Чтение 25–й страницы книги ~Слепой стреляет без промаха~

себя в безопасности. Анжела наслаждалась радостью встречи с дочерью.

- У тебя ничего не болит? А где это ты так перепачкалась? Что это у
тебя?

Ссадина, синяк! О, Боже! Смотри, смотри, Альфред, у нее ссадина.
Сейчас же надо прижечь йодом.

- Да успокойся ты, дорогая.

- Как же я могу успокоиться? Видишь, они мучили нашего ребенка.

Полковник Соловьев стоял, прислонясь спиной к стене, наблюдая за
идиллией, царившей в квартире Бортеневских. Анжела была вне себя от
радости, она без умолку щебетала, охала, ахала, хохотала. А девочка
взволнованно рассказывала:

- А знаете, дядя Федор стрелял! Там было такое, такое! Как в кино.
Помнишь, папа, мама, помнишь, мы смотрели кино, и там один дядя всех
застрелил. Всех до единого.

- Доченька, успокойся, не волнуйся, - Бортеневский взял девочку на
руки. - Мы сейчас с тобой поговорим.

Он опустил девочку на пол, взял за руку и увлек в свой кабинет.

Соловьев направился следом за Бортеневским. Там Альфред Иннокентьевич
усадил девочку на стул, опустился перед ней на колени, строго взглянул в
глаза.

- Ты уже большая девочка, - сказал он.

- Да, мне почти семь лет, - ответила девочка.

- Так вот, послушай меня. Ты никому и никогда не должна ничего
рассказывать. Ясно?

- Почему?

- Так надо Когда подрастешь, я тебе все объясню. А сейчас запомни
никому не рассказывай о том, что с тобой произошло.

- Даже тебе и маме? - спросила девочка - Даже мне и маме, - сказал
Бортеневский и взглянул на Соловьева.

Тот утвердительно кивнул головой - А как вы думаете, Сергей
Васильевич, она не слишком взволнована? Может быть, у нее нервный срыв?

Соловьев абсолютно раскованно улыбнулся.

- Да нет, что вы, Альфред Иннокентьевич, ребенок прекрасно себя
чувствует.

Она уже давным-давно успокоилась Это вы с Анжелой на грани нервного
срыва, а с ней все в порядке. Правда? - Соловьев подошел и положил свою
ладонь на плечо девочке.

- Да, правда, - спокойно ответила та и улыбнулась полковнику.

Ее улыбка была наивной и искренней.

- Вообще, я хочу искупаться и лечь спать, - она взглянула на отца.

Тот засуетился.

- Анжела, Анжела! Девочку нужно выкупать и уложить спать.

- Вначале я ее накормлю, - голос Жанны был полон заботы. - Сейчас, я
уже готовлю ужин.

Девочка побежала на кухню к матери. Соловьев закрыл дверь кабинета.

- Ну вот, Альфред Иннокентьевич, все и закончилось.

- Да, слава Богу. Теперь они мне не страшны.

- Нет, напрасно вы так думаете, - Соловьев хрустнул пальцами и уселся
в вертящееся кресло, в котором только что сидела дочь Бортеневского. -
Они вас не оставят в покое. Пока у них есть хоть малейший шанс оказывать
на вас давление, они вас не оставят.

- Но у них нет теперь никаких козырей.

- Они попытаются вас пугать.

- Это бессмысленно, - гордо вскинув голову, выкрикнул Бортеневский. -
Бессмысленно! Я пошлю их к черту.

Лицо банкира, казалось, было преисполнено честности и гордости,
преисполнено чувством собственного достоинства. Полковник Соловьев
взглянул на банкира немного скептично и усмехнулся.

- А знаете, Альфред Иннокентьевич, с вас можно картины писать. Или
снимать фильм о честном неподкупном банкире, который стоит на страже
вкладов населения.

- А что, разве это не так? - на сто процентов веруя в свою
порядочность, произнес банкир.

- Если вам нравится в это верить, пожалуйста, верьте. Мне нужны
наличные деньги, прямо сейчас.

- Но у меня здесь нет такой суммы.

- Вы отдадите мне половину, а вторую переведете на мой счет.

- Хорошо, хорошо, - засуетился Альфред Иннокентьевич, направляясь к
дальней стене своего кабинета.

Там был сейф Он размещался за картиной, которая тоже стоила немало.
Это был женский портрет кисти Боровиковского. Бортеневский снял картину
со стены, поставил на пол и принялся открывать сейф Он вытащил четыре
довольно толстых пакета.

Соловьев следил за суетливыми и немного нервными Движениями банкира.

- Здесь сто тысяч, - положив деньги на лакированную столешницу, гордо
произнес банкир.

- Сто тысяч, хорошо, - прошептал Соловьев, взяв деньги в руки.

- Можете не пересчитывать: все точно, как в банке.

- Я вам верю, Альфред Иннокентьевич, - улыбнулся Соловьев.

Он и не думал пересчитывать деньги, а только вскрыл Один из конвертов
и заглянул внутрь. Там лежали стодолларовые купюры.

- Прекрасно, - констатировал он и, посмотрев по сторонам, увидел на
стеллаже небольшую кожаную папку с молнией, - я возьму это.

- Да-да, - согласно закивал головой Бортеневский - Пожалуйста,
считайте, она ваша.

Соловьев спрятал деньги в папку, застегнул молнию.

- Ну, Альфред Иннокентьевич, а что мы будем делать с Мартыновым и
Богаевским?

Банкир пожал плечами.

- Я думаю... мне уже все равно...

- Но ведь вы же заказывали?

- Да ну их к черту. Они уже не опасны.

- Вы думаете не опасны?

- А вы как думаете, Сергей Васильевич? - насторожился банкир.

- Поживем, увидим Но думаю, что они не оставят вас в покое.

- Черт подери, как все это дорого стоит.

- Я думаю, все это стоит намного дешевле, чем платить им.

- Да-да, это уж без сомнения. Ведь они меня могут разорить.

- Вы мне будете должны, Альфред Иннокентьевич, еще двести тысяч - и
один из этих бандитов исчезнет навсегда, а второй будет так напуган, что
ему уже будет не до вас.

Бортеневский задумался Его лоб сморщился, а глаза забегали.

- Даже и не знаю, как быть.

- Давайте подождем пару дней и потом решим, - спокойно, как о поездке
на дачу, сказал полковник Соловьев, подошел к Бортеневскому и подал
руку.

Тот судорожно схватил ее и пожал. Соловьев ощутил, какие холодные и
липкие ладони у банкира Его чуть не передернуло от этого скользкого
прикосновения.

"Как лягушка", - подумал Соловьев, направляясь к выходу.

Он не стал прощаться с женой Бортеневского. Один из телохранителей
услужливо открыл дверь, предварительно выглянув в глазок. И полковник
Соловьев покинул квартиру банкира.

Он вышел на улицу, взглянул на часы. Настроение было радостное: он
держал в руках деньги, а когда в руках Соловьева были деньги, он всегда
чувствовал себя радостным и возбужденным, как от бокала хорошего
шампанского.

"Так. Теперь Глеб, - подумал Соловьев, - наверное, он меня уже
заждался.

Надо из первых уст узнать все, как было. Надо поговорить с Глебом и
сказать ему, что пока надо остановиться и ничего не предпринимать.
Выждать хотя бы несколько дней"

Через двадцать минут петляния по московским ночным улицам Соловьев
въехал в арбатский переулок, через подворотню загнал машину во двор и
затормозил прямо у подъезда. Сунув за пояс пистолет, одернув свою
неизменную вельветовую куртку, в которой он любил ходить, когда был не
на службе, и спокойно вошел в подъезд пятиэтажного кирпичного дома.

Подойдя к лифту, Соловьев хлопнул себя по лбу: он вспомнил, что Глеб
ему не откроет без предварительного звонка по телефону.

- Чертова конспирация, - зло буркнул полковник, вышел на улицу, сел в
машину и снял трубку.

Предупредив Глеба, он вернулся в подъезд и поднялся на дребезжащем
лифте на пятый этаж. Преодолев один лестничный пролет, Соловьев оказался
у нужной двери Она медленно открылась, и Сергей Васильевич вошел в
мансарду. В руках у него была кожаная папка банкира Бортеневского В
мастерской было полутемно, пахло кофе и коньяком, негромко играла музыка
- Как ты, Глеб? - поинтересовался Соловьев.

- Уже все в порядке. Понемногу пришел в себя, - улыбнулся Глеб
Сиверов - Ну-ну. Сильно задело?

- Изрядно, - сказал Глеб, вспомнив рану.

- Укол сделал?

- Да, конечно, - Глеб небрежно махнул рукой Соловьев посмотрел на
светильник, в котором горела только одна лампочка.

- А чего ты сидишь в потемках?

- Так легче приходить в себя. От яркого света режет в глазах.

Соловьев вспомнил, почему Глеб имел кличку "Слепой" - ему никогда не
нравился яркий солнечный свет, зато он как никто другой прекрасно
ориентировался в темноте. В темноте он видел так, словно у него на
глазах был прибор ночного видения. Соловьев усмехнулся.

- Ты при таком свете, наверное, даже можешь читать?