полого поднимается к дому, в котором я нахожусь и который напоминает мне
белокаменные особняки на берегу Средиземного моря. Только поднявшись по
ступенькам на крыльцо, я разглядел надпись серебряными буквами, украшавшую
парадный вход: "Коллеж Луизы д'Албани".
но вода в нем спущена, а трамплин полуразрушен.
Все без остатка...
пиджак.
своего супруга она и слышать не желает о коллеже Луизы.
занятий? - спрашиваю я.
Жаншмидт, умер... Но коллеж был уже не тот, что раньше...
следы, - говорю я.
стояли у окна.
темно-синий блейзер.
зданием тянулась эспланада, посыпанная гравием, но сквозь него уже кое-где
пробивались сорняки. Я легко представил себе нас с Фредди в этих
блейзерах. И попытался вообразить, как же выглядел человек, который
приехал однажды, чтобы забрать нас на день, вышел из машины и направился к
нам, - как выглядел мой отец.
называемом Олеге де Вреде, хотя мне и тяжело возвращаться к этим
малоприятным воспоминаниям.
его владельцем был русский, фамилии которого я уже не помню. Ресторан этот
считался скромным, и народу там бывало немного. Управляющий, человек
преждевременно постаревший, с несчастным, болезненным лицом, сидел у
столика с закусками - происходило это году в тридцать седьмом.
чувствовал себя в ресторане как дома. Одет он был чересчур изысканно,
костюм, рубашка и все прочее - безупречно.
ослепительная улыбка, неумолкающий смех - жизнь била в нем через край. А
за всем этим скрывалась звериная хитрость.
он обратился ко мне, указывая на управляющего:
бедному старику, который, конечно же, был его отцом.
граф де Монпансье" (в ресторане его звали Олегом, это русское имя). Я
спросила, где его мать. Он ответил, что она умерла. Я спросила, где она
могла встретить Монпансье (это, кажется, младшая ветвь герцогов
Орлеанских). Он ответил - в Сибири. Все это было смехотворно. Я поняла,
что он просто подонок и готов жить на содержании особ обоего пола. На мой
вопрос, чем он занимается, он сказал, что играет на фортепьяно.
любезничает с ним, а с герцогом Виндзорским он на короткой ноге... Я
чувствовала, что в его рассказах ложь перемешана с правдой. Людей высшего
света, должно быть, покупали его имя, его улыбка, его ледяная, но
несомненная учтивость.
вдруг увидела, что ко мне с громким смехом бежит не кто иной, как этот
"Олег де Вреде", как всегда в отличной форме. Он сказал, что находился в
заключении и что в нем принял участие немецкий офицер высокого звания.
Сюда он приехал на несколько дней к своей "военной крестной" - вдове Анри
Дювернуа. "Но, - сказал он, - она страшно скупая, совсем не дает мне
денег".
"Как?" - спросила я. "Буду продавать им машины".
я могу сообщить Вам по поводу этого человека.
нашему отъезду в Межев, обрывками всплывают в моей памяти. Большие
освещенные окна бывшего особняка Захарова на авеню Гош, отдельные фразы
Вилдмера, имена - то пурпурное и сверкающее "Рубироза", то тусклое "Олег
де Вреде" - и совсем неуловимые подробности, даже голос Вилдмера, хриплый
и почти неслышный, - все это сплетается в мою нить Ариадны.
Захарова на авеню Гош. Там было полно народу. Как всегда, никто не снимал
пальто. Но я был в костюме. Я прошел через большой зал, в нем толпилось
человек пятнадцать: одни стояли у телефонов, другие, сидя в кожаных
креслах, обсуждали свои дела. Проскользнув в маленький кабинет, я прикрыл
за собой дверь. Человек, с которым я должен был встретиться, уже ждал
меня. Он провел меня в дальний угол комнаты, и мы сели в кресла,
разделенные низким столиком. Я положил на него золотые луидоры, завернутые
в газетную бумагу. Он тут же вручил мне несколько пачек банкнотов, которые
я, не удосужившись пересчитать, сунул в карман. Драгоценности его не
интересовали. Мы вместе вышли из кабинета, прошли через зал, где стоял
непрекращающийся гул голосов, люди в пальто сновали туда-сюда, и во всей
этой суете было что-то тревожное. На улице он дал мне адрес женщины,
которая, вероятно, купит драгоценности - она жила где-то возле площади
Мальзерб, - и разрешил мне сослаться на него. Шел снег, но я решил пойти
туда пешком. Когда мы с Дениз только познакомились, мы часто ходили этой
дорогой. Теперь все изменилось. Шел снег, и мне трудно было узнать этот
бульвар - голые деревья, темные фасады домов. Аромат бирючин из-за ограды
парка Монсо сменился запахом мокрой земли и плесени.
"внутренними двориками". В комнате, где она меня принимала, почти ничего
не было. Только диван, на который мы сели, и телефон на диване.
Рыжеволосая нервная женщина лет сорока. Телефон звонил непрерывно, но она
не всегда поднимала трубку, а когда отвечала, записывала в календарик то,
что ей говорили. Я показал ей драгоценности. Я был готов уступить сапфир и
две брошки за полцены, если она заплатит мне немедленно и наличными. Она
согласилась.
человеке, который несколько месяцев назад пришел в наш номер в отеле
"Кастилия". Он быстро продал зажим для галстука и два брильянтовых
браслета и так мило предложил мне разделить с ним прибыль. Добрая душа. Я
доверился ему и рассказал о своем намерении уехать и даже о страхе, из-за
которого я иногда не решался выходить из отеля. Он заметил, что мы живем в
странное время.
ее голландский друг, устроил ателье мод: квартира находилась на втором
этаже, прямо над "Сентра". Я помню это, потому что мы с Дениз часто там
бывали, - из нижнего зала этого бара, расположенного в полуподвале, можно
было выйти через другую дверь на улицу. Мне кажется, я знал тогда в Париже
все заведения и дома с двумя выходами.
Посняков Андрей
Шилова Юлия
Шилова Юлия
Бажанов Олег
Шилова Юлия
Шилова Юлия