улыбающаяся и помолодевшая.
голос:
Есть в дружбе счастье оголтелое И судорога буйных чувств -- Огонь
растапливает тело, Как стеариновую свечу.
Возлюбленный мой, дай мне руки -- Я по-иному не привык,-- Хочу омыть их в
час разлуки Я желтой пеной головы.
Ах, Толя, Толя, ты ли, ты ли, В который миг, в который раз -- Опять, как
молоко, застыли Круги недвижущихся глаз.
Прощай, прощай! В пожарах лунных Дождусь ли радостного дня? Среди
прославленных и юных Ты был всех лучше для меня.
В такой-то срок, в таком-то годе Мы встретимся, быть может, вновь... Мне
страшно -- ведь душа проходит, Как молодость и как любовь.
Другой в тебе меня заглушит. Не потому ли -- в лад речам Мои рыдающие уши,
Как весла, плещут по плечам?
Прощай, прощай! В пожарах лунных Не зреть мне радостного дня, Но все ж средь
трепетных и юных Ты был всех лучше для меня.
А вдруг -- При возвращении В руке рука захолодеет И оборвется встречный
поцелуй.
55
1922.
злополучных лихорадок и дынь нашего чудеснейшего путешествия 1920 года, и
вдруг из письма Ильи Ильича узнал, что ты в Москве. Милой мой, самый
близкий, родной и хороший. Так хочется мне отсюда, из этой кошмарной Европы,
обратно в Россию, к прежнему молодому нашему хулиганству и всему нашему
задору. Здесь такая тоска, такая бездарнейшая северянинщина жизни.
морды европейцев. От изобилия вин в сих краях я бросил пить и тяну только
сельтер.
распространения наших идей и поэзии, а отсюда я вижу: боже мой, до чего
прекрасна и богата Россия в этом смысле. Кажется, нет такой страны еще и
быть не может.
выглажено под утюг. На первых порах твоему взору это понравилось бы, а
потом, думаю, и ты стал бы хлопать себя по колену и скулить, как собака.
Сплошное кладбище. Все эти люди, которые снуют быстрее ящериц, не люди -- а
могильные черви, дома их -- гроба, а материк -- склеп. Кто здесь жил -- тот
давно умер, и помним его только мы. Ибо черви помнить не могут.
книжек по 32 страницы двух несчастных авторов, о которых здесь знают весьма
немного, и то в литературных кругах. Издам на английском и французском.
и сшитое берлинским портным манто привели всех в бешенство. Все думают, что
я приехал на деньги большевиков как чекист -- или как агитатор. Мне все это
весело и забавно. Том свой продал Гржебину. От твоих книг шарахаются.
"Хорошую книгу стихов" удалось продать только как сборник новых стихов твоих
и моих. Ну, да черт с ними, ибо все они здесь прогнили за 5 лет эмиграции.
Живущий в склепе пахнет мертвечиной. Если ты хочешь сюда пробраться, то
потормоши Илью Ильича, я ему пишу об этом особо. Только после всего, что я
здесь видел, мне не очень хочется, чтобы ты покинул Россию. Наше
литературное поле другим сторожам доверять нельзя. Во всяком случае,
конечно, езжай, если хочется, но скажу откровенно: если я не удеру отсюда
через месяц, то это будет большое чудо. Тогда, значит, во мне есть
дьявольская выдержка характера, которую отрицает во мне Коган.
люблю себя сейчас даже пьяного со всеми своими скандалами:
В Самарканд не поеду-у я Т-там живет -- да любовь моя.
-- ни гу-гу.
Боже мой, какое впечатление, как бьется сердце... О, нет, вы не знаете
Европы.
что блевать хочется. Сердце бьется, бьется самой отчаяннейшей ненавистью,
так и чешется, но к горю моему один ненавистный мне в этом случае, но
прекрасный поэт Эрдман сказал, что почесать его нечем. Почему нечем? Я готов
просунуть для этой цели в горло сапожную щетку, но рот мой мал и горло мое
узко. Да, прав он, этот проклятый Эрдман, передай ему за это тысячу
поцелуев.
ни матери".
Теперь я понял, понял все я -- Ах, уж не мальчик я давно,-- Среди
исканий, без покоя Любить поэту не дано.
теперь, что вы за канальи, и в следующий раз вам, как в месть, напишу
обязательно по-английски -- чтобы вы ничего не поняли.
вы не помните меня, я с особым злорадством перевел ваши скандальные поэмы,
на англ. и франц. яз. и выпускаю их в Парнике и Лондоне.
того, чтобы ты не писал).
граничит с идиотизмом? Кроме фокстрота, здесь почти ничего нет, здесь жрут,
и пьют, и опять фокстрот. Человека я пока еще не встречал и не знаю, где им
пахнет. В страшной моде Господин доллар, а на искусство начихать, самое
высшее -- мюзик-холл. Я даже книг не захотел издавать здесь, несмотря на
дешевизну бумаги и переводов. Никому здесь это не нужно.
писать стихи им в угоду и но их вкусу.
Мариенгофа. Птички сидят, где им позволено. Ну куда же нам с такой
непристойной поэзией? Это, знаете ли, невежливо так же, как коммунизм. Порой
мне хочется послать все это к черту и навострить лыжи обратно.
душа, которую здесь сдали за ненадобностью в аренду под смердяковщину.
Толькины, но на кой все это, когда их никто не читает?
мне даже и посылать ему не хочется. Очень хорошее издание, а на обложке
пометка: в колич. 500 экземпляров. Это здесь самый большой тираж.
сына! А знаете? У Алжирского Бея под самым носом шишка! Передай все это
Клычкову и Ване Старцеву, когда они будут матюгаться, душе моей легче
станет.
Свержин Владимир
Посняков Андрей
Володихин Дмитрий
Афанасьев Роман
Шилова Юлия
Афанасьев Роман