плачете. Вот и вся разница.
с Гиацинтовым, интересуясь дальнейшей участью большевиков, арестованных по
делу подпольной газеты. Он говорил о необходимости находить третье решение
судьбы политического противника. Ни в коем случае - террор, это плохо
принимает мировое общественное мнение. Но недопустим и пустой либерализм -
в России либерализм обязательно кончается кровью.
необходимо иметь про запас того, кто потом станет козлом отпущения. Хотя,
простите, - прервал себя консул, - еще могут подумать, что я вмешиваюсь в
ваши внутренние дела.
направляясь, встречать Тачибану, - кажется, последний железнодорожный
пункт, а там граница. То есть возможна высылка большевиков, а не казнь.
Забытое благородство по отношению к оппозиции. Это понравится миру. А если
Семенов в Гродекове красных обидит, это уже не ваша забота, а ваша печаль.
Да, мы заболтались, прошу вас в тот зал, Кирилл Николаевич, бридж обещает
быть интересным, хотя несколько вялым. Где же господин Ванюшин?
- здесь.
показывая, как это ему приятно.
проиграем мы с вами все на свете.
профессионально быстро проглядели полосы. Фривейский усмехнулся.
загубили! От тюрьмы, как и от сумы..."
красного лидера. Он тоже рассмеялся вровень с Фривейским: смешок, смех,
хохот; спрятал газету в карман и ушел, рассеянно раскланиваясь на лестнице
со знакомыми.
не рассердились подписчики! Тоже мне, понимаешь, Наты Пинкертоны!
часов завтра ты будешь им отвечать не по телефону, а в комнате номер семь,
на Полтавской, три.
нечто непоправимое.
Откуда я знал, что это из охранного?!
- а то вам наверняка шею свернут. "Загубили, суки, загубили!".
Исаев.
Васильеве!
отправился в кафе "Банзай". Там он сел в уголке за бамбуковой
перегородкой. Вскоре пришел Чен. Они молча переглянулись. Исаев раскуривал
сигарету и шептал, пока лицо его было скрыто в пахучем голубом дыму:
не должен идти на кладбище...
правительственная делегация ДВР во главе с Федором Николаевичем Петровым и
Василием Константиновичем Блюхером, направляющаяся на переговоры с
японцами в Дайрен.
белогвардейцы.
ослепительных гетрах. Лица улыбчивы и доброжелательны. Руки сложены на
животиках: ни дать ни взять - игрушечные полицейские. Делать им сейчас
ничего нельзя: демократия прежде всего. Кричать можно что угодно и кому
угодно. Нельзя разрешать действовать физически. Это нехорошо. Это даже
некрасиво. Этого полиция постарается не допустить.
пьяней и похабней, просто извозчичьим матом орут.
которое охраняет японская жандармерия.
власти подгоняют к зданию представительства ДВР три броневика и роту
солдат.
Дайрен - к месту переговоров, - а вокруг марширует рота солдат. И не
понять, то ли арестованных увозят, то ли почет оказывают.
проживший на Востоке всю жизнь, шепотом объяснял проводникам салон-вагона:
мозг другой, и видят они не так, как европейцы. Поди догадайся, как они
все вокруг себя видят! Глаза у них с прищуром, необыкновенно хитрющие
глаза. Но и хитрость у них особая, на нашу не похожа. Мы в обход хитрим, с
дальним прицелом и с логикой в замысле, а дальневосточный азиат в лицо
тебе врет и улыбается - это и есть, по-ихнему, хитрость. Думаешь про него:
вот чудак, мне ж твоя хитрость сразу видна. Ан нет! Ему только этого и
надо. Это он так поначалу хитрил. На самом-то деле он подальше нашего
брата задумал, и убить для него - это помочь человеку переместить душу из
бренности в божественность, всего-навсего.
старомодно и учтиво. Делегацию встречает секретарь МИДа господин Шимада.
Он провожает членов делегации на отведенный им второй этаж и
договаривается с секретарем русской делегации, что переговоры будут
вестись здесь же, в сером зале, без прессы, форма - белые костюмы из-за
влажной жары, черные галстуки и штиблеты черного цвета.
сведения, что у нас нет белых костюмов. Вот ведь черт возьми, а? Может, мы
и в этих пройдем? Чем наши плохи, серенькие?
раскошелиться, сейчас поедем к портным.
побыть ни минутки. Только наши решат отдохнуть с дороги, как в номер к
каждому стук в дверь: на пороге стоит сахарный от нежных улыбок дипломат,
и просит пожаловать господ делегатов вниз, в ресторан, на торжественный
обед.
бывает такого стола в жизни! Наши дипломаты - все из рабочих, только
переводчик - бывший студент да Федор Николаевич Петров прошел курс наук в
тюремном замке Шлиссельбурга.
на руки свои не смотрят, жуют быстро, отрезают малюсенькие кусочки, и все
будто само у них режется. А у наших - кроме Петрова, который так же легок
и изящен, - ножи тупые, с вилок все падает, секретарь вывалил кусок курицы
на брюки своему японскому соседу (японец даже не шевельнул бровью - вроде
это и не его ноги), экономический советник опрокинул на себя один из пяти
фужеров, поставленных перед ним официантом, другой советник с такой силой
нажал вилкой на елозившую по тарелке диковинную закусь, что тарелка - тюк!
- и пополам. Василий Константинович до вилки с ножом не дотрагивается
вовсе. Только корочку маслом помазал и жует себе, на хозяев стола
посматривает и все запоминает: кто как и что ест.