казалось унизительным быть сильной для того, чтобы охранить ее ото всего -
и от меня тоже? Сейчас я вернусь к ней, - вдруг понял он, остановившись. -
Я пристрелю этого ее "товарища", который жрал мой хлеб. И уведу ее с
собой. Вот так".
подушку, и плакала, потому что, увидев Воронцова, она поняла, что всегда,
все эти годы ждала лишь его одного, а сейчас должен прийти Андрей -
ровный, влюбленный, приветливый - и будет подробно рассказывать ей о
прожитом дне и о том, как виделся со своей дочкой на квартире у дяди
Натана, и о том, что сегодня говорили на кафедре после посещения
антикварного мебельного магазина; и все это стало сейчас так невыразимо
горько Вере, что она, накинув пальто, выбежала на улицу, чтобы найти
Воронцова, но никого на улице не было. Шел дождь - теплый, весенний, и
пахло промозглой сыростью.
запотевших, слезливых окнах метались тени лакеев. Слышно было, как кто-то
из посетителей затягивал старинную казацкую песню, но, видимо, "певец" был
безголосым, потому что он немилосердно фальшивил, замолкал, чтобы
вскорости начать сызнова.
луком и пивом из свежеоткупоренных бочек. Возле металлической
гофрированной печки было два места за маленьким столиком. Воронцов спросил
старика, сосавшего пиво из длинного стакана:
знобило, но думал, что это нервное. Если простуда - он должен был бы
простудиться там, на границе, когда попал в яму с водой, а потом спал в
мокром стоге, но нет - он чувствовал себя все эти дни хорошо, до встречи с
Верой.
знобит. Ничего, сейчас выпью и отойду".
по-старорежимному?
покровительства, заговорил лакей, вытирая вонючей тряпкой столик,
стряхивая при этом крошки на колени Воронцову, - в другой раз надо
осмотрительней... Я-то отходчивый, а иной сразу за фалду и в милицию. Чего
изволите?
значит, еще не все потеряно, если "чего изволите"..."
Рассыпчатую картошечку можно предложить с селедочкой...
он понял, что здесь сейчас ему надо заново изучать "правила хорошего
совдепского тона". Погибнуть на мелочи ему не хотелось - он не имел на это
права; игра, которую он задумал, предполагала жизнь, но не смерть.
времена, когда мы Россию бранили и жаждали британского демократизма.
Добранились - сиди и отвечай, Виктор Витальевич. Все мы бранили, только
Вера никогда ничего не говорила - умней всех нас она, потому что
женщина..."
когда устаю.
усталость как раз и требует беседы. Тот, кто молотом машет в кузне, тот к
печке тащится, чтобы спать... А вы сейчас, прошу извинить, не о постели
думаете, а о бабе в оной... И причем не о своей, но о чужой, что помоложе.
толстые губы, спрятанные под пегими усами и бороденкой, он погрозил
пальцем Воронцову и шепнул:
судьба, - подумал он. - Мне в детстве такие старики снились перед единицей
в гимназии".
мяса, обложенного мелкими желтыми картофелинами.
в глаза и не боятся..."
помню; по лику помню: я швейцаром был в Английском клубе. Вы туда
приезжали... И с Немировичем приезжали, с народным артистом, и с
покойником Мамонтовым...
Никандров высмеял бы меня за такой сюжет".
а деловито, оценивающе:
домах, так что лишних людей не будет, да и запоры хороши, если, не ровен
час, проверка.
клубе? В сюртуках, только в сюртуках...
лишь грамоту на глянце... Значит - не обознался я... У меня глаз цепкий...
Вы-то нас никого не помнили, а мы вас всех до одного - как во сне видим...
еще два графинчика.
чтобы уснул. Тогда и уйти. Ведь начнет в спину кричать, животное..."
версту вижу. Москва нынче бездомных не любит и примечает быстро. Пошли.
крутому склону горы, спускавшейся к Москве-реке; было в этом домике темно,
дверь отворила подслеповатая старуха и сразу же ушла за тонкую фанерную
дверь и там - Воронцов слышал это отчетливо - пробормотала:
спину:
двигаясь, прислушиваясь к тому, закроет старик входную дверь на засов или
уйдет. И лишь когда скрипуче грохнула щеколда, а потом прогрохотал засов,
он выдохнул и медленно осмотрелся. Окно было низкое, закрытое ставнями.
Воронцов на цыпочках подошел к ставням, осторожно открыл крючок и выглянул
на улицу: окно выходило в густой сад. Голые ветви сирени упирались в
стекло.
казакин, свернул по-походному, положил возле двери и лег на него, как на