Чтение 25–й страницы книги ~Приключения майора Звягина~

так тяжело, он всетаки не думал. Горечь и обида давили нестерпимо, и
выхода он не видел.

- Вот, значит, как это бывает,- вслух подумал он. До сих пор, как
обычно ведется, ему казалось, что подобное не может случиться с ним лично,
Геной Анучиным; так мальчик, зная о смерти, не допускает в глубине
сознания мысль, что и он не вечен.

Чувства были в таком смешении, и бессилие перед болью было так
безысходно, что Анучину единственно оставалось поторопиться к винному
магазину, соображая, не встретится ли кто из знакомых - взять без очереди,
а то до семи, до закрытия, не успеть.

- Гадюка она,- говорил он через час случайному приятелю, сидя на
раскладушке и чокаясь взятыми из автоматов стаканами (и рюмки жена
забрала!).- Ведь все моим трудом поднято, а теперь? Ну хорошо, я человек
пьющий, но ведь... тоже человек! ведь семью обеспечивал!..

И искренне казалось ему, страдающему, что не пролетала в последние
годы на водочку вся его зарплата и левые пятерки, и не прогулял он
проданный после пьяной аварии "Москвич", и не спускалось все, прежде
нажитое: туман обиды качал его.

Приятель был человек с высшим образованием, хмелея, он красиво и не
совсем понятно говорил о несправедливости жизни, о том, что лучше пить,
чем топтать людей, и он вот пьет, но никогда не топчет, и тем горд. Анучин
вникал, кивал, соглашался.

- Именно! - подтверждал он, наливая.- За что она меня растоптать
решила? Я хоть кого обидел в жизни? Хоть кому зло сделал?

И так ему стало обидно и больно, что он заплакал. Наутро привел себя
в порядок, выбрился, надел выходной костюм и поехал к жене на автобазу. Он
был трезв, повинен, уверен и добр. Полный раскаяния и готовый прощать.
Ладно, он действительно виноват - хватит, завязывает! Жену тоже понять
можно - с алкашом не жизнь бабе. Раньше-то они хорошо жили...

На автобазе ему поднесли пилюлю: жена подала на расчет, получила
неделю за отгулы и отбыла в неизвестном направлении.

Анучин деревянной походкой покинул диспетчерскую, запутавшись в
дверях, горящей кожей чувствуя едкие и насмешливые взгляды: вот идет
кисель, которого жена бросила. Алкаш...

Он брел по серым сырым улицам в совершенной растерянности. Что делать
дальше - не представлял! Дать телеграмму родителям жены в Кемерово -
может, к ним поехала?.. Да они с ней заодно, обманут, а если он и приедет
- не пустят, спрячут ее...

Детский сад! Он почти побежал к детскому саду, не замечая луж, еще
надеясь, что все утрясется, не может быть, чтобы это всерьез... Ну
конечно! Он даже улыбаться стал.

Воспитательница, милая стильная девочка, скучно-строгим голосом
известила его в раздевалке, что жена срочно уехала и сына забрала с собой.
Да, насовсем, место освободилось, уже принят другой ребенок.

И чудилось Анучину, что вредина-девчонка тоже издевается над ним, и
смотрел он на нее с ненавистью, униженный.

День двигался медленно и давяще, как паровой каток - четверг. Черный
четверг, подумал Анучин. Идти в пятницу на работу сил он в себе не
отыскал. Гори она ясным пламенем, эта работа, коли все рушится!.. И
отстоял он очередь в магазине, и напился до зеленых чертей, утром
опохмелился, время понеслось, он бы и в воскресенье добыл бутылку в
ресторане, но деньги кончились.

Деньги кончились, зато беды Анучина только начинались. Мешок с
несчастьями оказался развязан, и посыпались они одно за другим.

В понедельник велел ему мастер зайти в отдел кадров, и глядел мастер
в сторону,- нехорошо глядел. У Анучина томительно заныло в груди. Скандала
ему не устроили, объяснительную писать не заставили, и было это странно.

А в отделе кадров показали ему приказ за подписью директорам уволить
за прогулы. И вручили трудовую книжку со статьей.

Анучин даже засмеялся. Так плохо все сошлось, что уже не
воспринималось как реальное. Будто в дурном сне. Запахло полной гибелью по
всем пунктам. Словно под ним разверзся какой-то поддерживающий слой жизни,
и он летит на самое дно. Не верилось, что он. Гена Анучин, действительно
переживает такой... крах!

Он отметил обходной лист, получил в бухгалтерии двадцать семь рублей
расчета и пошел куда глаза глядят.

Вот это да, повторял он себе. Вот это да. И странное веселье с
крепкой истерической искрой играло в нем: настолько худо обернулись дела.

Думать он ни о чем не мог, в голове происходило звенящее кружение,
выпить требовалось; он здраво рассудил, что утро вечера мудренее (хотя еще
утро не кончилось), семнадцать рублей спрятал дома в карман выходного
костюма, а десятку, Дождавшись открытия винного, грамотно отоварил:
полбанки, сухое и два пива: в меру хватит, и добавки потом искать не
придется.

Возвращаться одному домой было тошно, а ребятам как раз выпить негде,
пошли к нему вчетвером, закуску разложили, нормально выпили; потеплело,
помягчело на душе, ощущение человеческого братства с друзьями появилось,
полегчали гнетущие беды: нет, жить все-таки неплохо!..

- Нам ничего друг от друга не надо,- проповедовал тот, с высшим
образованием, Андрей.- Мы никому не завидуем, никого не подсиживаем,
глоток не рвем. Вот мы почему друг с другом? А просто, бескорыстно:
посидеть, поговорить по-дружески, потому что нам хорошо вместе; тепло
человеческого общения, понимаешь? Нам плевать на гонку модных вещей,
карьеры: не в этом счастье, не в этом... Унижаться, льстить, лезть
наверх,- зачем?.. Не надо...

И звучала в его словах какая-то гордая и добрая правда, и млел Анучин
от нежной благодарности к умному и благородному другу, который умеет
выразить вслух то, что у него, Анучина, накипело внутри. Да - тепло
человеческого общения, вот что ему нужно. Как они все могли так его
бросить, отшвырнуть!.. Он же никому зла не делал, каждому готов был
помочь...

Тепло человеческого общения обошлось Анучину в меховую шапку и
джинсы, каковых утром не обнаружилось. На эти вещи он в самом крайнем
случае рассчитывал пару месяцев прожить...

Дальше понеслось быстрее. Был пропит костюм и туфли. Квартира
пропахла духом, именуемым в просторечии "ханыжным". На полу валялся мусор,
в кухонной двери торчало разбитое стекло,- что называется, прах и
запустение царили на поле брани.

В жизни серьезно пьющих людей свои трудности и проблемы, радости и
неудачи, неведомые людям непьющим. Вопрос вопросов - это, конечно, деньги.
Хорошо тому, кто пристроился грузчиком в овощной ларек или приник к иному
постоянному приработку,- а кто уже вовсе отовсюду выгнан, приобрел статус
бомжа - человека "без определенного места жительства"? Можно поднести
старушке или раззяве-студентке чемодан от вокзала до дому, но это
редкость: побаиваются алкашей, не доверяют, да и пасутся у подъездов уж
самые опустившиеся...

Хорошо также знакомства с завмагом: частенько требуется срочно что-то
грузить, разгружать, мало ли у завмага надобностей, и для таких случаев
придерживает он у рабочего входа штабелек винца самого дешевого; может с
тобой и рублем расплатиться, но лучше - винцом. Ему бутылка меньше трешки
встанет, а ты в девять утра душу за нее отдашь. Но тут постоянное
знакомство необходимо или друзья-поручители - чтоб доверяли тебе.

По двадцать копеек сшибать на улице - тоже уметь надо. Встречаются
люди, из молодых и здоровых в основном, которые в ответ на просьбу сразу и
врезать могут: руки у них чешутся! А бывает - так обругают, обхамят, что
потом час трясешься. Просить лучше у интеллигентов, они стеснительные хотя
и интеллигент пошел все чаще злой и прижимистый. Здесь необходима
практика, опыт, физиономистика.

У кого на производстве спирт имеется для каких-то надобностей, пусть
с примесями, политура, лак,- очищают всеми способами. Им проще. Но химия
сейчас так широко развернулась - можно по нечаянности и концы отдать. Хотя
знающий и умелый человек всю жизнь такое пить может - и ничего.

Годится и цветочный одеколончик или березовая вода, но их ретовая
продавщица может и не продать жаждущему человеку. Причем одеколонщика
порядочная компания уже презирает - мол, рвань, мы-то люди, себя
уважающие, имеем деньги и не гробим здоровье.

А самый низ, самое дно - это уже муравьиный спирт и прочие аптечные
снадобья на алкоголе. Но для этого необходим знакомый медик - рецепты
достать; вся-то цена пузырьку пятнадцать копеек, а поди купи...

А разжиться деньгами, да взять водки, да сесть дома, да каждому свой
стакан, да под закуску,- это уже люкс, высший класс, аристократическая
жизнь.

Со всеми этими школами в считанные дни ознакомился Анучин, словно
катясь вниз и ударяясь о ступени лестницы. И в заключение - на удивление
быстро - ознакомился с участковым.

Участковый заявил о себе властным звонком. Был он безукоризненно
вежлив и опасен, с металлом в голосе осведомился о работе и прочем:
поступили сигналы от соседей снизу.

Ах, временно не работаете? Когда устраиваться думаете? Предупредил об
ответственности и последствиях.

В перспективе Анучину явственно замаячил лечебно-трудовой
профилакторий. Понимал, а не верил: он, трудяга, нормальный парень...
Профилакторий даже не пугал - ряд знакомых уже побывал там: несладко,
конечно, скверно, но не смертельно. Может, оно бы и к лучшему -
предпринимать ничего не надо?..

А предпринимать что-нибудь ни сил, ни желания не было. Чего ради...
За что держаться, что теперь беречь?..

И тут свалилось письмо от матери, из Вовгоградской области. И
говорилось в том письме, что все у нее плохо. Лежит в больнице,
здоровьишка нету, старость не радостью а необходимо то-се, не подошлет ли