какого-либо мандата, потребовала дать ей цепи. Комиссар Вадим Малыгин,
задавив грязный окурок в выдвижном ящике стола, прислушался к наступившей
после слов Устиньи тишине, словно пытаясь из нее вернее оценить чаяние
оторванной от центра массы. Потом он устало и четко ответил Устинье, что
цепей своих пролетариат лишился уже навсегда, а буржуазию кончать приказано
без цепного плена, на месте. Тогда Устинья подошла к столу и взяла с него
какой-то тяжелый предмет, назначение которого Малыгину было неизвестно. При
этом комиссар разглядел крест на груди Устиньи, и то, что грязная ее одежда
была похожа на традиционный наряд отжившего монашеского класса. Малыгин
поднял над столом пистолет, который всегда был у него под рукой на случай
решительного действия, и выстрелил бабе в живот, чтобы было больнее, и
чтобы наверняка убить в женщине возможно зреющего наследника старого
режима. Но Устинья не согнулась от пули, а с размаху ударила Малыгина
тяжелым предметом в лоб и вышибла ему на стол мозги.
сумерках мелкого дождя. В толпе не было человеческих лиц, одни
неопределенные свинцовые рыла. Многие поросли щетинистым налетом, или то
была мелкая металлическая стружка, черная от машинной грязи. Как дупла не
приставленных валов чернели разинутые рты. Где были глаза - они
бессмысленно застряли в разошедшейся, почерневшей коже, будто сливы, сбитые
грозою в грязь. Толпа двигалась не к Ленину, а как-то мимо, словно рядом с
Лениным находился его невидимый двойник, толпа постоянно заворачивалась
сама в себя, как перемешиваемая ветрами туча.
где-то, в заволоченной дождем дали, звонил рабочую смену заводской колокол.
Лишь одна баба в темной одежде смотрела на Ленина в шуршащем водяном
безмолвии, единственная во всей толпе. Ленин видел ее бледное, безжизненное
лицо, глаза, стиснутые, застывшие губы. Он видел даже дождевые капли,
осевшие в ее выбившихся из-под косынки, спутанных волосах. Баба подняла
руки, и в руках у нее был револьвер Вадима Малыгина.
словно тяжелые вилы с размаху вонзились Ленину в грудь. От страшного удара
позади него треснула кирпичная стена, проломилась и глухо рухнула вовнутрь,
открывая дождю новое, злое от вылезших стропил, пространство клубящейся
пыли. Нечеловеческой силой Ленина оттолкнуло назад, и он падал на холодные,
мокрые руки сопровождающих, выворачивая ноги по мостовой. Пиджак его
распахнулся, на сорочке росли кровавые, раздавленные пятна. Бледная баба
запрыгнула на него своими босыми ногами, твердыми, как бивни, и насмерть
продавила грудь. Толпа налезала со всех сторон. Один рабочий с грязными
усами косо закусил губу и ударил стрелявшую женщину кулаком в лицо, но
упасть она не смогла, жилистые руки схватили ее под локти, вцепились в
темные волосы. Из носа женщины уже текла густая, смоляная кровь. Ее
повалили на колени. Кто-то в картузе наотмашь, с грязными звуками, стал
бить ее сапогами в живот.
тумане дождя.
ударами сапог.
где-то по траве. Клава на ощупь нашла ее, поймала и стала утешать.
распушившимся волосам. - Может еще и не помрет, может выживет!
руками лицо. - Помрет он! А как помрет - конец света настанет! Конец света
же настанет!
даже и не думала о конце света, ей только хотелось, чтобы Варвара перестала
сейчас плакать и мучиться.
вся земля сгорит, ничего же не останется, ни травиночки! Ну что мне с ними
делать? Ну скажи вот, что мне с ними делать? Да если б не они, я б... я б
святой сталааа! - разразилась новыми рыданиями Варвара. - Жизнь всю, гады,
жизнь мне всю испаскудили!
целуя Варвару во вспухшее заплаканное личико.
Варвара, перестав вдруг выть. - Что ты понимаешь в святости? А теперь я
кто? Кто я теперь?
уже не плача. - Хочу быть дочкой у Бога. А то у Него сын есть, а дочки нету.
Варвару к Богу, дочерью которого та обязательно хотела стать.
Ему солнце в речку бухну!
- Варя, ты меня любишь?
щекочущих Клавиных губ, да понарошку отталкивая Клаву руками. - Будет тебе,
лизаться-то. Ну, оставь, чумная ты девка!
отчего-то очнулась и лежала дальше без сна, чувствуя на груди глубокое и
теплое дыхание любимой Варвары. В скиту было очень темно, где-то капала с
крыши в лужу вода, а когда налетал ветер, мертвый дождь сыпался с листьев
деревьев густым, непрерывным шорохом, точно это покойная Устинья вернулась
и паслась за окном в траве, перетаскивая за собой небольшое тело убитого ею
Ленина. Клаве становилось страшно, когда оживал умерший дождь, и она жалась
к теплому телу Варвары, сопевшей и иногда двигавшейся во сне. Однажды
Варвара открыла круглые, спящие еще глаза и тихо сказала:
спросить у Варвары, какой же он, но та уже снова сомкнула глаза и засопела.
Теперь Клава боялась уснуть, а то еще придет этот неведомо страшный мужик,
сын Ленина, напугавший во сне Варвару, а спящая Клава не успеет увидеть его
и сделать из него клох. Уснула она, только когда уже начало понемногу
светать, и запели птицы. Ей приснилась тьма, площадь Кремля во мраке, как
огромный, уходящий стенами в небо, каменный зал, посреди которого пылал
костер, а у костра стоял Петька с обугленной собачьей головою и держал в
руке ужасный жезл, оканчивающийся острым крюком. Роста Петька был
нечеловеческого, словно бронзовый памятник, и, как памятник, молча глядел
во мрак, где Клаве совсем ничего не было видно.
7. Разлука
выбравшись из гроба, Клава выскочила за порог, в высокую траву. На листиках
оставались еще с ночи холодные капли росы, и босые ноги Клавы сразу
вымокли. Клава позвала Варвару, но никто не откликнулся. Чуть не плача от
ужаса, Клава бросилась вокруг скита, потом в сторону поля. Ей уже
представилось, как Варвару уволокли во сне страшные люди с выжженными
знаками на лицах. "Боже мой, Господи", - шептала Клава, мечась по опушке и
в кровь царапая ноги о режущую траву. Тошнотворная боль сжимала ей сердце,
а в голове колебалось обморочное облако, наталкивая на Клаву невыносимое,
удушливое отчаяние, как вода подергивает в руке ведро. Клава вспоминала
светлые, милые глаза, пушистые волосы Варвары, и пылающие слезы уже бежали
по ее щекам. Если кто-нибудь обидит мою Вареньку, судорожно думала Клава,
какой же это будет ужас, ей же будет больно, она плакать станет, - и Клава
сама уже плакала, скулила от ужаса. "Господи", - шепотом молилась она, - "я
все сделаю, что ты велел, я никогда больше не стану и думать ничего
плохого, только пусть Вареньке не будет больно, Господи, пусть она не
плачет".
простора, маленький холмик, бугорок, или скорее столбик, и побежала к нему
изо всех сил, а разогнавшись, стала подлетать над травой, перепрыгивая
особенно густые места, в которых можно было бы запутаться ногами, и на бегу
она различала уже, что это не столбик, и не бугорок, а это сидит в траве
маленькая, любимая Варвара и смотрит на облака, и ничего с ней не
случилось, и она не плачет, и никто плохой ее на нашел.
выпалила Клава, бухнувшись коленями около Варвары в траву. - Я чуть с ума
не сошла.
в волосы, в оплетенную ими шею и в мягкое, маленькое ухо, - а вдруг с тобой
что-нибудь случилось, вдруг ты потерялась, ну куда же ты пошла, ну разве
так вот можно уходить?
повернув голову, так, чтобы Клаве удобнее было целовать. - Ну что со мной
может случиться?
щеку.
Прозоров Александр
Орловский Гай Юлий
Володихин Дмитрий
Посняков Андрей
Эриксон Стивен
Афанасьев Роман