а не за три тома Карлейля, как хотел пират.
влюбился в нее Женя. Она училась в другой школе. Так как такое с Женей
случалось и раньше, мы посмеивались над ним. Особенно над его рассказом
о том, что он влезает на платан, растущий возле ее дома, и оттуда, с
ветки, заглядывая в ее комнату, делает с нее зарисовки. Насчет
зарисовок мы сильно сомневались, но то, что он влезал на дерево и
оттуда вглядывался в ее комнату, чтобы узнать, кого она на этот раз
пригласила в гости, было похоже на правду. Кстати, и позже его
насмешливый карандаш никогда не делал с нее набросков.
У меня было меньше времени, я ходил в спортзал и, наверное, потому
попал к ней позже. Так что был промежуток, когда я насмешничал над
такой повальной влюбленностью.
кареглазая девушка с каштановой прядью на лбу встретила нас. На ней был
серый свитер и серая юбка. Протягивая руку для знакомства, она просияла
глазами с каким-то сладящим любопытством, как если бы я был первым
мальчиком, с которым она знакомится впервые в жизни. Нет, сказал я
себе, совсем не обязательно влюбляться, она вполне переносима, даже с
запасом.
чай у нее в комнате, танцевали, провожали ее в музыкальную школу. И я
как будто ничего не чувствовал. Мне только нравилось очаровательное
свойство ее глаз видеть то, что делается сбоку. Идешь с ней или сидишь
в ее комнате рядом, она с кем-то разговаривает, а ты в то же время
чувствуешь, что ее глазок под мохнатыми ресницами все время видит тебя.
Зачем ему надо видеть тебя -- непонятно, но зачем-то надо. Я никогда
точно не мог вспомнить мгновения перехода в состояние влюбленности.
гадает. Дошла очередь до меня. Я подсел к ней. Может, уже был влюблен,
потому что было ужасно приятно подсесть к ней. И вдруг впервые в жизни
таинство прикосновения девичьих пальцев к ладони. И другая рука ее
как-то по-хозяйски поворачивает мою ладонь к луне, чтобы яснее
различать на ней линии судьбы. И легкое, странное, летучее
прикосновение тонких пальцев, и взгляд потемневших глаз исподлобья, и
смугло голубеющее в лунном свете лицо, и нежный лоб, я темная прядь у
самого глаза, и слова о моей судьбе, строгая, горькая, родственная
заинтересованность в моей судьбе. Может, тогда? Или позже, когда она у
себя в училище играла "Вальс-фантазию" Глинки? Нет, не знаю. Просто ты
однажды просыпаешься утром и точно знаешь, что влюблен, а когда это
случилось, не знаешь. Вероятно, это случилось ночью, когда ты спал.
вечером, идя к ней домой, я каким-то образом проскочил ее улицу и в
городе, где каждый переулочек исходил сто раз, запутался. Это было
невероятно. И от самой реальности этого безумия я совсем потерял голову
и блуждал в ужасе, что вот так и не найду ее дома и не увижу ее
сегодня.
спускаться вниз по улице, то обязательно выйду к морю и тогда
разберусь, что к чему. В страшном возбуждении я добрался до моря, и,
словно могучая стихия сразу оздоровила меня, я мгновенно узнал часть
берега, на которую вышел, и все стало на свои места, все улицы,
глядевшие на меня с выражением враждебной странности, превратились в
старых, милых знакомцев. Это было какое-то наваждение. Черт попутал,
говорят в народе.
Небольшой травянистый двор, виноградная беседка и двухэтажный
деревянный дом, на верхнем этаже которого ее семья занимала
трехкомнатную квартиру. Часть стены, обращенная к улице, и вся лестница
были оплетены глицинией. Видно было, что хозяин дома, у которого они
снимали квартиру, любовно следит за своим зеленым усадебным островком.
получили мягкий отказ. Так что дружеские отношения не менялись. Было
похоже, что друзья мои готовы заново пройти программу влюбленности,
снова признаться ей в любви и, как бы сдав переэкзаменовку, перейти в
счастливый класс.
отказ, -- наш род княжил с пятого...
король буквально зажат моими фигурами. Но надо мной висит мат в один
ход ладьей. Стоит мне сдвинуть пешку, и этот липовый мат сгинет. Но я
решил: зачем, когда я его сейчас заматую? Я: -- Шах! -- он, подлец,
находит клетку. Я: -- Шах! -- он, подлец, опять находит клетку. И тогда
я, забыв, что надо мной висит, делаю предварительный ход, чтобы
покончить с ним вторым ходом. И тут он тупо ставит мне мат. Ну, я
зеванул! Браво! Браво! Керенский на белом коне! Так этот подлец,
знаете, что мне говорит в утешение: "Все равно у вас было все плохо".
эти люди с таким пониманием реальности правили Россией?! Правда,
недолго! Не триста лет! Даже не триста дней! Джугашвили, где ты? Возьми
его!
на веранде играем в шахматы, оставил свои ведра и поднялся к нам. Он
стал с нами играть, и руки у него в самом деле заметно дрожали, хотя
это было вполне терпимо.
руки, выиграл. Он играл примерно на нашем уровне, но гораздо меньше нас
проявлял интерес к шахматам. У Александра Аристарховича ему захотелось
выиграть, и он выиграл.
Аристархович, -- вам стоит всерьез заниматься шахматами.
меня: "Наш Алехин". -- Вы тренируете команду школьниц? -- спросил
Александр Аристархович.
студентки. С дебютами у нас все хорошо. Но дальше беда! Они никак не
хотят идти на жертвы.
достаточно высокая стадия шахматного мышления... Ничего... Со временем
научатся...
проходят, Александр Аристархович. Согласитесь, обидно.
продолжая что-то чувствовать. -- Спасибо, ребята, за удовольствие. Я
пойду...
фигурой как бы говоря: нет, нет, все было прилично.
нас, там было еще несколько мальчиков и девушек. Некоторые танцевали.
Отец ее, оказался мужчиной среднего роста, ладным, спортивным, с
быстрыми насмешливыми глазами. Мы о нем знали только то, что он крупный
банковский чиновник.
отца.
сидел Коля и витийствовал. Рядом стоял Алексей. Тогда как раз был у них
период страстного увлечения символистами, которых Коля при полной
поддержке Алексея через полгода проклял. Идея проклятия была такая:
декаданс из искусства, как зараза, перешел в политику и оттуда проник
во дворец в виде гигантского микроба, Распутина. Благодаря всему этому
часть нации потянулась к лжездоровью, понятно кого. Но это потом, а
сейчас сквозь музыку "Рио-Риты" доносился страстный голос Коли:
обликом показывая жертвенную готовность взвалить на свои плечи
увесистые светильники культуры.
ему мешает погладить, большевики? Или это знак протеста? А этот мрачный
малый, вероятно, бомбист!
а с одной из ее подружек. Танцевал он прекрасно и, время от времени с
улыбкой наклоняясь к своей девушке, что-то ей интимно нашептывал. Потом
он вдруг озирался, близоруко щурясь, находил глазами Зину, бросал на
нее несколько тоскующих взглядов и снова, склонив свою лобастую голову,
начинал что-то нашептывать своей девушке.