Заставил с трудом.
- Нашли все же письмо? - спросила она.
- Да. В тот же вечер.
- Вот об этом нам и нужно поговорить.
- Все и так ясно, - сказал он сурово. Он наконец нашел нужный тон -
тон глубокой обиды.
- Я хотела послать вам другое письмо, но не написал ось как-то.
- И это ясно. Пауза.
- Ах, нельзя ли веселей! - сказала она неожиданно. - Я не узнаю вас.
Ведь вы - Стар? Тот самый, милый-милый мистер Стар?
- Я не могу скрыть обиды, - сказал он почти высокопарно. - Что пользы
в дальнейших словах? У меня, по крайней мере, оставалось приятное
воспоминание.
- Просто не верится, что это вы, - сказала она. - Не хватает лишь,
чтобы вы пожелали мне счастья. - Она вдруг рассмеялась. - Вы, наверно,
заготовили свои слова заранее? Я ведь знаю, как это ужасно - говорить
заготовленными фразами...
- Я мысленно уже простился с вами навсегда, - произнес он с
достоинством; но она только опять рассмеялась этим женским смехом, похожим
на детский - на односложный ликующий возглас младенца.
- Знаете, - сказала она задорно, - в Лондоне было как-то нашествие
гусениц, и мне в рот упало с ветки теплое, мохнатое... А теперь слушаю
вас, и у меня такое же ощущение.
- Прошу извинить, если так.
- Ах, да очнитесь же, - взмолилась Кэтлин. - Я хочу с вами увидеться.
По телефону не объяснишь. Мне ведь тоже было мало радости прощаться.
- Я очень занят. Вечером у нас просмотр в Глендейле.
- Это надо понимать как приглашение?
- Я еду туда с Джорджем Боксли, известным английским писателем. - И
тут же отбросил напыщенность: - Вы хотели бы пойти?
- А мы сможем там поговорить? Лучше вы заезжайте оттуда ко мне, -
подумав, предложила она. - Прокатимся по Лос-Анджелесу.
Мисс Дулан подавала уже сигналы по диктографу - звонил режиссер со
съемок (только в этом случае разрешалось вторгаться в разговор). Стар
нажал кнопку, раздраженно сказал в массивный аппарат: "Подождите".
- Часов в одиннадцать? - заговорщически предложила Кэтлин.
Это ее "прокатимся" звучало так немудро, что он тут же бы отказался,
если бы нашлись слова отказа, но мохнатой гусеницей быть не хотелось. И
неожиданно обида, поза - все отступило, оставив только чувство, что как бы
ни было, а день приобрел завершенность. Теперь был и вечер - были начало,
середина и конец.
Он постучал в дверь, Кэтлин отозвалась из комнаты, и он стал ждать ее,
сойдя со ступенек. У ног его начинался скат холма. Снизу шел стрекот
газонокосилки - какой-то полуночник стриг у себя на участке траву. Было
так лунно, что Стар ясно видел его в сотне футов ниже по склону; вот он
оперся, отдыхая, на рукоятку косилки, прежде чем снова катить ее в глубину
сада. Повсюду ощущался летний непокой - было начало августа, пора шальной
любви и шалых преступлений. Вершина лета пройдена, дальше ждать нечего, и
люди кидались пожить настоящим, - а если нет этого настоящего, то выдумать
его.
Наконец Кэтлин вышла. Она была совсем другая и веселая. На ней были
жакет и юбка; идя со Старом к машине, она все поддергивала эту юбку с
бесшабашным, жизнерадостным, озорным видом, как бы говорящим: "Туже пояс,
детка. Включаем музыку". Стар приехал с шофером, и в уютной замкнутости
лимузина, несущего их по темным и новым изгибам дороги, как рукой сняло
все отчуждение. Не так-то много в жизни Стара было минут приятней, чем эта
прогулка. Если он и знал, что умрет, то уж, во всяком случае, знал, что не
сейчас, не этой ночью.
Она поведала ему свою историю. Сидя рядом, свежая и светлая, она
рассказывала возбужденно, перенося его в дальние края, знакомя с людьми,
которых знала. Сначала картина была зыбковата. Был "тот первый", кого
Кэтлин любила и с кем жила. И был "Американец", спасший ее затем из
житейской трясины.
- Кто он, этот американец?
Ах, имеют ли значение имена? Он не такая важная персона, как Стар, и
не богат. Жил раньше в Лондоне, а теперь они будут жить здесь. Она будет
ему хорошей женой - будет жить по-человечески. Он сейчас разводится (он и
до Кэтлин хотел развестись), и отсюда задержка.
- Ну, а как у вас с "тем первым" было? - спросил Стар.
Ох, встреча с ним была прямо счастьем. С шестнадцати и до двадцати
одного года она думала лишь о том, как бы поесть досыта. В тот памятный
день, когда мачехе удалось представить ее ко двору, у них с утра оставался
один шиллинг, и они купили на него поесть, чтобы не кружилась голова от
слабости, и разделили еду поровну, но мачеха смотрела ей в тарелку. Спустя
несколько месяцев мачеха умерла, и Кэтлин пошла бы на улицу продаваться за
тот же шиллинг, да слишком ослабела. Лондон может быть жесток,
бесчувственно жесток.
- А помощи ниоткуда не было?
Были друзья в Ирландии, присылали иногда сливочное масло. Была даровая
похлебка для бедных. Был родственник, дядя, она пришла к нему, а он,
накормив, полез к ней, но она не далась, пригрозила сказать жене и взяла с
него пятьдесят фунтов за молчание.
- Поступить на работу нельзя было?
- Я работала. Продавала автомобили. Даже продала один.
- А устроиться на постоянную?
- Это трудней - и тягостней. Такое было чувство, что вырываешь кусок
хлеба у других. Я пошла наниматься горничной в отель, и женщина, моя
конкурентка, меня ударила. . - Но вы ведь были представлены ко двору?
- Это стараниями мачехи - просто случай улыбнулся. Я была нуль, никто.
Отца убили черно-пегие в двадцать втором, когда я была маленькой. Он
написал книгу "Последнее благословение". Не читали?
- Я не читаю книг.
- Вот бы купили для экранизации. Книжка хорошая. Мне до сих пор платят
авторские - шиллингов десять в год.
И тут она встретила "того первого" и стала путешествовать с ним по
свету. Не только во всех тех местах жила, где происходит действие фильмов
Стара, но и в таких городах, о которых он и не слыхал. Затем "тот первый"
опустился, начал пить, с горничными спать, а ее пытался сплавить своим
друзьям. Они все убеждали Кэтлин не покидать его. Говорили, что она спасла
его и обязана быть с ним и дальше, всю жизнь, до конца; это долг ее. Их
доводы давили на нее необоримой тяжестью. Но она встретила Американца и в
конце концов сбежала.
- Надо было это сделать раньше.
- Да не так все просто было. - Она помолчала и, точно решившись,
прибавила: - Я ведь от короля сбежала.
Эти слова ошарашили Стара - Кэтлин, выходит, перещеголяла его самого.
В голове пронесся рой мыслей, и смутно припомнилось, что царственная кровь
- всегда наследственно больная.
- Я не об английском короле говорю, - продолжала Кэтлин. - Мой король
был безработный, как он сам о себе выражался. В Лондоне такая уйма
королей, - засмеялась она, но прибавила почти с вызовом: - Он был
обаятельный, пока не запил и не распустился.
- А чей он был король?
Она сказала, и в памяти Стара всплыло лицо из давней кинохроники.
- Он был очень образованный. Мог бы преподавать всякие науки. Но как
король он не блистал. В вас куда больше королевского, чем в нем. Чем во
всей той монаршей компании.
Теперь рассмеялся уже Стар.
- Вы понимаете, что я хочу сказать. От них отдавало нафталином. И
почти все они так уж рьяно старались не отстать от жизни. Им это усиленно
советовалось. Один, например, был синдикалистом. А другой не расставался с
газетными вырезками о теннисном турнире, в котором он дошел до полуфинала.
Он мне двадцать раз показывал эти вырезки.
Проехали через Гриффит-парк и - дальше, мимо темных студий Бербанка,
мимо аэропортов; затем направились на Пасадену, минуя неоновые вывески
придорожных кабаре. Он желал ее - скорее мозгом, чем телом, - но час был
поздний, и просто ехать рядом было огромной радостью. Он держал ее руку в
своей, и Кэтлин на минуту прильнула к нему со словами: "Ты такой милый.
Мне так чудесно с тобой". Но она думала о своем - вечер этот не
принадлежал ему так безраздельно, как прошлое воскресенье. Она занята была
собой, возбуждена рассказом о своих приключениях; Стару невольно
подумалось, что, наверно, этот рассказ она сперва приберегла для
Американца.
- И давно ты познакомилась с Американцем?
- За несколько месяцев до побега. Мы встречались. Мы понимали друг
друга. Он все говорил: "Теперь уж верняк и подпруга затянута".
- Зачем же мне позвонила?
- Хотела еще раз увидеться, - ответила она, помедлив. - И к тому же он
должен был приехать сегодня, но вчера вечером прислал телеграмму, что
задержится еще на неделю. Я хотела поговорить с другом - ведь ты же мне
друг.
Теперь он желал ее сильно, но некий рассудочный кусочек в нем
оставался холоден и размышлял: "Она прежде хочет убедиться, что ты любишь
ее, женишься на ней. А уж тогда она решит, порвать ли с Американцем. Но
прежде непременно хочет удостовериться".
- Ты любишь Американца? - спросил он.
- О да. У нас это накрепко. Без него я бы тогда погибла, с ума бы
сошла. Он с другого конца света ко мне сейчас едет. Я позвала его сама.
- Но ты любишь его?
- О да. Люблю.
Роллинс Джеймс
Свержин Владимир
Русанов Владислав
Володихин Дмитрий
Лукьяненко Сергей
Лондон Джек