Чтение 25–й страницы книги ~Репортер~

социальных прожектеров, передовые люди поняли, что обновление общественной
жизни должно начинаться с совершенствования духовности... Человек, семья,
нация - таковы ступени нашего естественного объединения... Никакой
прогресс техники и материального производства не может обеспечить людям
счастья... Покорение воздуха привело к массовой гибели женщин и детей...
Успехи химии дамокловым мечом газовой войны висят над современным
человечеством... (Передают, что этот абзац вписал лично Штрик-Штрикфельд,
заметив полковнику генштаба Мартину: "Люди Власова эмоциональны, их надо
всячески направлять в русло дискуссий по общим проблемам, отводить от
реальных дел и планов".) "Духовный упадок приводит к измельчанию
культуры... Массовые выпуски современной культуры означают падение наших
духовных ценностей... Будем мы и дальше катиться по наклонной плоскости
духовного регресса? Или повернем человечество к вершинам Духа? Особой
остроты этот вопрос достигает в нашей нации. Основной поиск нашей души -
поиски справедливости и правды. Наша философия чужда прагматизму и суете
технического прогресса, мы прилежны этической философии. Этика изучает не
столько существующее, сколько то, что должно быть, не мир реальный, но мир
идеальный... В этом наша особость... В 1641 году в Париже была издана
книга "Жизнь высшего общества", в которой сообщалось, что, мол, "появился
надоедливый обычай мыть руки и лицо; есть даже чудаки, которые иногда моют
ноги"... Между тем у нас уже в старину создалась традиция содержать свое
тело в чистоте..."

...А как же Радищев, подумал я. Неужели он клеветал на мой народ,
описывая страшные условия, в которых жили крепостные? А Салтыков,
Успенский, Лесков? Горький? Помяловский?

...В одном из последних донесений отец писал: "Гиммлер наконец принял
Власова... Беседа проходила с глазу на глаз в течение двух часов... Власов
окончательно утвержден председателем Комитета освобождения народов
России... Сделано это не без активного, хотя и незримого нажима
генерального штаба, особенно генералов Гелена и Хойзингера, которые
считают, что сейчас необходимо печатать как можно больше фотографий
Власова вместе с Гиммлером, Риббентропом и Кейтелем на страницах
итальянских, норвежских и датских газет, чтобы создать для западных
союзников иллюзию единства "свободных" русских с национал-социализмом...
Несмотря на то, что антисемитская пропаганда Геббельса в последнее время
приобрела совершенно болезненные формы, особенно после того, как Красная
Армия вышла к границам рейха, Власов теперь не очень часто повторяет
лозунг о необходимости "тотального решения еврейского вопроса", порою даже
опускает слово "тотальное". То же и по отношению к нашим политработникам:
"Мы намерены судить далеко не всех комиссаров, но только злостных
приверженцев еврейско-масонского большевизма..." По поводу
"большевистско-жидо-масонского заговора" особенно надрывается поручик
Бласенков Виталий Викентьевич; он перешел на сторону немцев в сорок
третьем, как только попал на фронт, до этого служил в Ташкенте, родился в
Мытищах, там и кончил школу. В пропагандистскую роту РОА поступил после
того, как предал старшего политрука Извекова, казненного гестапо, - был
руководителем большевистских пропагандистов в концлагере. Говорят, что он
был учеником бывшего батальонного комиссара Зыкова, главного идеолога
Власова, утверждавшего, что в Москве он служил в "Известиях" до того, как
был расстрелян его зять, народный комиссар просвещения Бубнов. Однако
после того, как Зыков был казнен СД, поскольку его заподозрили в
полукровстве, Бласенков первым начал выступать против этого "жида", требуя
проверки всего состава пропагандистов РОА на предмет обрезания, а также
промера циркулями черепов и ушей, что, по мнению Розенберга, позволяет
распознать степень скрытого еврейства... Однако профессора РОА - Аскольдов
из Ленинграда, Львов, ведущий курс истории, Андреев, читающий основы
теологии, а также Осипов, преподающий курс критики основ
марксизма-ленинизма, - называют такого рода приборы смехотворными: "Речь
должна идти о генеральной деевреизации мира". Профессор Андреев, кстати,
считает основной заслугой власовского движения то, что на захваченных
большевиками у немцев русских территориях евреи не возвращаются на
секретарские должности в райкомы: "Почему бы нам вообще не побрататься на
этой основе с наступающей Красной Армией?" На что Бласенков ответил: "Она
вас пулеметами побратает, не выдавайте желаемое за действительное..."

Любопытно, что поручик Бласенков в последнее время обрушивается не
только на большевиков, но и на немцев: "Они готовы сдаться американцам,
нас бросят на произвол судьбы, спасение в наших руках!"; он словно бы
провоцирует гестапо; кстати, не он один сейчас норовит попасть в
концлагерь, чтобы выйти оттуда страдальцем, - алиби на будущее.

(Я долго разбирал несколько слов, написанных карандашом напротив
абзацев, посвященных Бласенкову. Точно определил подпись: "В. А.". Потом
разобрал и другие слова - все сомкнулось; отец не мог понять, кто писал на
него доносы, я - понял... Спустя тридцать лет после его смерти.)

"Штрик-Штрикфельд намекнул Власову, - продолжал отец, - что после его
"Пражского обращения" о необходимости борьбы русского народа против
большевизма целесообразнее всего уйти в отставку; возможно, это будет
грозить вам концлагерем, но ведь западные политики уже изучают вашу
антибольшевистскую, глубоко национальную программу... Кто знает, что может
произойти в ближайшем будущем, когда фюрер уступит власть реальной силе?"

...Я долго держал ладони на этих листочках бумаги, как бы ощущая руки
отца. Потом аккуратно завязал папку с грифом "хранить вечно", сдал ее
архивариусу с тросточкой и отправился в читальный зал архива Октябрьской
революции. Здесь я заказал материалы по делу "Союза русского народа"
доктора Дубровина и речи депутатов Государственной думы...

Работал я с ними допоздна.

Вернувшись в редакцию, я достал из стола афишку, приглашавшую
желающих посетить диспут "Старины" по проблемам сегодняшнего дня. Ведущим
был указан доцент Тихомиров...

XIX Я, Валерий Васильевич Штык

_____________________________________________________________________

Этот Варравин не понравился мне с первого взгляда; я сам
закомплексованный и поэтому терпеть не могу себе подобных. Хоть он и
говорит объемно, хорошим языком, по-русски, без опостылевшего жаргона и не
подгоняет с ответом, но вопросы его излишне жестки, меня от такого
прагматизма коробит, да и слишком резко он формулирует предмет своего
интереса, ставя себя в какое-то начальственное положение, будто я к нему
нанимаюсь на работу.

Не понравилось мне и то, как Варравин спросил:

- Отчего же до сих пор, несмотря на гласность, ваши работы об
инопланетянах не выставляют в серьезных залах?

В этом его вопросе была и снисходительность, и жесткость, и затаенное
желание с первой же минуты верховодить в беседе.

Ну, я и ответил:

- А вам, собственно, какое дело до моего творчества? Я вас не
приглашал, пришли без предварительной договоренности, а если вы
действительно репортер, то вам должно быть известно, что художники у нас
пока что своих выставочных залов не имеют, только организации. Вот вы к
ним с этим вопросом и обращайтесь.

- Обращался, - ответил Варравин и достал пачку "Явы".

- Нет уж, пожалуйста, табак спрячьте, я не курю и другим не позволяю,
это - грех.

Варравин кивнул:

- Один из грехов.

Сигарету он сунул в рот, но, понятно, закурить не посмел.

- Что у вас еще? - спросил я. - Я занят, ваш визит неожиданный, а у
меня время расписано по минутам.

- Я буду краток, - пообещал он. - Как вы считаете, сажать человека в
тюрьму - греховно? Более греховно, чем сигарета? Или - так, суета, от
тюрьмы да от сумы не уйдешь...

- В связи с чем вы спросили об этом? - я теперь испытывал к нему уже
нескрываемую неприязнь.

- Вы в Загряжск летали?

- Ездил. А в чем дело?

- Вы там встречались с директором строительного треста Горенковым?

- Не помню я, с кем встречался. Я туда не встречаться приехал, а
посмотреть объем работы и утвердить эскиз.

- Утвердили?

- Нет.

- Почему?

Мне сделалось стыдно за то, что я покорно, по-бычьи, отвечал на
вопросы этого человека. Я ощутил себя так, словно лишился чувства
перспективы, а такое было присуще только античным живописцам, они не
хотели никому диктовать свое видение, только современные пейзажи с их
глубиною навязывают зрителю единый порядок; не хочу никому ничего
навязывать, но не желаю, чтобы и мне навязывали чужую волю, хватит.

- А вообще-то по какому праву вы меня допрашиваете? - поинтересовался
я, внимательно разглядывая посетителя.

Он ответил мне тем же, но изучать меня начал не с лица, а с формы
ушей, а у меня плохие уши, прижатые и маленькие, Люда говорила, что такие
уши не могут быть у талантливого человека, уши - суть человека,
мини-человек, изначалие...

Я поднялся.

- Извините, но время у меня кончилось. До свиданья.

Варравин не двинулся, сосредоточившись на моем левом ухе; какая-то
гоголевская ситуация, смех и ярость.

- До свиданья, - повторил я. - Полагаю, вы достаточно воспитаны,