ной" дикости устроит массовый спрос на вожделенном свободном рынке сво-
бодной печати, не схватятся ли в салоне Варвары Петровны за голову и не
завопят ли о благодетельной цензуре (которая, как немедленно выяснится,
иногда впадает в крайности, но Белинского и Гоголя пропускала же все-та-
ки, хотя и не без потерь) и о благодетельном невежестве, ограждавшем
простой народ от особенно утонченных мерзостей?
и ренегатские мысли, но на месте одной отрубленной ядовитой головы вы-
растало десять новых.
мыслы. Гласность уже давала первые побеги, уже разошлись в публике ле-
гендарные слова знаменитого журналиста: "Мне все равно: два дома ложью
нажил - другие два дома буду правдой наживать". Те, кто успел достаточно
накрасть, возмущались неуважением печати к священному праву собственнос-
ти, мастера палочных дел оскорблялись неуважением начал гуманности, про-
фессиональные лжецы негодовали на тенденциозные толкования, а люди, еще
недавно одни имевшие возможность ездить за рубеж и достаточно посрамив-
шие там русское имя, волновались о том, что скажут о нас за границей.
объяснимыми. Гораздо удивительнее были откровенности людей, которые от
расширения гласности могли разве лишь приобрести. Самые простодушные (а
их выявилось несметное множество), повторяли: "Вот раньше был порядок!",
убежденные, что все безобразия и создаются теми, кто их обнародует. Их
не тревожили ни военный конфуз, ни промышленная хилость Отечества, ни
злоупотребления власть имущих: они сердились лишь на тех, кто им об этих
безобразиях напоминал. "Теперь болтать про это много храбрости не на-
до... Что же вы раньше-то помалкивали?" - злобно бормотали они, хотя
прекрасно знали, что всякий, кто попытался бы на этот счет высказаться
"раньше", оказался бы, в самом лучшем случае, в эмиграции (а эмиграцию
Искандера эти же самые люди, с гордостью за свой патриотизм, именовали
изменой Отечеству).
торопливо, как наскучившую ежедневную молитву, проговаривали другие,
чтобы завершить с чувством: - Но все же они нами правили столько лет, и
забыть об этом было бы с нашей стороны неблагодарностью.
министры, генералы - неужели им перед какими-то мальчишками отчиты-
ваться?!
рошали четвертые, полагавшие "толк" в чем угодно, но уж никак не в изме-
нении собственных мнений.
ружились, - предостерегали пятые. - А полиция нас и цоп! - Эти не могли
представить, чтобы что-либо могло происходить не по распоряжению поли-
ции.
тельство как-то поможет, а сейчас я прочла, что и помощи-то с гулькин
нос, да и ту разворовали. Вы поймите меня правильно: мне не помощь тре-
буется (у нас, благодарение богу, наводнений не бывает!), мне только
уверенность нужна, что мне эту помощь окажут - а какая теперь уверен-
ность! Теперь я даже суда боюсь: бывает, оказывается, что и невинных за-
суживают! И полицейских чинов теперь опасаться приходится...
правами, свободами и даже претерпеть известные лишения? Наиболее тягост-
ными в новых веяниях многим представлялась необходимость что-то решать
самим, - а следовательно, нести бремя сомнений и ответственности.
слышал он раздраженный вопрос. То ли дело было, когда все писали одно!
учеником" своих старших коллег по салону Варвары Петровны: он с мучи-
тельной завистью перечитывал в зоологических трудах, как собака, привык-
нувшая зарывать остатки мяса в землю, проделывает тот же ритуал на дере-
вянном полу и преспокойно уходит прочь, оставляя мясо на виду: вот оно
как в мудрой природе устроено! Что же удивительного, если человек, отор-
вавшийся от этого первозданного рая, тайно стремится вернуться в него:
снова превратиться в автомат, выполняющий что положено, как собака, пче-
ла или Николай Павлович Сабуров.
покачнулся: выйдя в отставку, он собственноручно занялся хозяйством и
начал читать. И рассуждать о прочитанном!
ши столичные писаки все чернят, - выговаривал он приехавшему на каникулы
Петру. - Как будто и ничего хорошего у нас не было. То мы были и самые
умные, и самые храбрые, и самые великодушные - а то вдруг сделались и
отсталые, и пьяницы, и холопы... Щелкоперы ваши - они русской истории не
уважают! Они русского народа не любят!
прекрасно зная, что русская история вовсе никогда не занимала его отца,
презиравшего всякие внеслужебные интересы, представлявшиеся ему едва ли
не вольнодумством. Обирать, унижать, запарывать, загонять в военные по-
селения - это ничего. А опубликовать уровень урожайности, или пьянства,
или преступности - это сразу нелюбовь, посягательство на честь народную!
что, скрывая болезнь, нельзя ее излечить - и т. д., и т. п. Николай Пав-
лович только мрачно хмыкал в особенно патетических местах, зато гостив-
ший у него полковник Сидорцев слушал с живейшим вниманием.
уважение, никак не связанное с чином или родством. До слуха Петруши с
самого раннего детства об этой загадочной личности доносились какие-то
очень противоречивые сведения: то Сидорцев вроде бы храбрец - то как
будто дурак, то он чересчур распускает своих солдат - то его солдаты в
бою лучше всех, то он слишком уж мягок - то не в меру дерзок, то его це-
нит начальство (сам главнокомандующий поставил его на ответственнейший
участок) - то вроде бы не ценит (обходит наградами и производствами). В
конце концов, Сидорцев как будто остался в дураках: новых семь дырок в
шкуре заработал, а даже генеральской подкладки не выслужил. Но, с другой
стороны, отец заметно гордился, принимая Сидорцева у себя в доме, и даже
излишне часто и громогласно декларировал свои принципы, хотя Сидорцев
никогда против них не возражал: он был не охотник до словопрений.
надо его назвать", "льстит не любовь, а корысть" - с виду все правильно.
А с другой стороны, солдату всегда надо говорить, что он молодец - он
тогда и впрямь молодцом себя почувствует. И когда в бой идут, надо петь:
"Для российского солдата пули-бонбы ничего" - а по-вашему, по-правдиво-
му, выходит, надо петь: руки-ноги нам поотрывает, будем на паперти сто-
ять? Нет, этак, сударь ты мой, много не навоюешь! Мне такие полки доста-
вались... И воры, и беглецы - битые-перебитые, колоченые-переколоченые -
вот какая про них правда. А я им говорю: орлы! Понимаешь? Они еще не
заслужили, а я уже говорю!
всегда напрягшегося в присутствии посторонних, а посторонними для него
были все на свете, исключая любимейшего братика Петрушу. Внезапно Петру
открылось, почему Николенька сделался таким: оттого, что таким его приз-
навала мачеха, а отец не препятствовал - как человек практический он це-
нил лишь реальные дела, а не пустую болтовню: "Хоть горшком назови,
только в печку не ставь". Выходит, "слова"-то могут быть важнее "дел":
"Хоть в печку ставь, только горшком не называй".
Павлович принял штабную крысу на свой счет.
увольте-с: их уважение мне по моему чину полагается! Для этих дикарей
узда нужна! Без узды они сеять бросят, они всю Россию в кабак стащат,
жиду в заклад, они...
долго не мог остановиться и прервал свою речь лишь тогда, когда полков-
ник Сидорцев вышел из залы, припадая на изувеченную ногу. Отец проводил
ногу обиженным взглядом, словно она нарочно желала уязвить его своей
доблестной хромотой, и, помолчав немного, завершил свою речь вполне рас-
судительно:
потому, что считал: русский офицер взяток не берет. Что ж, разве я не
видал, что берут, да еще как берут, но все это полагал за отдельные слу-
чаи. А прочел бы в газете - это уже был бы не отдельный случай! На реви-
зиях я такие концы света повидал, где все до одного солдаты устав нару-
шают (да и бить как надо их некому - там и офицеры шваль и пьяницы) -
так что ж, ради них прикажешь и вовсе устав отменить? Нет-с, без устава
оно и вовсе неизвестно куда поползет! А печать - она вроде устава: глаза
нам показывают, как оно есть в жизни, а устав - как должно быть. Увидите
еще, увидите: ваша "правда" одного мздоимца выведет на чистую воду, а
десятеро, ее начитавшись, сами брать начнут, хотя бы до этого и стыди-
лись. Авторитетом руководителя разбрасываться нельзя - потом и вовсе не
соберешь! А то получается, раньше ничего хорошего не делалось - а ведь
вон какие были достижения! Железную дорогу построили, шагнули за вашей
же хваленой Европой - так и дорогу надо охаять: на костях, мол, построе-
на. Это же пожилым людям обидно слушать, многие ведь и при покойном го-
сударе на совесть работали, здоровье теряли - так, выходит, зря? Сколько
визгу теперь: ах, Шевченку, ах, того-пятого-десятого сослали, ах, сквозь
строй прогоняли!.. А вы задумались - легкое ли это дело христианскую ду-
Березин Федор
Шилова Юлия
Николаев Андрей
Орлов Алекс
Орлов Алекс
Афанасьев Роман