поедала шоколадно-пирожные торты, которые она один за другим уставила на
мертвеце. Падов завопил, но Клавуша, обернув к нему свое
добродушно-зажравшееся, в белом креме на губах, лицо, проговорила:
вкусный, - убежденно проговорила Клавуша, облизываясь, и оглядывая Падова
своими обычными пьяно-убежденными глазками.
тортами.
Клавуша обмакнула пальцы в рот, прошлась по трупу и потом стала их
облизывать. На Падова она не обращала никакого внимания. Почему-то вдруг
Толя понял, что она действительно принимает труп за шоколадный торт.
инстинктивно не путала их. Таким образом, принимая в душе и реально Петеньку
за торт, по видимости она ела все-таки обычные торты, хотя в сознании кушала
трупо-торт. Интуитивно Падов понял это, когда он, сжавшись и мысленно
подхихикивая, целые полчаса вглядывался в поведение Клавуши. Понял и
возликовал.
живот, очевидно желая утонуть в пирожном.
шепот. В щели бесшумно появились Ремин и Анна. Оказывается, Падов разбудил
Аннулю и произошла цепная реакция. После объяснений, напоминающих бормотание
в стене, все уселись вокруг трупа. Ремин вынул неизменную бутылку.
- и сняла носки...
Куро-трупа оказывается привлекла тачка и он метался вокруг нее. Все
остальное произошло так, как будто ничего особенного не случилось. С помощью
Гены и Падова труп выволокли наружу. Но здесь-то ворота и поддались напору
обывателей и их взору предстала такая картина: гроб валялся в стороне,
вокруг него кудахтала старушка Мавка, а труп волокли за волосы к гробу.
протрубило оно, полушутя.
порядок.
Коля помахал Клавуше кепкой.
тянуло: то вверх забраться на дерево, то вперед - в пространство... Вынес
кой-какие вещички из дома на двор и связал узелочком. Точно куда-то
собирался. И действительно, тоска заела его. Присел на бревнышко покурить и
"поговорить" с куро-трупом. Куро-труп сидел нахохлившись, как высеченная из
дерева курица.
оставшейся в живых дитяти - девочки Милы.
смерти, еще одна тихая, почтенная история разыгралась в углу: девочка Мила
влюбилась в старичка Михея.
многое было дано. Зародилось это, когда Михей сидел на бревнышке и по своему
обыкновению, обнажив пустое место, смотрел как поганая кошка лижет его.
Михею очень хотелось, чтобы им гнушались даже помоечные коты, но пока он еще
был далек от этого. В этот момент у Милы в глазах что-то дрогнуло. Сначала
она, как обычно, ясно видела формальную сторону действительности, но так что
у нее не было внутреннего ощущения, что она ее видит. И вдруг в точке, где
ей виделся Михей, которого она в то же время виденеощущала, ей почудилось
пение и пред внутренним взором своим она увидела черное пятно, которое
вызвало у нее представление о розе. Улыбнувшись, она захлопала в ладоши и
как козочка подбежала к Михею. Оттолкнув ногой поганую кошку, она упала на
колени и стала лизать пустое место. Михей насторожился. Его ушки
полуотсутствующего старичка задвигались и нос покраснел. Он никак не мог
связать этот факт со своим умом и только кокетливо поводил нижней частью
туловища. Игорек, один видевший эту сценку, зааплодировал.
Затерянный взгляд Милы стал проникать в туманные миры, которые прочно
соотносились у нее с Михеем, точнее с его пустым местом. Иногда она видела
черное пятно и давешнее пение. Временами из черного пятна доносился вой.
Порой, только заметив Михея, она чувствовала далекое движение чего-то иного,
прекрасного и смрадного, и оно отпечатывалось в ее глазах легкой блесткой
переходящей в сознание. Но это движение, эта искра трансцендентного вызывала
у нее явный сексуальный интерес. В уме ее тогда сгибались розы, внизу
дрожали колени и она шла навстречу Михею.
только щерился от непонятности.
- Милу
цветов, сторонился ее, поворачиваясь к ней боком. Только иногда рычал,
отыскивая глазами щель в небе. Но в конце концов сдавался. Вялым движением,
оглядывая пространство единым взглядом, обнажал пустое место. Милочка
опускалась на колени и все ее лицо было точно усеяно небесными каплями.
Иногда впрочем появлялись черные, провальные пятна. Особенно чернел язык...
Эти минеты с отсутствующим членом Михея совсем придавали ей
детски-обморочный вид. "Далеко, далеко пойдет дочка",
задумал бежать из Лебединого. Но Милу было не так-то просто оторвать от
Михея. Дед Коля стучал кастрюлями, швырялся бельем, пел песни. Милочка же
своими тоненькими изощренно-пустыми пальчиками словно держалась за
неприсутствующее тело Михея.
уход от себя своего "друга".
кончилась, а "человечины" Федор - хоть и мимоходом - не мог выносить.
Поэтому когда он один раз просто так погрозил Михею поленом, Михей вдруг
струсил. Дело в том, что теперь, после лизаний пустым местом с Милочкой, у
него неожиданно появился интерес к жизни, и желание продлить свое
существование. Он стал пугливей, озабоченней, хотя все это присутствовало
как бы само по себе, совершенно независимо от сохраняющейся прежней
"потусторонности". Возможно, интерес вызывался чудовищной формой общения...
За один час Михей прытко уговорил Милу бежать из Лебединого, при условии,
что он поедет вместе с ней.
фигуры, нагруженные узелками, выходили из ворот Сонновского дома: одна -
деда Коли - несмотря на тяжесть, радостно подпрыгивающая; другая - Милы -
нелепо-отсутствующая; третья - Михея - важно-сосредоточенная, как будто он
шел в церковь...
тоска мучила его. Теперь на него нашло странное состояние, которое для
начала можно охарактеризовать как комплекс неполноценности пред Высшими
Иерархиями. Иногда он подразумевал под этими Иерархиями сознание Ангелов,
иногда у него были собственные догадки относительно существования неведомых
доселе Высших Нечеловеческих Духов.
задумается. О Высшем. И пытается проникнуть в "неизвестное сознание".
взвизго-приподнятое, так как углубляясь в этот молниеносный гнозис, он
вызывал к себе искры неведомой, зачеловеческой духовности... И это ласкало
его гордость.
даже вопроса, а все о чем можно было поставить вопрос хотя бы путем усилий,
хотя бы мимолетно - все рядом и не так уж высоко. И все равно как бы он ни
изощрялся, он останется ничтожным пред непостижимо-высшим, по крайней мере в
данный момент.
существования отнюдь не был ясным, но воображение точно срывалось с цепи и
рисовало картину одну пикантнее другой...