Чтение 25–й страницы книги ~Негодяй их Сефле~

-- Верно. -- подал голос Рэнн. -- Это даже я помню. Пистолетом он
здорово владел.

-- Из винтовки он стрелял не хуже, -- сказал Меландер. -- Когда он
добровольно пошел на курсы командного состава, он каникулы всегда проводил в
лагере футбольного общества.

-- Ты сказал, что он в первые годы сменил три или четыре округа, --
сказал Мартин. -- А не случалось ли ему работать под началом у Нюмана?

-- Да, некоторое время. С осени пятьдесят седьмого и весь пятьдесят
восьмой. Потом Нюману дали другой округ.

-- Не знаешь, какие у них были отношения? Нюман ведь не церемонился с
теми, кого недолюбливал.

-- Нет никаких указаний на то, что Нюман относился к Эриксону хуже, чем
к другим новичкам. И жалобы Эриксона меньше всего касаются событий этого
периода. Но, зная методы Нюмана, с помощью которых тот, по его собственному
выражению, "делал мужчин из сопливых щенков", нетрудно себе представить, что
и Эриксону доставалось по первое число.

Меландер в основном обращался к Мартину, но теперь он взглянул на
Рэнна, прикорнувшего в кресле для посетителей с таким видом, будто вот-вот
уснет. Мартин Бек проследил за направлением его взгляда и сказал:

-- А не выпить ли нам по чашечке кофе? Ты как, Эйнар?

Рэнн выпрямился и пробормотал:

-- Да, пожалуй. Я сейчас принесу.

Он вышел из комнаты, а Мартин Бек проводил его глазами и подумал: такой
же замученный вид у него самого или получше?

Когда Рэнн вернулся с кофе и снова съежился в своем кресле, Мартин Бек
сказал:

-- Продолжай, Фредрик.

Меландер положил трубку и задумчиво отхлебнул кофе.

-- Тьфу, -- сказал он, -- ну и пойло.

Он отодвинул пластмассовую чашку и снова протянул руку к своей любезной
трубке.

-- Итак, в начале пятьдесят девятого Оке Эриксон женился. Жена была на
пять лет моложе его. Звали ее Мария. По национальности она была финка, но
жила в Швеции уже много лет и работала в фотоателье. По-шведски она говорила
не очень чисто, что немаловажно для понимания последующих событий. В декабре
того же года у них родился ребенок, тогда она ушла из ателье. А когда
ребенку исполнилось полтора года, другими словами, летом шестьдесят первого,
Мария Эриксон скончалась при обстоятельствах, которые вам, без сомнения,
памятны.

Рэнн утвердительно и сумрачно кивнул. А может, он просто клевал носом
во время всего рассказа.

-- Памятны, непамятны, давай дальше, -- сказал Мартин.

-- Так вот, -- продолжал Меландер. -- Может быть, именно здесь в нашей
истории впервые появляется Стиг Нюман. А с ним заодно и Харальд Хульт,
который к тому времени был на должности первого помощника в нюманском
округе. Именно у них в участке и скончалась Мария Эриксон. В камере для
алкоголиков в ночь с двадцать шестого на двадцать седьмое июня тысяча
девятьсот шестьдесят первого года.

-- А Нюман и Хульт были в ту ночь на работе? -- спросил Мартин Бек.

-- Нюман был, когда ее задержали, потом он ушел домой, точное время
ухода не установлено. А Хульт в ту ночь патрулировал, но не подлежит
сомнению, что, когда ее нашли мертвой, он при этом присутствовал.

Меландер высвободил скрепку и начал выковыривать табак из трубки над
пепельницей.

-- Было начато следствие, и ход событий можно восстановить. По всей
вероятности, произошло следующее: двадцать шестого июня Мария Эриксон вместе
с дочерью поехала к подруге в Ваксхольм. Фотограф, у которого она прежде
работала, попросил ее помочь управиться с двухнедельным заказом, и подруга
согласилась на это время взять к себе девочку. Во второй половине дня Мария
Эриксон вернулась из Ваксхольма. Оке Эриксон кончал работу в семь часов, и
она торопилась попасть домой раньше. Учтите, что Эриксон служил в ту пору
уже не у Нюмана.

Мартин Бек почувствовал, как от долгого стояния возле шкафа у него
затекли ноги. Поскольку два наличных стула уже были заняты, он подошел к
окну, присел на подоконник и кивнул Меландеру, чтобы тот продолжал.

-- Мария Эриксон страдала диабетом и должна была регулярно делать себе
инъекции инсулина. О ее болезни знали очень немногие, так, например,
ваксхольмская подруга ничего об этом не знала. Мария Эриксон никогда не
пропускала инъекции. Кстати, она и не могла позволить себе такую
небрежность, но тут она бог весть почему забыла дома шприц.

Оба -- и Мартин Бек, и Рэнн -- теперь боялись пропустить хоть одно
слово из рассказа Меландера, будто понимая, что именно по этому пути и
надлежит вести следствие.

-- Сразу после семи вечера двое полицейских из Нюманова участка
обнаружили Марию Эриксон. Она сидела на скамейке, и вид у нее был ужасный.
Они пытались заговорить с ней и пришли к выводу, что она либо наглоталась
наркотиков, либо мертвецки пьяна. Тогда они дотащили ее до такси и отвезли в
полицию. Сами они на допросе говорили потом, что не знали, как с ней
поступить, поскольку она была совершенно невменяема. Шофер такси позднее
рассказывал, что Мария произнесла несколько слов на непонятном языке -- на
финском, стало быть; может, в машине они ее били, хотя оба решительным
образом это отрицают.

Меландер сделал длинную паузу и всецело занялся своей трубкой.

-- Ну, если верить первым показаниям обоих, Нюман поглядел на Марию и
велел, пока суд да дело, поместить ее в камеру для алкоголиков. Впоследствии
он, правда, утверждал, что он в глаза не видел этой женщины, а на очередном
допросе оба полицейских вдруг перекинулись и начали говорить, будто Нюман
был чем-то занят, когда они доставили Марию. Им самим пришлось якобы
немедленно удалиться по какому-то срочному заданию. Охрана же показала, что
полицейские самолично поместили Марию в эту камеру. Короче, все сваливают
друг на друга. Из камеры не доносилось ни звука, и охранники решили, что
Мария спит. Оказии в уголовную полицию не подвертывалось целых три часа. А
когда пришла ночная смена, камеру открыли и увидели, что Мария мертва. Хульт
все это время был в участке, он звонил в "Скорую помощь", но ему не удалось
спровадить ее в больницу, потому что она была мертвая.

-- Когда она умерла? -- спросил Мартин.

-- Как выяснилось потом, она умерла за час до того, как они вошли в
камеру.

Рэнн выпрямился и спросил:

-- Но когда у человека диабет... Я хочу сказать, когда люди страдают
такими болезнями, разве у них нет при себе карточки или удостоверения, где
написано, чем они больны?..

-- Разумеется, есть, -- ответил Меландер. -- У Марии Эриксон было такое
в сумочке. Но там ее, понимаешь ли, не обыскивали. Во всем участке не
нашлось ни одной женщины-полицейского, значит, обыскать ее могли только в
уголовной. Конечно, если бы она туда попала.

Мартин кивнул.

-- На допросе Нюман заявил, что не видел ни самой женщины, ни ее сумки,
и пусть, мол, отвечают полицейские и охрана. Ну, все они отделались
предупреждением.

-- А как вел себя Эриксон, когда узнал, что случилось?

-- У него было нервное потрясение, он несколько месяцев просидел на
больничном, потом у него развилась депрессия. Когда жена не вернулась, он в
конце концов обнаружил, что она забыла взять шприц. Сперва он обзвонил все
больницы, потом завел машину и поехал ее искать. Словом, прошло немало
времени, прежде чем он узнал, что Мария умерла. Не думаю, что они так,
сразу, сказали ему всю правду, но мало-помалу он докопался до истины,
поскольку в сентябре он написал первую жалобу на Нюмана и Хульта. Но к этому
времени следствие все равно уже было закончено.

XXII

Молчание царило в кабинете Меландера.

Меландер сложил руки на затылке и глядел в потолок, Мартин Бек стоял,
прислонясь к подоконнику, и выжидательно глядел на Меландера, а Рэнн просто
сидел в кресле.

Наконец Мартин Бек сказал:

-- Что же произошло с Оке Эриксоном после смерти жены? Я имею в виду не
только внешние обстоятельства его жизни, а чисто психические перемены.

-- Ну, я не психиатр, -- сказал Меландер, -- а медицинским заключением
мы не располагаем, ибо, насколько мне известно, он после выхода на работу в
сентябре шестьдесят первого к врачу не обращался. Хотя обратиться, может
быть, и следовало.

-- Но он стал другим или нет?

-- Да, -- сказал Меландер. -- Он стал совсем другим человеком.

Меландер положил руку на стопку бумаг, которые натаскал отовсюду
Стрэмгрен.

-- Вы это все просмотрели? -- спросил он.

Рэнн отрицательно замотал головой, а Бек сказал:

-- Частично. Бумаги могут подождать. Я полагаю, что с твоей помощью мы
можем составить более ясную картину.

Он хотел добавить еще что-нибудь лестное для Меландера, но воздержался,
вспомнив, что Меландер совершенно равнодушен к лести.

Меландер кивнул и прикусил свою трубку.

-- О'кэй, -- сказал он. -- Когда Эриксон снова вышел на работу, он был
замкнутый и тихий и старался по возможности ни с кем не общаться. Товарищи
пытались как-то развлечь его, но успеха не имели. Вначале они были очень
терпеливы, зная, какая с ним стряслась беда, и жалели его. Они, верно,
надеялись, что рано или поздно он станет прежним, но, видя, что из него
слова не выжмешь, если не считать необходимого по службе, и что их слова он
тоже пропускал мимо ушей, они в конце концов стали под любыми предлогами