начинают прямо в прихожей, пытаясь подстегнуть себя и выдать отсутствие
страстей за их взрыв, но Крупняков помог ей снять легкое пальто и за руку
повел в гостиную, с накрытым заранее кофейным столом.
вытянув ноги и отметив, что Крупняков слишком быстро отвел взгляд от
приютившего ее дивана.
мелких: мелкие сжились, смирились с неказистостью и давно похоронили
смущение, иначе не проживешь, а вальяжные великаны, вроде Крупнякова,
нередко мнутся и не знают, как подступиться, будто малые дети.
фруктовые ножи, щипцы для кускового сахара, которыми никто ни разу не
пользовался, но которые и впрямь украшали стол; каждая вещь находила свое
место мгновенно и свидетельствовала, что Крупняков учинял подобную
сервировку сотни раз.
медленно прошла мимо Крупнякова, едва задев его бедром, взяла вазу,
наполнила на кухне водой, вернулась, расставляя в воде гвоздики и любовно
отводя одну головку от другой.
рушился и перестроиться на ходу хозяин апартаментов, похоже, не успевал.
решается. Еще бы! Она не из дурочек, что он таскает отовсюду, этих
полу-студенток, полумолодых специалистов, изнывающих от скуки и
непроясненности перспектив, вбивших в голову, что Крупняков живописец или
композитор, или кто-нибудь другой из безбрежного мира неподдельного
искусства.
удовольствии издевки: злость свою оправдывала тончайшими унижениями из
тех, что ей приходилось переживать, сгибаясь перед сильными мира сего и, в
особенности, их женами; Аркадьева ненавидела более удачливых, чем муж;
судьбу таких, как муж, решали - поедет, не поедет; другие же решали сами,
стоит ли им ехать, когда и куда и на сколько, такие люди заставляли
Аркадьеву испытывать страх; роль веселой говоруньи с каждым годом давалась
все труднее, и если промашки артистизма раньше восполнялись внешностью, то
сейчас, уже предощущая увядание, Аркадьева металась, выбирая маску,
обещавшую обеспечить, и дальше безбедное житье. Театр выездных не прощал
ошибок и любая неверная реплика могла стать гибельной. Аркадьева ушла в
себя, и Крупняков возликовал: женщина прислушивается к внутренним голосам,
нашептывающим о Крупнякове разное, но по большей части привлекательное и
сейчас пытается разобраться и вычленить важное, именно то, из-за чего она
согласилась после недвусмысленно обильного обеда нанести ему визит.
величину, как робот, из которого вынули моторчик или обеспечили приводы,
руки и ноги нелепо напряжены, глаза вперены в красивую женщину, которая
умолкла так внезапно, не хочет ни пить, ни есть и вообще не ясно, чего
добивается. Крупняков подумал, что, быть может, Аркадьева гневается из-за
сделки с машиной, но сегодня машина не всплыла ни разу и вообще деловых
разговоров не вели и всем поведением Аркадьева показала, что сейчас для
нее Крупяков мужчина и только мужчина, и все, что связывало их раньше -
дела, купля-продажа, клиенты, разделы сфер влияния, рынки сбыта, - все это
ушло, выпало за пределы сегодняшнего дня и ни на что не повлияет.
пыль в углублениях резных ножек и застывшие пятна, - то ли варенья, то ли
ликера, который Крупняков глотал прямо в кровати - на светлом ковре и еще
она видела давно немытые окна, выглядывающие из-под тяжелых и также
наевшихся досыта пылью штор, и трещины на потолке и подтеки по углам; и
фигура владельца квартиры из нелепой превращалась в жалкую, смехотворную,
постыдно пыльную внутри, как зевы бронзовых подсвечников в углах спальни.
видела мужа, суетящегося в аэропорту, его переговоры с таможенниками, его
руку, размахивающую белыми листками деклараций, и каменное лицо молодого
пограничника в будке паспортного контроля, и уходящий к самолету
коридор-шланг, выплескивающий чету Шпындро в иной мир и... вместо люка в
самолет, из которого выглядывало бы намазанное лицо стюардессы, Аркадьева
упиралась глазами в приглушенных тонов чужую спальню, полную застывших
шепотов и стонов, и вещей, переходивших из рук в руки под шуршание денег -
и все это оказывается предваряло таинство любви.
кофейного, жест ее будто вырвал Крупнякова из оцепенения, он приблизился,
обнял женщину за талию: Крупняков жарко дышал, тепло его тела накатывало
парными волнами, глаза Крупнякова избегали глаз Аркадьевой, руки, имитируя
ласки, вяло шевелились, как плавники: эти прикосновения вернули Аркадьеву
к реальности, вырвали из мира выездных с их символикой и неоднозначностью,
с десятилетиями выработанными ритуалами, приближавшими их к религиозной
секте; она имела в виду не случайно выехавших раз в жизни или два, а тех,
для кого поездки стали способом существования: предки китов из воды вышли
на сушу, на суше стали млекопитающими и снова вернулись в воду; выездные
начали, как все, и после долгих десятилетий эволюции превратились в особый
подвид, также разнящийся от всех прочих, как кит - млекопитающее - от
мыши.
антипатии к перекупщику антиквариата не испытывала - ничего - и это было
лучше, чем отвращение, и она боялась, что при шатком балансе взаимности,
воцарившейся на крупняковском диване, мгновенно может вспыхнуть
раздражение.
допуская ложных шагов и тем приближая неизбежное.
другой и муж вернется домой, - суббота, жены нет, лишнее, тянуть глупо,
она откинулась на спинку дивана и сбросила туфли легким, едва уловимым
движением.
сводом мощного гривастого черепа.
магазинных угодьях оставалась без его надзора Притыка, Александр
Прокофьевич Мордасов не находил себе место, будто оставил окоп на
танкоопасном направлении.
в дранке, запыленные оконца, обшарпанные прилавки, давно немытые плафоны,
свесившиеся с испещренного трещинами потолка еще в начале пятидесятых
годов скрывали мощное стальное сердце динамо-машины, стараниями Колодца
преобразовывающей его энергию и сметливость в деньги. Таких, как Шпындро,
к Колодцу наезжало немало и он умудрялся разводить их так же легко, как
опытный диспетчер составы на забитой станции: каждый выездной всовывался в
каморку Мордасова один и в одиночестве исчезал, рискуя наскочить разве что
на Туза треф, докладывающего о житье-бытье запойного мордасовского
воинства или на Стручка, тайно стучавшего на Туза треф к вящему
удовлетворению Колодца, понимающего, что все поставлено профессионально:
безнадзорных подчиненных не имеется.
цвета побуревшего граната. Над воротом пиджака Филина торчала засаленная
петля вешалки, из чего следовало, что дома за Филиным не следили, при
неловком движении качнувшегося к рулю беломорника Мордасов различил
лопнувший под мышкой рукав и, в жизни не видев жену Филина и его дочерей и
его дома, удостоверился, что годы заката Филин проживет без ласки и
участия близких.
переслоенного горлодером Филина - прикидывал, исчезнет ли смрад через день
или два или кислым привкусом зависнет над подголовниками на неделю. Машина
катила медленно, будто скорый его покупатель-литовец, спеленутый
Крупняковым, притаился под заросшим акациями забором и укоризненно
наблюдал за продвижением намеченного к продаже авто по ухабам и рытвинам
улиц, ведущих к обиталищу Мордасова.
отражалось тонкое лицо с синевой под глазами и синими же глазами, будто
принадлежавшими девочке пяти лет, невинными и готовыми полыхнуть восторгом
в любой миг. Настурция растягивала губы, показывая зубы и чуть поворачивая
голову, прикидывая, ровно ли лежит помада.
составленные из грубо сколоченных ящиков, уныло серели перед такими же
серыми женщинами без возраста в одеждах различных, но безцветьем и
безликостью напоминающих униформу.
ручку, обмотанную тряпкой на месте уже многолетней выбоины в пластмассе;
Стручка, привалившегося к облупленному бронзовому монументу тощего
пионера, состоящего почти целиком из галстука, явно тяжелого для тонких
ножек дитя и утягивающего отрока к постаменту с надписью "Юность - наша
надежда"... Все, что виделось Настурции в зеркале пудреницы, не двигалось
и лишь по втекающей в площадь улице с бывшим названием "Алилуйка" и с
нынешним "Ударного труда" крался - иного слова не подберешь, так медленно
все происходило, - грузовик.
всяком случае благополучно избежавшей его, так как кроме названия месяца
Володихин Дмитрий
Каменистый Артем
Шилова Юлия
Василенко Иван
Плотников Александр