Чтение 25–й страницы книги ~По тонкому льду~

- Жаль! - произнес Дим-Димыч. - Я только хотел подбросить ему вопросик
для поднятия настроения...

- Ох и штучка ты! - крутнул головой Фомичев. - Какой же вопросик?

Дим-Димыч охотно ответил:

- Я хотел спросить у Безродного, почему его мать, приехавшая в город,
остановилась не у него, а у брошенной им жены.

- В самом деле? - удивился Фомичев.

Я и Дим-Димыч подтвердили. Это была правда.

- А в чем же дело? - допытывался Фомичев.

Я объяснил. Мать Безродного, узнав о разводе сына с женой, решила
приехать и попросила сына выслать денег на дорогу. Безродный отвечал, что
сейчас у него с деньгами затруднения и что выслать он не может. Мать
обратилась к невестке. Оксана заняла деньги у меня, у Дим-Димыча, добавила к
ним немного своих и сделала перевод. Старуха приехала прямо к Оксане, а
когда узнала подробности развода, сказала: "Будем считать, что ты потеряла
мужа, а я сына. Я останусь с тобой и с внучкой".

- Затруднения! - зло бросил Дим-Димыч. - Получает в два раза больше
прежнего, алименты не платит и - затруднения!

Явно заинтересованный, Фомичев спросил:

- Как вы все это узнали?

Ответил Дим-Димыч:

- Видели его мать. Тихое, хрупкое создание со скорбным лицом и
отрешенным от мира взглядом. Непостижимо, как такая кроткая лань могла
породить шакала?

Разговор прервался: вернулся Безродный. И тут же меня вызвали к
Кочергину.

Обычно вызов к начальнику отдела бывает неприятен. Неприятен прежде
всего своей "таинственностью". Подчиненный не знает, зачем он понадобился,
и, чувствуя за собой определенные промахи (а у кого их нет?), волнуется,
заранее ожидает выговор или головомойку. Перед дверью кабинета он спрашивает
у секретаря: "Как начальник сегодня? С какой ноги встал?" Именно так ведут
себя подчиненные Безродного и некоторых других. Так вел себя раньше и я. Но
с тех пор как стал работать под началом Курникова, а потом Кочергина, все
изменилось.

Курников и Кочергин были, по меткому выражению Дим-Димыча, "чекистами
особого склада". Они не переносили свои настроения на отношения с
оперативными работниками. Их невозможно было "взвинтить", как Безродного,
одной неудачной фразой, заставить кричать и стучать кулаком по столу. Они
умели уважать людей, ценить в них главное - их человеческое достоинство.
Поэтому даже в те дни, когда меня постигала в работе неудача, я шел на вызов
начальника спокойно.

В кабинете, кроме Кочергина, никого не оказалось. Ответив на мое
приветствие, он глотнул какую-то таблетку, запил ее минеральной водой,
предложил мне сесть и спокойно потребовал:

- Докладывайте о Кошелькове.

Возвращаясь от Кочергина, я услышал, как захлебывается телефон. Меня
охватила тревога. Быстро щелкнув ключом, я вбежал и схватил трубку. Но тут
же успокоился: говорила Оксана. Она просила меня зайти к ней в обеденный
перерыв. Ей нужно было посоветоваться по личному, но очень важному делу.
Какому делу? По телефону она объяснить не хотела.

Тон Оксаны да и сама просьба удивили меня. Что могло произойти важное,
требующее срочного решения? Уж не вздумала ли Оксана выйти вторично замуж?
Но почему понадобился в таком случае мой совет?

В обеденный перерыв я забежал на несколько минут домой, поел на скорую
руку и отправился к Оксане. У нее, к моему удивлению, оказались Дим-Димыч и
Варя Кожевникова. Действительно, намечалось что-то серьезное.

Я поздоровался, разделся, сел и всем своим видом показал, что готов
слушать.

Оксана приступила к делу без особых предисловий.

- Сегодня я узнала, что арестован мой отец... - сказала она.

Мы трое уставились на нее. Я ощутил, как по спине моей пробежал мелкий,
очень неприятный холодок.

Первым заговорил Дим-Димыч.

- Как ты узнала?

Ей сообщила, оказывается, свекровь. По приезде она смолчала, а вот
сегодня не выдержала, открыла тайну.

- Где он работал? - заинтересовался я.

Отец Оксаны, старый коммунист, комиссар полка в гражданскую войну, до
ареста работал начальником политотдела одной из железных дорог на Украине.
Что он ног совершить - ни ей, ни свекрови, ни тетке Оксаны, у которой жил
отец, неведомо.

- Я знаю одно: на подлость отец не способен, - закончила она свой
рассказ.

Я подумал: "Не слишком ли спокойно восприняла Оксана эту страшную
весть? Ведь речь идет об отце, о самом близком, родном человеке! Как бы
повел себя я, случись такая беда? Трудно сказать... Во всяком случае, я не
смог бы держаться так спокойно... И почему Оксана решила сказать об этом
именно нам? Она говорила по телефону, что хочет посоветоваться..."

Я перевел взгляд на Варю. Та сидела, положив руки на колени, и
увлажненными глазами смотрела в одну точку. Глаза ее сейчас косили. На ум
мне пришел разговор с Дим-Димычем. Я как-то сказал ему, что между Оксаной и
Варей много сходства. Он возразил: "Все равно что луна и солнце. Первая
только светит, а вторая и светит, и греет". Дим-Димыч, кажется, прав. С ним
это часто случается. Он лучше разбирается в людях.

В это время Оксана, стоявшая у окна, резко повернулась. Вся она
дрожала, и крупные зерна слез сыпались из ее глаз. Впервые я увидел ее
такой, и мне стало не по себе от моих недавних подозрений. Опершись обеими
руками о подоконник, она все тем же спокойным и ровным голосом заговорила:

- Вы помогли мне устроиться на работу... С вами я хочу и
посоветоваться. Как мне поступить? Должна ли я сказать об этом начальнику
госпиталя?

"Вот это характер! Вот это выдержка!" - подумал я и поспешно сказал:

- Глупо! Тебя никто за язык не тянет...

- Правильно! - решительно поддержала меня Варя Кожевникова. - Ты могла
и не знать ничего... Отец - отцом, а дочь - дочерью... Ты самостоятельный
человек...

Дим-Димыч резанул рукой воздух и, сжав кулак, ударил им по своему
колену.

- А ты как думаешь? - спросил он Оксану.

- Мне думается, что я обязана сказать...

- Правильно! - одобрил Дим-Димыч и, встав с места, заходил по комнате.
- Только так и не иначе...

- Что значит "так и не иначе"? - запальчиво возразила Варя. - Ты
хочешь, чтобы ее уволили с работы? Это устраивает тебя?

Я не слышал, чтобы Варя разговаривала в таком тоне с Дим-Димычем. Но
еще больше меня удивил взгляд, которым одарил Дим-Димыч "восьмое чудо
света". Его глаза как бы говорили: "Какая же ты глупая!" Но сказал он не
так.

- Я хочу, чтобы Оксана жила честно.

Варя молчала, хотя и не была согласна с Дим-Димычем. Она покусывала
губы и, прищурившись, смотрела в сторону. Ноздри ее подрагивали.

- Ладно... Хватит... - проговорила Оксана. - Недоставало, чтобы вы
из-за меня еще перессорились... Завтра утром я подам рапорт начальнику
госпиталя.

- Пожалуй, так лучше, - одобрил я с некоторым опозданием.

- Хуже или лучше, покажет время, - произнес Дим-Димыч. - Но иначе
поступить нельзя. В конце концов свет клином не сошелся на этом госпитале. И
не унывай!.. Пошли, товарищи...

Прощаясь с нами, Оксана постаралась улыбнуться. Ей это удалось с
трудом.

На улице Дим-Димыч взял меня и Варю под руки.

- А ты не дуйся! - сказал он своему "чуду". - Толкнуть человека на
неверный путь - пара пустяков... А ей потом расхлебывать придется. Сегодня
она промолчит, - значит, обманет раз. Потом ее спросят: "А разве вы не знали
об аресте?" Что ж ей, по-твоему, обманывать во второй раз и отвечать, что не
знала?

- С тобой трудно спорить, - ответила Варя. - Ты ортодокс...

- При чем тут ортодокс? - поинтересовался Дим-Димыч.

- При всем... - Варя похлопала его по руке и с улыбкой добавила: -
Довольно! Это мне урок: прежде чем советовать - подумать!..

- Вот за это я и люблю тебя, Варька! - сказал Дим-Димыч и попытался
обнять свою подругу.

Она ловко вывернулась. Дим-Димыч посмотрел на нее как-то странно, потом
на меня, хлопнул себя по лбу и бросился обратно к дому Оксаны.

- В чем дело? - удивился я.

- Наверное, портсигар забыл, - высказала догадку Варя.

Минут через десять Дим-Димыч догнал нас.

- Что стряслось, друже? - спросил я с нескрываемым интересом.

- Сейчас... сейчас... - проговорил он и опять взял нас под руки. -
Знаете, зачем я вернулся?

Мы молчали.

- Узнать, когда арестовали отца Оксаны!

- А какое это имеет значение? - продолжал удивляться я.

- Сейчас узнаешь. Его арестовали седьмого января.

- Допустим.

- А ровно через пять суток Геннадий оставил Оксану.

Я остановился.

- Ты хочешь сказать?..

- Да-да... Я хочу сказать, что, разыгрывая всю эту комедию, Геннадий
был кем-то своевременно предупрежден.