раскованная, ну прямо как монументальные творения мексиканцев! Посреди
площади возвышается сферический шатер карусели, он разноцветен, с кистями
да колокольчиками, весь день его будут раскручивать, гонять местные
мальчишки, а если выпадет счастье, так допустят и тебя до дышла: трижды
покрутишь - один ра.ч прокатишься! Этот катается, а тот уже под кустом
травит, стошнило от кружения, изнемогает от избытка наслаждения.
груди, с попугаем на плече, и ровным, словно заведенным, однако далеко
слышным голосом зазывает народ:
Лавочники, дегтярники, целовальники, шаповалы, коновалы, портные и все
иные! Проезжие, прохожие, миряне и цыгане, люди добрые, сходитесь,
сходитесь на потеху! Иллюзии показывает, судьбы предсказывает иностранец
из Франции Маловичко!
глазурованные! Возьмешь горлач - забудешь слово "плач"! Горшок без сдачи и
свистелку в придачу!..
препираются, торгуя лошадей, придирчиво осматривают их, гнедых, вороных и
чалых: раздирают им губы до последнего коренного, хватают за хвост и
закручивают его на самую спину коняге, прощупывают сухожилия, бьют одра
кулаками под ребра, пока наконец с хозяином ладонь о ладонь: шлеп! Шлеп!
Сошлись!
сегодня... Олексы-ааводилы нет. Где это он? Что случилось? Знал бы, что
Винниковна тоже здесь, непременно явился бы, для нее выкинул бы что-нибудь
такое, что всю ярмарку оглушило бы, ведь ради Надьки наш сорвиголова
пойдет на все, ради своей любви ни пред какой фантастикой не спасует!
столяры, хлебопашцы, слабодушные и бесстрашные, эгей, все добрые люди, а
нуте-ка смотрите во-он в ту сторону!.. Точно ветерок перед бурей - нечто
такое пронеслось, прошелестело по толпам:
взбаламутить всю ярмарку, там где-то сосди моря голов, среди сплошного
грай-гомона слышно все яснее: "А держите его! А ловите!" И уж люд, забыв о
торге, вытягивает шеи в том направлении, лица у многих напряженно
веселеют,- известно: какая ярмарка, где никого не ловят, не бьют?
людьми и скотом, а душа эта опять забрызгана кровью, рубашка разодрана,
чуб растрепан, вот эта душа с гиком бандитским, с веселой решимостью в
глазу летит стоймя в тачанке, запряженной неизвестно чьими конями, цена
клочьями прыскает от стальных удил... Вожжи натянуты струнами, Олекса
держит их в руках, а так, будто в зубах, зубы то и знай сверкают белизной
- он смеется! Тканная матерью белая рубашка вся кровью расцвечена - успел
уже... Летит очертя голову, кони - как звери, гонит их, а куда?
Неизвестно, как он оказался в тачанке, в одной из тех расписных, которые в
цветах и колокольчиках спешили рано утром на ярмарку, песней колес
будоража степь? Не иначе как силою вырвал ее вместе с конями у одного из
тех, с кем дрался на храмах да ярмарках и кого ненавидит не меньше, чем
они его. Они для него - все кровопийцы, пройды, сквалыги хуторские, жу ки
навозные, а он для них - бандит с разорванной губой, злыдень, голь
перекатная, босяк слободской, ненавистнее его нет на земле. И вот вырвал
чью-то тачанку, реквизировал насовсем или покататься одолжил, вожжи туго
на руку намотал и гонит, распаляет беспрестанным бойким гиканьем и без
того осатаневших уже коней, гонит да покрикивает на всю ярмарку:
"Расступись! Разлетись!" - а завидев терновщан, лихо встряхивает чубом,
весело орет в нашу сторону:
сейчас стоймя летит в тачанке, его тешил, забавлял сам эффект вспышки, вся
эта катавасия, восторг землепашцев и ярость хуторян, на глазах у которых
он вытворял свой безумный спектакль, где главным героем был он собственной
персоной, разбойничья его наглость.
артистическое чувство, желание покрасоваться перед той, которая, возможно,
тоже где-то здесь со своим отцом-пасечпиком затерялась в ярмарочной
кутерьме. Чтобы людей не топтать, Олекса правил коней в объозд ярмарочной
толпы, гнал по краю, где было просторнее, отдавался своей потехе
самозабвенно, а что за ним оравою бегут преследователи, это лишь поддавало
ему жару! С дрекольем и занесенными люшнями отовсюду спешат, атакуют,
перекликаются смертельные его враги, вес эти озверевшие, запыхавшиеся, на
чью собственность посягнул слободской наглец, которому уже заранее от них
определена судьба - самосудом прикончить бандита на мосте. Они бежали ему
наперехват, отжимали безумную его тачанку к обрыву, стараясь окружить, так
как оттуда он уже никуда не уйдет, бездна соколянских глинищ неизбежно его
остановит, вот там он угодит уж под их колья и люшни. Олекса же гнал свою
цветистую тачанку и дальше, похоже, без всякого страху, бросал смелые
взгляды поверх голов, видно, надеясь-таки увидеть в толпе свою любовь. Но
вместо красавицы Надьки он видел разорванные в крике кулацкие рты, потные
рожи да воздетые колья, - это им даться в руки? "А дудки!"- крикнул он
насмешливо своим убийцам и погнал буйногривых еще шибче, хотя отлично
знал, что перед ним вот-вот откроются бездонные пропасти. Он словно решил,
взмыв с высоченной кручи, единым духом перемахнуть через пропасть, через
сияющую Ворсклу внизу, птицей перелететь этот, никем еще не преодоленный
каньон. Преследователи уже загодя тешили себя картиной близкой расправы,
уже их мстительное воображение, должно быть, видело на дне глубокого
обрыва изувеченную кучу того, что вот сейчас было нашим бесшабашным
Олексой, лётом и исступлением дикой расписной колесницы...
перед самой пропастью он, рванув круто вожжи, коней от обрыва смог
отвернуть и, пронесясь над бездной так, точно правые колеса, не имея уже
под собой земли, вхолостую промелькнули в воздухе, после такого вот
невероятного разворота Олекса устремил свою колесницу в степь, где тут же
к нему присоединились его друзья-цыгане, и минуты нс прошло, как за их
шарабанами только пыль тучей встала где-то на Козельск.
развеяться, растрястись по жизненным нашим дорогам, а этот эпизод зачем-то
душа сберегла, из других - отобрала, и уже здесь, на краю света, на
бетонах сверхскопостных трасс сейчас во всей жгучести сверкает нам
соколянская ярмарка, ее буйная, кровавая живопись.
мальчишек, исчез не бесследно, потому что с тех пор всегда, как только в
нашей степи соберется гроза и мы, пастушата, будем поглядывать из-под
стожка на тучи, которые ползут на нас из-за Выгуровщины, черные и белые,
может, даже градовые, каждый раз, когда сверкнет, когда громыхнет в тех
тучах так, что и степь вздрогнет, неире^ч"0 "Р" этом нам почему-то
представляется Олекса, кажется, что это как раз он стоймя в тачанке
носится сейчас по тем насупленным тучам, перелетает на своей колеснице с
грозной черной тучи да на седую, градовобелую, окликая нас через все небо:
"Передайте Надьке, что видели меня! Скажите, что я смеялся!"
время он снова появился па нашем горизонте. В Озерах объявился, где в то
лето бродячая артель мастеров подрядилась обновить колокольню, ободрала
проржавевший купол на ней, залатала и снова обшивала, не переставая дивить
людей бесстрашным умением. Там-то после длительного отсутствия и вынырнул
Олекса, найдя прибежище у своей озерянской тетки по матери. Стоя внизу,
подолгу наблюдал работу мастеров наверху, ни с кем в те дни не дрался,
сдерживал свой петушиный нрав, мастерам иногда выказывал свое уважение
тем, что предлагал кому-нибудь из них закурить, хотя все они - отец и
пятеро сыновей - табаку вовсе не потребляли. Кще Олекса взял в
обыкновение, слоняясь с местной детворой вокруг церкви, находить себе
развлечение у тех небезопасных ям, где гасили известь для ремонтных работ,
за неимением таких вещей, как порох и динамит, к которым этот терновщанин
питал усиленный интерес, стал он на потеху детям заряжать известью
водочные бутылки, а потом их разносило взрывом, как бомбы,- однажды едва
не выжгло глаза нашему Олексе.
тех самых молодых мастеров, известью которых едва не обжегся до слепоты,
привел их Олекса в слободу к нам на гулянку, ведь музыка терновщанская и в
Озерах признавалась непревзойденной. По случаю Какого нашествия женихов
терновщанские матери остерегали дочерей:
женихаются, "а слонах они все не женаты!
щеголеватый, начал в первый же вечер выспрашивать у девушек о Надьке Винни
ковне, интересовался, почему она на танцы не выходит, ведь в Полтаве
славно танцевала,- и как раз его любопытство навело девушек на мысль: не
он ли это и есть, Надькин соблазнитель?
колоды, но Винниковна на гулянке так и не показалась, хотя озерянская
ватага вместе с Олексой была тут как тут, да еще и под хмельком все...
ближе к небу, умели они то, чего Олекса не умел, и это, видно, наводило
его на разные мысли. Потому что с каждым днем чаще задирал баламутную свою
голову вверх, где на лесах, даже не привязывая себя, работали молодые
Лукин Евгений
Семенова Мария
Круз Андрей
Посняков Андрей
Грабб Джеф
Акунин Борис