его подзатыльником, но тут же обняла и заплакала. Не до него тогда было в
доме, отмеченном скорбью.
масть, готов был рвать на голове свои замечательные волосы. Он привык
считаться счастливчиком. Все у него всегда было хорошо: и торговля шла как
положено, и дети - загляденье, мальчик и девочка, такие же оранжевые, как
папа, и жена просто умница, иначе не скажешь, и дом - полная чаша. Да что
там говорить...
вспоминать ту страшную ночь, когда проснулся от визга пил, грохота топоров
и хохота грубых плотников. Он вскочил - и что же он обнаружил? Он
обнаружил, что дом его сносят, разбирают до основания, не дав себе даже
труд предупредить хозяина. Уж не говоря о том, чтобы спросить разрешения.
Его скромная лавка, видите ли, помешала какой-то дурацкой телеге и доминат
приказал снести его лавку. Апельсин был тогда вне себя, он чуть не полез в
драку, хорошо - Светица удержала, жена его, умница.
дом свой, в момент разваленный, отстраивать не хотел - руки не
поднимались. Бродил как потерянный среди дикого разгрома и причитал
потихоньку, и на судьбу жаловался, дела забросил, бриться перестал. Душу
ему сломали, вот что.
весна - тепло, и все мужа уговаривала - дескать, не убивайся ты, лучше
подумай, как дом отстроить. Но Апельсин взирал на нее пустыми глазами и
снова бродил, причитая.
известный своей склонностью к философии, окликнул его, бродящего и
причитающего:
сидел он вечерком у лавки своей на скамеечке, отдыхал и на солнце закатное
жмурился. А мимо шла Катица, торговка базарная, первая в городе сплетница,
и сразу заметил лавочник, что распирает ее новость какая-то: так и
стреляет глазами по сторонам - с кем поделиться. Как увидела Котелка -
рядом присела, принялась ему в ухо нашептывать, округляя глаза от сладкого
ужаса. Сначала он ей не поверил:
его уху, принялась выдавать подробности.
значит, бедный... А может, врешь ты все?
тебе больше ничего не скажу. - И с тем удалилась.
трудно, но он-то умеет. Однако посмеивался недолго: новость была
действительно важная, ее следовало обмозговать.
что обложившему его взносом. Правда, радость была неполной: денежки-то
уплыли. Но если раньше и думать нельзя было о том, чтобы их вернуть, то
теперь засветилось что-то навроде надежды... Двигаясь по философским
кругам, поднимаясь к большому от малого, Котелок так и эдак разглядывал
вещи, стараясь отвлечься от личной обиды, чтобы в правильном свете увидеть
происходящее. И - странное дело: чем дальше он заходил в крамоле, тем
яснее слышался ему веселый звон невозвратных денег.
немножко не тот. Даже и не порядок, если задуматься, а просто беспорядок
какой-то. Например, не нравилось ему каждый год давать взятки Щикасту,
распорядителю торговли, за продление патента. Оно, конечно, все дают, но
обидно. Не нравилось налоги платить - целая десятина, а куда все девается?
Не задумывались, любезные? То-то... А в прошлом году предложил он своим
собратьям, зажиточным лавочникам, написать доминату донос на Щикаста. Да
куда там... Перепугались, стороной целый месяц обходили. А чего,
спрашивается? Вместе-то они, если задуматься, сила. Где еще колбасу
купишь? А чай? А сахар?
домината - тюрьма, у домината - войско, у домината - пушка. Но теперь
положение немножечко изменилось. И надо бы перемену эту, не промахнуться,
использовать... - подумав так, Котелок с опаской оглянулся, будто кто-то
подслушать мог его смутьянские мысли.
лавке своей, и когда настало время обеда, не стал рассиживаться за столом,
а пошел к Апельсину, человеку обиженному, а значит, для него подходящему.
Он посмотрел, как тот бродит и причитает, скривил презрительно губы, но
окликнул-таки:
видишь. Да... Не боец, не боец. Но нужно было с чего-то начать, и Котелок
подошел поближе. Он осмотрел разгром, покивал сокрушенно, и задумчиво
протянул:
можно так? Не спросили даже.
водой посуду жирную мыть. Но что поделаешь - придется терпеть. Котелок
перевел разговор:
Как-никак свои.
Котелок вдруг стал ему "свой". Раньше и здоровался-то еле-еле, сквозь
зубы. Но не отказываться же: - Я... конечно...
А теперь мне в лавку пора.
лавочнику Пуду Бочонку. Апельсин слабо отбивался ("Он же не
приглашал..."), но Котелок тащил молча, упрямо, и не слушая возражений.
Сказал только: "Две головы хорошо, а три лучше".
Осторожный и расчетливый, он мог забыть об осторожности, если расчет
показывал прибыль. Но и рассчитывал всегда осторожно, а потому никогда не
проигрывал и богател ежедневно.
браги. А пробовать брагу в одиночестве, без приятной беседы - дело
последнее, сами знаете. Пуд прямо с порога увлек собратьев к столу, перед
каждым поставив по глиняной кружке, и тут же старшая дочь его принесла
вместительный жбанчик. Стали пробовать да нахваливать, так что хозяин,
довольный, велел оснастить угощение рыбкой соленой с сухариками.
Слышал, конечно, Пуд про несчастье, постигшее Апельсина - выразил
соболезнование. Тут и приступил Котелок, невзначай как будто бы:
Котелок... И никто не поможет, если сами друг другу не поможем. Верно я
говорю, Пуд?
откинулся в кресле:
участии дружеском, в товарищеской, так сказать, поддержке.
я...
Вон, взятки - даем же?
Щикаста - другого посадят. Он тоже брать будет. Какая разница? А может, и
больше запросит.
жалобу эту нас же в бублик и согнут, головой к ногам.
Бочонка с неким вызовом.