открытым. Слово для доклада представляется главному редактору журнала
Прову Константиновичу Ослову.
импортных очках, с седоватыми волосами, зачесанными la Stalin,
обнаружился голосом через два стула от Арсения: если товарищи не
возражают, я прямо отсюдова, с места. Товарищи не возражали. Они
понимали, что Ослов прост, как правда. Что это - ленинский стиль
руководства. Мы все с огромным волнением прочитали и еще раз
перечитали гениальную работу Леонида Ильича Брежнева Лично LЦелинаv,
начал бубнить по бумажке главный, и голос его от слова к слову все
больше напоминал голос самого автора гениальной работы; губы
костенели, взгляд тупел, шея слоновела, ...подчеркивает революционное
значение освоения целинных и залежных земель. В те послевоенные годы,
когда народу нечего было есть (Другое дело сегодня! - мысленный
либеральный пыл Арсения, разожженный с утра, никак не унимался, хоть
кол на голове теши!), партия приняла мудрое решение, сравнимое толькоv
(Словно не в результате мудрых решений, сравнимых только... народу и
стало нечего есть, молча продолжал растравлять себя Арсений) ...и
сотни тысяч комсомольцев, невзирая на суховеи, с которыми партия
помогала успешно справляться... (Арсений вызвал в памяти впечатления
недавней целинной командировки: бескрайние пустыни без почвы,
унесенной ветром, - бывшие некогда сплошными коврами степей -
пастбищами огромных стад скота; в Уральске, столице мясного края,
традиционные среднеазиатские манты начиняют... привозной океанской
рыбою! масло появляется только в конце месяца, да и то из-под полы, по
двойной, по тройной цене! огромные, почти военные очереди
выстраиваются на улицах за... карамелью!) ...и поэтому трудно
переоценить...
по поводу старушки антисемитки, подкатила к горлу, и Арсений
почувствовал, что, кажется, несколько перегнул палку внутреннего
возмущения, что вот-вот, распрямившись в палку возмущения внешнего,
она так вмажет самому ему меж глаз, что не очухаться и до смерти,
почувствовал, что пора отрубаться, переключаться на что-нибудь
нейтральное, а так как читать, писать или дремать под недреманным оком
демократичных надсмотрщиков тоже представлялось рискованным, нашел
занятие внешне невинное: перебирать глазом присутствующих коллег,
мысленно фотографировать лица.
ответственный секретарь с вызывающе - по нынешним временам -
непартийной седою бородкою. Он налагал на чело печать мыслителя, прямо
тут же, на ходу, делающего соответствующие докладу оргвыводы. В минуты
наивысшего интеллектуального парения ответственный даже позволял себе
либерально вскидывать ногу на ногу, обнажая между носком и штаниною
полоску розовых китайских кальсон, и притенять ладонью утомленные
полузакрытые глаза.
было ясно.
ходила одно время в самиздате, человек, вне службы довольно едкий и
остроумный, понимающе кивал головою в такт ритмическим переливам
ослоречи.
тридцатипятилетней, но, видимо, пока девственной евреечки Вероники,
ведущей в журнале Детскую страничку, и учетчика писем Сени,
свердловчанина с университетским ромбиком на лацкане, очень юного и
очень обаятельного мальчика. Вероника, неравнодушная ко всем мужчинам,
в том числе и к Арсению, призналась ему как-то, что на новогодней
общередакционной пьянке дошедший до кондиции обаятельный Сеня совал ей
в кулачок записку с номером телефона, по которому - если что - можно
звонить круглосуточно. Арсений очень пожалел тогда, что Вероника
записку выбросила, во всяком случае, сказала, что выбросила, - он
непременно позвонил бы часа эдак в три ночи и, не обращая даже
внимания на возможные последствия - больно уж удовольствие велико! -
посоветовал бы, чтобы Они перестали вербовать таких мудаков, как Сеня.
два его старых товарища. Эти позволяли себе на лицах выражение
отсутствующее, но все же не вызывающее. Наивные люди, подумал Арсений.
Им ведь и этого не простят. Будет и на Викиной улице праздник, очень
скоро будет!
качество он, говорили, унаследовал от отца, известного писателя,
вошедшего в историю советской беллетристики в качестве наиболее яркого
литературного доносчика, черносотенца и идеолога бездарности. Сейчас
Андрюша готовил к печати один из романов отца, не опубликованный при
жизни последнего из-за переходящей уже все границы правизны и
мерзостности. С-сволочи! возмущался Андрюша цензурою. Такую вещь
зажимали!
все, о чем вещает главный, известно ему, заму, давно и из первых рук.
Поэтому, поощрительно покивывая головою, он занимался тем же, чем и
Арсений, - только не из развлечения, но по долгу службы.
часовая стрелка кругового обзора коснулась его. Наблюдения
наблюдениями, но из-под контроля себя не выпускаю. Смешно же,
наверное, выглядит моя рожа с выражением самоуважения в дозволенных
рамках!
расположение делало лица недоступными наблюдению. Впрочем, Вику и
главного Арсений представлял себе и так, а несколько разнокалиберных
семиток косили лица неменяющиеся, подобные маскам театра Но. Жаль, что
не виден Олег, тот самый человечек в потертых джинсах, главный
художник журнала, рисовавший остроумные и злые сатирические картинки,
которые последний десяток лет печатали, если везло, только в братских
странах; в небратские он передавать свои произведения покуда не
решался. В журнале Олег раскладывал фотографии.
уборщиц, курьера, технического редактора, - замыкался на всегда
готовой Гале Бежиной и старательно, с языком, высунутым изо рта
кончиком, ведущей протокол несчастливой владелице подержанных
Lжигулейv - жертве афганской революции. Все же подержанные,
окончательно решил Арсений, я покупать не стану. В конце концов если с
Викой не цапаться так по-глупому, как пятнадцать минут назад, она
может поставить в издательскую очередь, а там машины выдают четыре
раза в год.
интересные, нелобовые формы отражения работы Леонида Ильича Лично на
наших страницах. Хотя почему, собственно, нелобовые?! Мы так боимся
этого, будто чего стесняемся, а стесняться нам, товарищи, нечего! Это
он точно сказал, отметил Арсений. Стесняться нам давно уже нечего. Я
кончил! Целищев тоже. Кто желает высказаться? спросила Галя.
международным именем, взял сам по себе, безо всякого нажима и
вытягивания, даже, кажется, без предварительного сговора: я считаю,
что мы, бойцы переднего края идеологического фронта, должны
организовать рейд по местам событий, описанных в замечательной книге
Леонида Ильича Лично, и отразить судьбы... Тут в кабинет бесшумно
скользнул единственный человек, которому разрешалось на собрании не
присутствовать, - ословская секретарша, - и шепнула что-то на ухо
Вике, после чего обе столь же бесшумно - это при центнере Викиного
живого веса! - исчезли за дверью. Через минуту в кабинете возникла
Викина голова и многозначительным кивком вытащила за дверь Аркадия.
Еще через минуту голова Аркадия произвела то же с Арсением. Впрочем,
сии перемещения на неостановимое течение открытого собрания никакого
воздействия не оказали, да оказать и не могли.
поставила в номер осколок Арсениевой работы над Воспоминаниями Г.,
препарированный в виде интервью с ним. Одним Из Отцов Отечественных
Кинематографа И Педагогики, Героем Бескорыстнейшего Труда, Лауреатом
Всех Внутренних И Одной Внешней Премий, Самым Всенародным Артистом,
Членом Основных Академий И Профессором главного Института Наиболее
Передового И Важнейшего Для Нас Искусства, - и интервью уже находилось
в верстке. Но тут Один Из Отцов, только-только, оказывается,
получивший копию для визы, позвонил в редакцию, - на этот звонок
секретарша Вику и дернула, - и сказал, что он категорически возражает
против публикации и что, в случае чего, все они полетят к ебеней
матери; редакция собирается напечатать отнюдь, мол, не его мысли, а
набор стандартных газетных фраз, до уровня которых он, Г., по
индивидуальной своей гениальности никогда бы не опустился. Вика,
конечно, понимала, что в свое время за противопоставление каких-то там
якобы своих мыслей газетным фразам Один Из Отцов, будь он хоть
Дедушкой Русской Революции, мог бы и схлопотать, но... либерализация,
мать ее так! Оставалось искать виновного.
из-за табльдота закрытого кавказского Дома творчества, но второй
разговор вышел еще, пожалуй, покруче первого, составясь с кавказской
стороны уже исключительно из мата, так что, только вчера вечером
получивший от жены Г. пухлую засаленную пачку купюр, Арсений трубку
взять не решился, и над ним нависло молчаливое обвинение в
Контровский Владимир
Маккэфри Энн
Круз Андрей
Лондон Джек
Посняков Андрей
Роллинс Джеймс