к которому она была приписана - Ки-Уэст, Флорида,- значилось черными буквами на корме. Ни мачты, ни утлегарей у лодки не было. Передний из стеклянных щитков был разбит. Свежевыкрашенная обшивка корпуса была пробита в нескольких местах, и дерево вокруг отверстий расщеплено. Пробоины виднелись на обеих сторонах корпуса в средней части, примерно на фут ниже планшира. Еще несколько таких пробоин приходилось почти у самой ватерлинии с правой стороны, напротив задней подпорки, поддерживавшей навес. Из самой нижней пробоины вытекла какая-то темная жидкость и липкими ручьями застыла на свежей краске.
маршрутной границы для отправляющихся на север танкеров, и ее бело-зеленая
окраска весело выделялась на темной синеве Гольф-стрима. Пучки пожелтелых от
солнца водорослей, плававшие на поверхности воды, медленно скользили мимо,
уносимые течением на северо-восток, тогда как лодку легкий северный ветер
отклонял немного от прямого пути, все время унося ее дальше, в Гольф-стрим.
На ней не заметно было никаких признаков жизни, хотя из-за планшира
виднелось слегка раздувшееся тело мужчины, лежащее на скамье над левым
бензиновым баком, а с длинной скамьи, идущей вдоль правого борта, другой
человек, казалось, перегнулся, чтобы достать рукой воду. Его голова и плечи
были на солнце, а в том месте, где его пальцы почти касались воды, собралась
стайка мелких рыб, не больше двух дюймов длиной, с овальным золотистым в
красноватую полоску туловищем; рыбки эти покинули куст водорослей, чтобы
спрятаться в тени скользящей по течению лодки, и каждый раз, когда что-то
капало с лодки в воду, они бросались к упавшей капле и сновали и суетились
вокруг нее, пока не уничтожали ее бесследно. Две серые прилипалы, дюймов по
восемнадцать длиной, кружились тут же в тени лодки, то открывая, то закрывая
щелевидные присоски на своих плоских головах; но они, видимо, не улавливали
равномерности падения капель, которыми питались мелкие рыбки, и в нужный
момент зачастую оказывались по другую сторону лодки. Мелкие карминно-красные
сгустки и волокна, которые тянулись по воде от нижних пробоин в корпусе, они
давно уже проглотили, при каждом глотке встряхивая свои уродливые головы и
продолговатые, суживающиеся к хвосту тела. Они не хотели теперь уходить
оттуда, где им удалось так сытно и неожиданно поесть.
штурвального сиденья, с которого он, по-видимому, соскользнул. Другой, тоже
мертвый, сгорбившись, привалился к правой задней подпорке тента. Третий, еще
живой, ко с помутившимся сознанием, лежал на боку, положив голову на руку.
как он там плескался. Раненый, Гарри Морган, думал, что этот звук идет у
него из живота, и ему теперь казалось, что живот у него большой, как озеро,
и это озеро плещется у обоих берегов сразу. Это происходило оттого, что он
теперь лежал, подняв колени и запрокинув голову. Вода в озере, которым был
его живот, была очень холодная; такая холодная, что, когда он ступил в нее,
у него онемели ноги, и теперь ему было невыносимо холодно, и во всем был
привкус бензина, как будто он сосал шланг для перекачки бензина из одного
бака в другой. Он знал, что никаких баков тут нет, хотя он чувствовал холод
резинового шланга, который как будто вошел через его рот и теперь свернулся,
большой, холодный и тяжелый, у него внутри. При каждом его вдохе кольца
шланга в животе стягивались еще туже и холоднее, и сквозь плеск озера он
ощущал его, точно большую, медленно ворочающуюся змею. Он боялся ее, но хотя
она была в нем, казалось, что она где-то бесконечно далеко, и беспокоило его
только одно: холод.
отпускать, и он теперь лежал спокойно и прислушивался к ощущению холода.
Одно время ему казалось, что, если он сумеет сложиться пополам, ему станет
тепло, как под одеялом, и ему даже показалось, что он сумел сложиться так, и
он уже почувствовал тепло. Но на самом деле это было кровотечение, которое
он вызвал, подняв колени; и когда ощущение тепла прошло, он понял, что
сложиться пополам невозможно и что с холодом ничего поделать нельзя и не
стоит сопротивляться. Он лежал, изо всех сил стараясь не умереть как можно
дольше после того, как уже остановятся мысли. Лодка поворачивалась на
волнах, и он теперь был в тени, и ему становилось все холоднее.
полдень. На всей поверхности Гольфстрима не было видно ничего, кроме морских
водорослей, нескольких пухлых розовых медуз, плававших на поверхности воды,
и далекого дымка танкерного судна, шедшего с грузом из Тампико на север.
неумытым пьяницей?
женщиной.
самонадеянным и если б я тебя так не жалела, ты бы понял, что все уже давно
кончено.
ведь ты самонадеян и себялюбив, как петух. Только и знаешь кукарекать:
"Посмотри, что я сделал. Посмотри, какое я дал тебе счастье. Ты должна
бегать вокруг меня и кудахтать". Так вот, ты мне вовсе не дал счастья, и с
меня довольно. Я свое откудахтала.
можно было бы кудахтать.
этого позволить. Зато мы могли себе позволить ездить на Кап-д'Антиб купаться
и в Швейцарию ходить на лыжах. Мы могли себе позволить приехать сюда, в
Ки-Уэст. С меня довольно. Ты мне опротивел. Эта толстая Брэдли сегодня была
последней каплей.
умыться? Вон, на лбу тоже.
занимаешься.
ушел с этой женщиной и пропал на полдня. Джон проводил меня домой.
Не воображай, что, раз я смеюсь, значит, все обошлось, - сказала она, на
глазах у нее выступили слезы, губы дрожали. - Ничего не обошлось. Это не
обычная ссора. Все кончено. У меня к тебе нет ненависти. Тут проще. Ты мне
противен. Ты мне глубоко противен, и с меня довольно.
где раньше было сердце, и все, что он слышал или говорил, казалось нечаянно
подслушанным.
издалека.
зарабатывает достаточно, чтобы прокормить меня.
знаешь, что это разбило сердце моей бедной мамы. Я так была влюблена в тебя,
что я разбила бы чье угодно сердце. Господи, какая же я была дура. Я и свое
сердце разбила. Оно разбито, и у меня больше нет сердца. Все, во что я
верила, все, чем я дорожила, я бросила ради тебя, потому что ты был такой
Посняков Андрей
Посняков Андрей
Роллинс Джеймс
Буркатовский Сергей
Орлов Алекс
Андреев Николай