такой шаг дается легко и тогда монашество становится спасением,
но для тех, кто насильно загоняет себя туда, монастырь
превращается в ад! Нет, я не хочу для нее такой участи.
Простите, братья, что-то я слишком разговорилась, вас я обидеть
не хотела. Вы лучше меня знаете, почему приняли постриг, и не
сомневаюсь, у вас были для этого гораздо более серьезные
причины, чем у моей Элисенды... Раз уж так все сложилось, пусть
лучше выходит замуж за этого Перронета, он неплохой малый,
хотя, конечно, до нашего мальчика ему далеко. -- Эдгита взяла
кувшин, наполнила еще раз их чаши и принялась собирать пустые
блюда. -- Я слышала, вы были в Элфорде и видели Росселина. Это
правда?
случая встретились там с Росселином и немного поговорили. Но
лишь сегодня утром узнали, что он сын Сенреда Вайверса.
спросила Эдгита. -- Здоров ли он? Сильно ли тоскует по дому? Я
его не видела больше месяца. Как он горевал, когда отец отослал
его из дома! Будто он не родной сын, будто в чем провинился! А
Росселин никогда ничего плохого не делал и в мыслях не держал.
Такой хороший мальчик! Что он говорил?
осторожно начал Кадфаэль, -- и настроение, если учитывать все
обстоятельства, у него не такое уж плохое. Откровенно говоря,
он действительно очень обижен тем, как с ним обошелся отец, и
ему не нравится жить в чужом доме. Естественно, Росселин не
обсуждал с нами своих бед, ведь мы для него были не более чем
случайные собеседники, хотя думаю, он вообще не стал бы вести
речи на эту тему ни с кем из чужих. Но он сказал нам, что дал
слово оставаться у лорда Одемара, пока отец не разрешит ему
вернуться обратно.
гневом вскричала Эдгита. -- Разумеется, отец сразу разрешит ему
вернуться, лишь только Элисенда отправится с Жаном в Букингем.
Какое ужасное известие ждет Росселина в его собственном доме!
Какой стыд проделывать такие вещи за спиной родного сына!
и в первую очередь для него, -- вмешался затронутый за живое
Хэлвин. -- Им самим от всей этой истории белый свет уже не мил.
И если родители Росселина решили скрыть от него, что Элисенда
выходит замуж, их, во всяком случае, можно понять и простить.
мрачно буркнула Эдгита. Произнеся эту малопонятную фразу, она
подняла деревянный поднос и направилась к двери. Немного не
дойдя до нее, остановилась и вновь повернулась к монахам. --
Мне бы хотелось, чтобы все было честно. Мне бы хотелось, чтобы
ему сказали. Неважно, может Росселин на ней жениться или нет,
он имеет право либо благословить этот брак в своей душе, либо
отвергнуть. А как получилось, что вам стало известно его имя,
но вы не знали, откуда он родом?
что он уехал на охоту вместе с лордом Одемаром, -- ответил
Кадфаэль. -- А позже мы сами с ним встретились и он помог
Хэлвину, когда тот почти не мог идти после бессонной ночи,
проведенной на коленях в церкви.
оживилась Эдгита. -- А кто, говоришь, упомянул его имя? Жена
Одемара?
вовсе. Это сказала мать Одемара, Аделаис де Клари.
Эдгита перехватила его покрепче и подошла к двери.
почти сразу началась метель, так что, скорее всего, она все еще
не уехала.
Ходят слухи, они с невесткой терпеть друг друга не могут.
Впрочем, такое иногда случается. -- Привычным движением локтя
она распахнула дверь и сказала: -- Слышите, кони ржут под
окнами? Это, должно быть, приехал Жан де Перронет.
торжественности и помпы. Он явился в дом будущих родственников
с одним слугой и двумя грумами и привел с собой двух лошадей
для невесты и ее служанки и еще несколько лошадей про запас для
будущей поклажи. Все было продуманно и практично, да и сам
Перронет в простом скромном платье производил впечатление
толкового, здравомыслящего человека, а его лошади, как с
удовольствием отметил Кадфаэль, отличались исключительной
ухоженностью и великолепной сбруей. Да, Жан де Перронет знал,
на чем стоит экономить, а на чем нет.
новоприбывших. Вновь заметно похолодало, ветер так и не утих, а
судя по несущимся в поднебесье рваным облакам, к вечеру опять
мог пойти снег. Путешественники, несомненно, были рады
очутиться наконец под надежной крышей.
его у крыльца. Он дружески обнял молодого человека и повел его
к своей жене, которая, улыбаясь, стояла в дверях, чтобы
приветствовать гостя так же сердечно. Кадфаэль обратил
внимание, что Элисенды нигде не было видно. На ужине в честь
жениха ей, конечно, присутствовать придется, но пока приличия
позволяли ей уклониться от встречи с ним, переложив все хлопоты
по приему гостя на брата и его жену. Хозяева увели Жана в дом,
а слуги Сенреда так энергично принялись помогать прибывшим
развьючивать лошадей, что через несколько минут кони уже стояли
в конюшне и двор опустел.
размышляя обо всем, что видел, и не мог найти в молодом
человеке никаких изъянов, за исключением одного -- он был не
тот, кого любила Элисенда. А посему никогда ему не видать того
счастья, которым она была бы способна одарить любимого. На вид
Жану было лет двадцать пять-двадцать шесть и выглядел он вполне
зрелым и уверенным в себе. Его слугам легко с ним, потому что
Жан уважает их за хорошую работу, а они чтят его как разумного
и справедливого господина. Красивый, высокий, прекрасного
сложения, с открытым счастливым лицом, в предвкушении давно
ожидаемого блаженного часа -- Сенред не мог найти лучшего
жениха для своей любимой младшей сестры. Жаль, что сердце ее
принадлежит другому.
глубину терзавших его сомнений, проронил Хэлвин.
братьев-бенедиктинцев, не согласятся ли они присоединиться к
семейному ужину, а если отец Хэлвин пожелает остаться в
уединении, ему принесут ужин в его комнату. Хэлвин, пребывавший
в состоянии сумеречной сосредоточенности и погруженный в свои
мысли, конечно, не был расположен принимать участие в общей
трапезе, но в то же время не хотел показаться невежливым --
нельзя же бесконечно избегать общество гостеприимных хозяев, --
и поэтому он сделал над собой усилие, вышел из скорлупы
тревожного молчания и спустился к столу. Ему отвели место
неподалеку от жениха и невесты -- ведь он выступал в роли
священника, которому вскоре предстояло их повенчать. Кадфаэль,
сидевший немного поодаль, хорошо видел всех главных участников
торжества. В нижней части холла, освещаемого зажженными
факелами, сообразно своему рангу и статусу, собрались остальные
домочадцы и слуги.
подумал, что скоро его другу впервые придется выступить в роли
посредника между смертными и Всевышним. Правда, в последнее
время многих, кто был помоложе из монашеской братии, призывали
готовить себя к священническому сану, но большинству (как,
впрочем, и самому Хэлвину до сегодняшнего дня) суждено было всю
свою жизнь прожить священниками без паствы и, может быть, ни
разу не исполнить ни одной из главных пасторских обязанностей
-- крестить, венчать, отпевать и возводить в сан тех, кто идет
им на смену. Какая страшная ответственность, рассуждал
Кадфаэль, сам никогда не помышлявший о сане, когда тебе,
смертному, ниспослана Божья благодать, когда на тебя возложена
привилегия -- и одновременно тяжкое бремя -- соучастия в жизни
других людей: обещать им спасение души, совершая обряд
крещения, соединять их брачными узами, сжимать в руке ключ от
чистилища, когда их душа расстается с телом. Если я когда и
брал на себя эту роль, подумал Кадфаэль, охваченный глубоким,