оно даже лучше, без Амалии. Которая позвонит сейчас Кортасару. А тот поедет
на кладбище и объявит петхаинцам, что я сам по себе, один, - без блудливой
Амалии, - тороплюсь в город и приеду через час. И никто ничего дурного не
подумает...
нуле. Я, тем не менее, посоветовал себе положиться на то, что в такой
развалине может ошибаться и стрелка.
себе, что бояться нечего - элементарная житейская ситуация: живым приходится
проводить время с мертвецами. Задался вопросом: А как бы она прореагировала,
если бы вдруг вернулась в жизнь? Наверное, так же, как сам я: удивилась бы,
что мы с ней находимся не в Петхаине, а на чужой земле, в Америке, на пути в
Манхэттен. И что один из нас мёртв, то есть - чужой другому.
существует в двух экземплярах? А где второй?
дело в правде? Разве она меняет хоть что-нибудь?
иного смысла, кроме того, что она является концом существования?
Натела услышала его, она бы насмешливо улыбнулась, как улыбаются вопросам
невежд. Действительно, можно ли рассуждать о несуществовании, не познав его?
Нет. Можно ли, не познав его, рассуждать о существовании? Тоже нет. Поэтому
ничего дельного о нём - как о смерти - люди не знают. Поэтому человеческая
мудрость не заслуживает и смеха - лишь усмешки.
как умирает глупец"? Невозможно быть мудрым, не познав небытия, и
несуществующим не о чём беседовать с живыми. Поэтому Бог и вспоминает нас
только тогда, когда Ему вдруг приспичит оторвать нас от жизни.
и сложным, чем я, - перед существом, освящённым и умудрённым
несуществованием.
вперёд, шмыгая из колонны в колонну. Оторваться от этого въедливого чувства
мне не удалось, и, оттянув руку назад, я опустил ладонь на труп.
нечто среднее между оцепенением и удивлением. Пальцы мои нащупали шею, ухо,
подбородок, губу с жёстким бугорком шрама. Потом поползли вверх, к глазницам
с бровями, и на них застыли.
мысль, что в каждодневной суете мы забываем удивляться неповторимости
человеческих лиц. Вспомнились, впрочем, глаза Нателы - одинаковые с
Исабелой-Руфь, но теперь уж скрытые навсегда затвердевшими веками.
Невозмутимость лилий в китайских прудах.
губе.
приблизившейся мудрости.
сдалось на милость этому обволакивавшему меня чувству нежности к мёртвому
человеку. И именно оттого, что человек был мёртв, чувство нежности к нему
дополнилось осознанием неясной вины перед ним.
кладбище, я при её жизни так и не нашёл в себе для неё чего-то того,
пренебрежение чем в нашем отношении к людям вселяет в нас чувство вины перед
ними, когда они умирают...
46. Есть люди, которые рождаются взрослыми
полицейского джипа. Оторвав ладонь от трупа, я вскинул глаза на зеркальце с
Христом.
остановиться. Я съехал на обочину и тормознул. Из джипа выкатился
перепоясанный кожей толстяк в мундире и направился ко мне, придерживая руку
на кобуре с пистолетом. Я ощутил такое сильное отвращение к нему, что - если
бы не Натела - выскочил бы из машины и побежал прочь, рискуя получить пулю в
ноги.
документов на "Додж" не имел.
восемьдесят! Дай ещё бумагу на эту развалину!
темно. Пояс на его брюхе трещал от напряжения.
успеть: такой ездой ты её угробишь! И других тоже! Такою ездой как раз и
гробят! Я родом из Техаса, а у нас в Техасе большинство умирает не в
больнице, а в машине...
представить детьми: рождаются сразу взрослыми и грузными, как быки. С
обозначением имени на нагрудной планке. Этот родился сразу капитаном Куком.
И ещё я вспомнил, что, как мне говорили, техасцы - это потомки индейцев,
которые трахались с быками.
он притворился, будто не видел гроба, ибо в присутствии трупа людям положено
изменяться, возвращаться к человеческому в себе - тогда как он находился на
службе. А служба - это как раз уход от человеческого...
а их отсутствия...
47. Мир полон отсутствия вещей
в каракулевой папахе. О нём ходила слава мудрейшего из татов, - горских
иудеев. А было это в махачкалинской синагоге на улице Ермошкина.
старину. Ходилось мне там уверенно: таты сбегались к объективу, как дети к
волшебнику. Не боялись они и властей. Гордились, например, что на зло ей не
отказываются от мазохистских еврейских обычаев, - от многодневного поста,
обострявшего всеобщий психоз, или от омовения трупа перед тем, как свалить
его в землю на откорм гадам.
глаз у него косил, из-за чего он ещё больше походил на мошенника. Пил водку
не лучше меня, но систематичней: в утреннюю молитву, в вечернюю и в ночную.
Учил, будто прежде, чем открыть в молитве душу, её следует оградить от
дьявола, который бессилен перед настойкой из виноградных отжимков.
совместно с этим Западом спасёт потом всю татскую культуру, хотя и не мог
объяснить - для чего её надо спасать. От чего - не знал тоже.
минуты размышлений о будущем, а при заклании птицы.
кур - на весь год. По одной - на обед в каждую пятницу. Перерезал же он всех
при мне ровно за три недели. Причём, нарушая закон, резал их медленно, чтобы
не испортить мне кадра. Требовал снимать его и при частом пересчёте денег,
которых у него были две кипы высотою в папаху. И которые он копил на два
экстремальных случая: если надумает двинуться из Дагестана в Израиль и если
не надумает.