Чтение 25–й страницы книги ~Остров медвежий~

И с этими словами нетвердой походкой вышел.

Глава 8

Северо-западная часть бухты Сор-Хамна, где стал на якорь траулер,
находится менее чем в трех милях к северо-востоку от южной оконечности
Медвежьего. Сама бухта, вытянутая в виде буквы V, шириною в километр и
длиною в милю по направлению меридиана, с юга имеет выход. Восточный рукав
бухты начинается от небольшого полуострова длиной метров триста, за которым
простирается двухсотметровый участок воды с разбросанным по нему множеством
мелких островов, за коими тянется остров побольше, узкий и длинный, на
полмили в сторону южного мыса. Суша, к северу и югу низменная, к западу
довольно круто поднимается вверх, нигде не достигая высоты более тысячи
двухсот метров. Тут не увидишь горделивых утесов Хамбергфьеля или Птичьего
хребта, расположенных южнее. Здесь суша была покрыта снегом, особенно
глубоким на северных склонах холмов, где его не успевало расплавить
катившееся низко над горизонтом солнце.

Сор-Хамна не только лучшее, но, по существу, и единственное на
Медвежьем острове место, пригодное для якорной стоянки. Когда с веста дует
ветер, суда надежно защищены. Немногим хуже защищены они от северного ветра.
При остовых ветрах корабли также находятся в сравнительной безопасности,
очутившись между мысом Капп Хеер и островом Макель. Едва же погода
ухудшится, всегда можно подойти к острову поближе. и там укрыться. Зато при
южном ветре судно оказывалось во власти бури.

Вот почему разгрузка шла с такой лихорадочной поспешностью. Уже при
нашем приближении ветер, поворачивающий в течение последних полутора суток
по часовой стрелке, стал увеличивать свое круговое перемещение и скорость и
дул с оста. Теперь его направление изменилось на ост-зюйд-остовое, и судно
начало потряхивать.

Стоя на якоре, "Морнинг роуз" смогла бы с успехом переждать шторм, но
беда в том, что судно не стояло на якоре, а было пришвартовано к
полуразрушенному пирсу, сложенному из известняка: ни металлические, ни
деревянные конструкции не выдержали бы ударов волн. Пирс был построен еще в
начале века. Когда-то он имел форму Т, но левая часть горизонтали почти
исчезла, а южная сторона вертикали была значительно повреждена. Именно об
эту полуразрушенную часть пирса и начало бить наш траулер. Не помогали ни
кранцы из кусков мягкой древесины, ни автомобильные покрышки. Особого вреда
судну это не причиняло (траулеры славятся своей прочностью), зато разрушало
причал. Через определенные промежутки времени от пирса отваливались каменные
глыбы и падали в воду, и, поскольку на причале находилось почти все наше
горючее, продовольствие и оснащение, подобное зрелище не очень-то нас
радовало.

Вначале, когда судно ошвартовалось, незадолго до полудня, разгрузка шла
весьма быстро. Только с шавками мисс Хейнс пришлось повозиться: огрызались,
того и гляди укусят. Не успел тральщик подойти к причалу, как на воду была
спущена пятиметровая рабочая шлюпка, а следом за ней - четырехметровый
катерок с подвесным мотором. Они предназначались для нас. За какие-то десять
минут с помощью специально усиленной носовой стрелы с палубы подняли модель
центральной секции субмарины и опустили в воду, где это сооружение, очевидно
благодаря наличию четырех тонн балласта, держалось весьма устойчиво. Но
когда на верхнюю часть секции опустили рубку и стали ее привинчивать
болтами, возникли затруднения.

Оказалось, что болты не попадают в гнезда. Гуэн, Хейсман и Страйкер,
которые наблюдали за заводскими испытаниями, заявили, что тогда все шло как
по маслу. Сейчас же этого не происходило: овального сечения рубка не
ложилась на четырехдюймовой ширины фланец. Очевидно, во время шторма рубку
деформировало.

Дело можно было бы поправить в считанные минуты, если бы мы располагали
квалифицированными рабочими и необходимым оборудованием. Но минуты
растягивались в часы. Раз десять с помощью передней стрелы рубку опускали,
столько же раз пришлось ее поднимать и выправлять ударами кувалды. Едва
деформация исправлялась в одном месте, как возникала в другом. Хотя модель
секции подлодки была в достаточной мере защищена пирсом и корпусом судна,
дело осложнилось появлением волн.

Капитана Имри все это не тревожило, что вполне соответствовало его
натуре. Но, странное дело, с момента прибытия судна в Сор-Хамна ничего
крепче кофе он не пил. Помимо порядка на судне - до пассажиров ему не было
никакого дела, - главная его забота заключалась в том, чтобы как можно
скорее освободить ордек от палубного груза, хотя, по словам Джеррана,
согласно договору о фрахте, прежде чем взять курс на Гаммерфест, капитан
обязан был доставить на берег и груз, и пассажиров. И еще одно тревожило
старого моряка: надвигалась темнота, погода ухудшалась, а передняя стрела
была все еще поднята, так как боевая рубка не встала на место.

В этом был и свой плюс: капитану некогда было ломать голову по поводу
исчезновения Холлидея. Хотя событие это чрезвычайно его тревожило: капитан
заявил, что, придя в Гаммерфест, он первым делом отправится к прокурору. В
тот момент мне ясны были. два обстоятельства. Во-первых, я был уверен, что
капитану до Гаммерфеста не добраться, хотя я и не собирался объяснять ему,
почему так думаю. Во-вторых, вряд ли Имри спокойно выслушал бы подобное.
Правда, после ухода судна с рейда острова Медвежий, я надеялся, настроение
капитана улучшится.

Спустившись по скрипучему металлическому трапу, я прогуливался по
наполовину разрушенному причалу. Там уже стояли небольшой трактор и вездеход
с прицепленными к ним санями. Все, начиная с Хейсмана и кончая последним
техником, помогали грузить на них оборудование. Снаряжение предстояло
доставить к блокам, расположенным на небольшом возвышении метрах в двадцати
от конца причала. Работали все, причем с огоньком. Да и как иначе:
температура была около десяти градусов мороза. Сопровождая очередную партию
груза, я добрался до хозяйственных блоков.

В отличие от причала строения выглядели вполне прилично. Блоки были
изготовлены из сборных дета лей и напоминали шале, какие нередко встретишь в
высокогорных районах Европы. Такие сооружения выстоят и сотню лет, если их
защитить от воздействия сильных ветров и перепада температур.

Все пять блоков были удалены друг от друга на значительное расстояние.
Хотя я и не большой специалист по проблемам Арктики, я понял, чем это
объяснялось: наизлейшим врагом в здешних широтах является огонь. Однажды
возникнув, пожар не прекратится до тех пор, пока не поглотит все, что может
гореть, если под рукой нет химических средств пожаротушения: глыбы льда не в
счет. Четыре небольших блока находились по углам довольно внушительного
здания. Согласно весьма искусно выполненной Хейсманом схеме, которая была
приведена в проспекте, блоки эти предназначались соответственно для хранения
транспортных средств, горючего, продовольствия и оборудования. Правда, мне
было не понятно, что подразумевалось под словом "оборудование". Сооружения
напоминали кубы без окон. Центральное здание по форме походило на звезду:
посередине пятигранник с пятью треугольными пристройками. Столь странную
форму объяснить было нельзя, поскольку она лишь способствовала теплоотдаче.
В пятиграннике размещались жилые помещения, столовая и кухня. В каждом из
щупалец звезды были устроены две крохотные спальни. К стенам привинчены
масляные радиаторы, но пока не запустили дизель-генератор, пришлось
довольствоваться обыкновенными печками. Для освещения использовались
патентованные керосиновые лампы Кольмана. Консервы предстояло разогревать
самим на керосинке: ведь повар стоит денег, и Отто, естественно, не взял его
с собой.

Кроме Джудит Хейнс, все, даже не совсем поправившийся Аллен, работали
споро и дружно, правда молча. Хотя никто не был особенно близок с Холлидеем,
известие о его исчезновении еще больше омрачило настроение участников
съемочной группы, словно бы преследуемой злым роком. Страйкер и Лонни, как
обычно не разговаривавшие друг с другом, проверяли, доставлены ли на место
припасы, топливо, масло, продовольствие и одежда. Сэнди. почувствовавший
себя гораздо лучше на суше, проверял реквизит, Хендрикс - звуковую
аппаратуру, Граф - кинокамеры, Эдди - электрооборудование, я - свой скудный
инструментарий. К трем часам, когда начало смеркаться, мы убрали в хранилища
все свое имущество, распределили между собой комнаты и снесли туда
раскладушки и спальные мешки, не оставив ничего из своих вещей на причале.

Зажгли керосинки, предоставив Эдди и "Трем апостолам" возиться с
дизель-генератором, затем вернулись на судно: я - потому что мне надо было
поговорить со Смитом, остальные - потому что в бараке было темно и холодно,
так что даже злополучная "Морнинг роуз" представлялась нам раем, где тепло и
уютно. Почти сразу после нашего возвращения произошла целая серия неприятных
инцидентов.

В три десять совершенно неожиданно боевая рубка легла на фланец. Чтобы
зафиксировать ее в нужном положении, завинтили шесть болтов из двадцати
четырех и с помощью рабочей шлюпки стали буксировать это неуклюжее
сооружение на участок, где под прямым углом пересекались основной причал и
его крыло, ориентированное на север.

В три пятнадцать под управлением штурмана стали спешно убирать с
фордека палубный груз. Не желая мешать Смиту и не имея возможности
поговорить с ним наедине, я спустился к себе в каюту, извлек из медицинской
сумки прямоугольный пакет, обшитый тканью, переложил его в саквояж из
шерстяной байки и поднялся наверх.

Это произошло в три двадцать. Еще и четверть палубного груза не была
снята на причал, как Смит исчез. Он словно ждал минуты, когда я спущусь
вниз, чтобы сбежать. Я попытался выяснить у лебедчика, куда запропастился
штурман, но тот был занят и ничего мне толком не сказал. Я заглянул в каюту,
на мостик, в штурманскую рубку, в кают-компанию и другие помещения, где мог
находиться Смит. Расспросил пассажиров, членов экипажа. Штурмана не было
нигде. Никто не знал, ушел ли он на берег или остался на судне: яркий свет
палубной люстры, при котором шла разгрузка, оставлял трап в тени.

Исчез и капитан Имри. По правде говоря, я его и не искал, но полагал,