оставленным здесь Тронько. Запах березы вызывает в памяти какой-то
чеховский рассказ, где через тысячу лет на другой планете люди вспоминали
название этих белых деревьев и не могли вспомнить... Береза, что ли? И
вообще: что я здесь делаю? Зачем сюда пришел? Камо грядеши? Возможно, это
очередная ловушка?
и заряжаю наган. Теперь полный порядок, я опять вооружен. Много не нужно,
достаточно одного патрона чтобы чувствовать себя в безопасности.
ему помешал Степаняк-Енисейский со своим покаянием. Экое кайло!
сигнал. "ЗИМ" гудит, как трехрядная гармонь, звук разносится над
Кузьминками и затухает в небесах, как в прорве. Мой призыв не слышат.
Начинается марсианское затмение. Луна уже перевалила за трубу,
подкрадывается к Марсу, и тот скоро исчезнет в земной тени между лунными
рогами.
Дому ученых, но, оглянувшись на мой призыв, зачастил ногами и шлепнулся на
мраморные ступеньки. Павлик, вышедший покурить на пожарную площадку
киномеханика, жестокосердно комментирует это падение. Павлику не жалко
этого падшего ангела, Павлик бы ему еще ножку подставил.
бесшумно трогается с места и начинает скользить мимо креста "Скорой
помощи" и мимо выходящих из Дома ученых Андрея Ивановича с царицей
Тамарой, которые оставили Татьяну наедине с марсианином. Андрей Иванович,
приобняв царицу, собирается разъяснить ей, кто такой Трифон Дормидонтович
Эл, из-за которого она получила взбучку от Деда, но вместо этого он спешит
к охающему Степаняку-Енисейскому, поднимает его, отряхивает и разыскивает
свалившийся пирожок. Ему жалко упавшего дедушку. Если бы Андрей Иванович
знал, чего в своей жизни нашебуршил этот старик, он бы его опять уронил.
темно и холодно, зато, когда он разгонится, здесь станет светло и жарко...
Опять на меня покушение! Дело в том, что в самом низу этого затяжного
спуска на крутом повороте расположилась последняя в моей жизни дьявольская
ловушка в виде зеленой трансформаторной будки. На ней изображен оскаленный
неандертальский череп с надписью:
на крематорий наконец трансформируюсь в кучку обугленных останков. Мой
прах выгребут из "ЗИМа", сложат в урну и похоронят (точнее, "подхоронят",
как говорят могильщики) на мемориальном кладбище. А спуск Академический
переименуют в спуск имени академика Невеселова в честь того, что с этой
горки академик съехал, как на санках, в последний раз.
обладают чувством собственного достоинства. Из черных "ЗИМов" не прыгают
на ходу, как с трамвайных подножек. Опять же, тебя честно предупредили:
"Не влезай, убьет!" В начале прошлого века, когда ты появился на свет,
тебя честно предупредили, что в конце концов жизнь убьет, а ты взял и тут
же расплакался.
бывал, что никаким "фордам" не снилось. На парады возил, на ядерные
испытания, на приемы, на свадьбы, на похороны. На допросы тоже возил. Его
преследовали, он догонял, в него стреляли, он отстреливался. Он давно
сменил все внутренности, но еще бегает, а сейчас, как старый умный конь,
чувствуя отпущенные вожжи, не спеша разгоняется мимо мемориальной арки,
будто спрашивает:
и без мучений?
поудобней. Мы катимся с горы. Какой русский не любит быстрой езды? Я - не
люблю. Мешает думать. А здесь уже не езда, а падение. Ощущения не из
приятных, как в невесомости. Но умирать в сто с чем-то лет - это как
удалять последний зуб: неприятно, а нужно, чтобы не отравлял весь
организм. Вот именно: таких, как я, если не выпадают сами, нужно по
возможности безболезненно удалять, а Степаняков-Енисейских - рвать без
пощады, как на картине того фламандца.
справа - станция "Скорой помощи" (бывшая больница, где мы с Лешей лежали,
- сейчас около больниц не хоронят), а сзади, сотрясая небо отборной
бранью, за мной уже кто-то гонится.
прервал "Звездные войны" и, кликнув на помощь Андрея Ивановича, пустился
вдогонку. Пожалуй, это сильно сказано: "пустился вдогонку"... Скользко.
Павлик еще кое-как держится на льду, а Андрей Иванович уже покатился.
мордой в колючие кусты у кладбища. Я хочу самостоятельно выбраться из
"ЗИМа", но дверца с моей стороны прижата кустами. Подбежавший Павлик рвет
на себя закрытую дверцу и, оторвав ручку, улетает спиной в сугроб. Хочу
опустить боковые стекла, но все заклинило, даже форточки. Андрей Иванович
уже подоспел. Он пытается откупорить "ЗИМ" и вызволить меня, а Павлик
тяжело дышит, сплевывает в снег и с надрывом говорит обо мне в третьем
лице, думая, что я его не слышу:
урагана тормоза не в порядке, он бы разбился! Да меня голым в Африку
сошлют, если с ним что-нибудь случится... А там СПИД! Он о людях не
думает, нет! О своих соратниках он не думает! Черт со мной, но у него
внучка еще не устроена в жизни... Возьмите в багажнике монтировку и
оторвите дверь... Отрывайте, хрен с ней. Сгорела хата, нехай горить забор.
А о журнале он подумал? Он же прекрасно знает, кого хотят назначить
директором "Перспективы". О своих сотрудниках он подумал? Что с ними
будет? Нет, он неправильно себя ведет. Та японочка предсказала ему
четыреста лет жизни - ну и живи себе в свое удовольствие, а мы поможем как
можем. А он о чем думает? Я знаю, о чем он думает... Ему, понимаешь, жить
надоело. Честное слово, как дите! Ему все идут навстречу, а он что
надумал?
мой адрес и аккуратно расклинивает монтировкой дверцу. Ему не нравится,
когда меня критикуют. Он считает, что Дед все делает правильно, даже если
делает наоборот. Наконец я выбираюсь из заточения и язвительно спрашиваю:
Чехова.
Которого вы, Андрей Иванович, только что на льду подобрали.
- угрюмо произносит Андрей Иванович. Он, оказывается, и такие слова знает.
- Я не знал, что он тот самый Енисейский. Думал, простой старичок.
Кажется, меня впутывают в какую-то очередную издательскую историю. Там,
где появляется этот тунгусский метеорит, время с пространством начинают
идти вспять - исчезают японские компьютеры, оживают динозавры,
вывешиваются старые портреты. Со скрипом приподнимается гробовая доска и
выглядывает сам Трифон Дормидонтович. Обычно моя разведка действует на
большую глубину и не подсовывает непроверенных данных; и потом, я еще,
слава Богу, отличаю разведданные от примитивных слухов - этим делом у нас
занимаются все: что добудут, то и тащат в редакцию, как вороны, но Павлик
среди ворон занимает особое положение, потому что информацию получает от
других шоферов, а уж эти сами слышат звон, отраженный от самой высокой
колокольни.
умру?