоторых молодых и очень, подчеркиваю, очень
талантливых ученых, ко торые, попав в плен модных концепций, вообразили себя
новаторами. Вольно или невольно, но эти лица расшатывают основы нашей
программы и сами сбивают себя с единственного истинно научного пути.
какому-то вновь прибывшему начальнику, закидывает ногу на ногу. Я смотрю на
публику в зале. Кое-кто из посвященных тонко улыбается.
Выступают разные люди. Временами в зале гаснет свет -- показывают
диапозитивы и маленькие фильмы. Временами зал начинает гудеть. Я не понимаю,
из-за чего поднимается гудение и не улавливаю смысла докладов и фильмов. Я
стою в толпе черных пиджаков и слушаю стук своего сердца. Иногда заглядываю
в программу. Выступает Осипова, потом Штрекель, Павлов, Иваненко,
Буркалло... Встает шеф.
Виктор Яковлевич Денисов. Регламент -- 30 минут.
трибун. Даже в студенческой группе, когда подходила моя очередь делать
политинформации, я заикался и ощущал провал в памяти. А сейчас я на трибуне
в большом зале. На меня смотрят греки со стен и с потолка. В президиуме
переговариваются. Непроницаемое лицо бывшего друга Бори. Нервная улыбка
Табидзе. В середине зала возле проектора кивает головой Лида. Дюла Шимоди и
Вера Стрельцова, уважаемые иностранные гости, весело глядят на меня. Илюшка
в дверях поднимает над головой сжатые ладони. В Голицыне волнуются родители.
Шурочка все-таки опоздала. В Эстонии ничего не знает Димка. И все они глядят
на меня. Я на трибуне. Я читаю свой доклад, не понимая его смысла. Я мог бы
произнести его наизусть, как стихотворение "Поздняя осень. Грачи улетели". Я
знаю, в каких местах надо повысить голос и где секунду помолчать я делаю все
это автоматически. Гаснет свет. Световой указкой я комментирую диапозитивы и
схемы. Приносят обезьян. Я показываю Красавицу-бис и Маргариту, рассказываю,
как они вели себя а камере, читаю сравнительные результаты анализов и т. д.
Вдруг я страшно оживляюсь и начинаю крутиться на трибуне. Бессмысленно
улыбаюсь. Вижу стол президиума и лицо шефа. Он подмигивает мне и прячет
улыбку, наклоняя голову. Дубль-ве что-то пишет. Все. Я кончаю доклад, а в
запасе еще пять минут. Мне нужно поклониться и уйти. Зал уже загудел. Илюшка
показывает мне большой палец и накрывает его ладонью. Табидзе кивает, Лида
кивает, Дюла и Вера тоже кивают. Греки вроде тоже кивают. Очертя голову, я
наклоняюсь к микрофону:
и, может быть, даже ранит чье-то самолюбие. Но я считаю, и думаю, что со
мной согласятся все, что во имя нового мы должны научиться приносить жертвы.
Новое -- это риск. Ну и что? Если мы не будем рисковать, что будет с делом,
которым мы занимаемся? Наше дело не терпит топтания на месте, и наш институт
-- это не фабрика диссертаций. (Это уже слишком.) Новое все равно пробьет
себе дорогу. Так во всем. Возьмите футбол. (С ума я сошел.) Когда-то система
"дубль-ве" считалась прогрессивной, но сейчас она устарела.
Лида уткнулась в колени, Табидзе закатывается.
Идиот, последний идиот, ради дешевой остроты погубил свою работу!
обедаю, а брожу по коридору и без конца стреляю сигаретки. Аспиранты хлопают
меня по спине.
так давить.
вырастает шеф.
мальчишество? Что это за пижонство? Тоже мне трибун! Что вы берете на себя?
Виталий Витальевич -- ученый с мировым именем...
терять). -- Я вас спрашиваю как коммуниста: прав я или нет? Разве можно
допустить, чтобы наша наука превратилась в тихую заводь, где будут
размножаться дипломированные караси?
трубят. Против меня целое войско, а я один, зато храбрый. Погибаю, но не
сдаюсь. Ладно. Ты сделал свой доклад -- и все. Зачем этот жалкий пафос в
конце? Ты как будто принял вызов на участие в грязной анонимной дуэли.
Зачем? Твой доклад сказал сам за себя.
подобных со смутным чувством. Я не понимал вас. Чего они хотят? Только
гаерничать и во всем сомневаться? Теперь я, кажется, вижу, чего вы хотите. В
общем-то того же, чего хочу и я.
Роллинс Джеймс
Русанов Владислав
Белов Вольф
Прозоров Александр
Сертаков Виталий
Орловский Гай Юлий