пришло крикнуть о помощи. Он никогда не обращался ни к кому за помощью, и
ничего нет удивительного, что не подумал об этом и сейчас. Всегда он
рассчитывал только на собственную смелость и находчивость, да и не было у
него, со времени Калы, никого, кто мог бы отозваться на его зов. Когда он
спохватился, было уже поздно.
самому добраться до земли. Чтобы не потерять ни одного шанса, он решил
медленно плыть по направлению к берегу, может быть, скоро пройдет
какое-нибудь судно.
эти мощные мышцы почувствуют усталость. Ориентируясь по звездам, он медленно
продвигался вперед; заметил, что ему мешают сапоги, и сбросил их. За ними
пошли брюки, и он сбросил бы пиджак, если бы не вспомнил, что в кармане у
него драгоценные документы. Чтобы успокоиться за них, он пощупал рукой, но,
к величайшему его смущению, их не оказалось.
что снова овладел бумагами, которые Тарзан отобрал у него в Бу-Сааде.
Человек-обязьяна послал проклятие и сбросил в Атлантический океан пиджак и
рубаху. Еще немного -- и он освободился от остальной одежды и поплыл к
востоку, ничем не стесняемый.
увидел на воде какую-то черную массу. Несколько сильных взмахов привели его
к ней, -- это было днище корабельного остова. Тарзан взобрался на него, ему
хотелось отдохнуть, по крайней мере, до тех пор, пока совсем рассветет. Он
не думал оставаться здесь долго -- в жертву жажде и голоду. Если умирать, то
лучше умереть действуя, делая какие-нибудь попытки спастись.
спавшего вот уже двадцать часов. Тарзан от обезьян свернулся на покрытых
тиной досках и скоро заснул.
ощущением, заговорившим в нем, была жажда, выраставшая до размеров
настоящего страдания, по мере того, как к нему возвращалось сознание. Но
скоро и жажда была забыта в радости, которую ему доставили два открытия,
сделанные одновременно: кругом плавала масса обломков и между ними
перевернутая вверх дном спасательная лодка, а к востоку на горизонте смутно
маячил отдаленный берег.
Прохладные воды океана освежили его почти так же, как это сделал бы стакан
воды, и он с обновленными силами притянул небольшую лодку к остову и после
нескольких геркулесовских усилий втащил ее на скользкое днище. Здесь он
перевернул и осмотрел ее. Лодка была совершенно цела и скоро благополучно
качалась между обломками. Затем Тарзан выбрал несколько обломков, которые
могли заменить весла, и через несколько минут он был уже на пути к
отдаленному берегу.
различать предметы на берегу и общие контуры берега. Перед ним открывалось
нечто вроде маленькой, защищенной бухты. Лесистая вершина, расположенная к
северу, показалась ему странно знакомой. Возможно ли, что судьба выбросила
его у самого порога его родных, горячо любимых джунглей! Но как только нос
лодки прошел устье бухты, всякие сомнения рассеялись: перед ним, на дальнем
берегу, в тени девственного леса, стояла его собственная хижина, выстроенная
еще до его рождения руками давно умершего отца его, Джона Клейтона, лорда
Грейстока.
берегу. Едва нос его коснулся земли, как человек-обезьяна выскочил на берег,
сердце у него билось радостно и с восторгом по мере того, как глазам
открывалось давно знакомое: хижина, взморье, маленький ручей, густые
джунгли, черный, непроницаемый лес. Мириады птиц с блестящим оперением,
роскошные тропические цветы на гирляндах лиан, громадными петлями свисавших
с исполинских деревьев...
он откинул назад молодую голову и испустил пронзительный и дикий клич своего
племени. На один миг джунгли замерли, потом раздался ответный вызов --
низкий и колдовской -- то рычал Нума, лев, а издалека чуть слышно донесся
ответный рев обезьяны-самца.
к своей хижине. Дверь все еще оставалась запертой так, как они с д'Арно
оставили ее. Он приподнял затвор и вошел. Ничто не было тронуто. Все
оставалось на местах: стол, кровать и маленькая колыбель, сделанные его
отцом, полки и ящики -- точь в точь так, как они стояли двадцать три года
тому назад, как он оставил их два года тому назад.
права, и, мучимый голодом, отправился на поиски. Ни в хижине, ни при нем не
было никакого оружия, но на стене висела одна из его волокнистых веревок.
Когда-то он не бросил ее, заменив другой, лучшей, потому что она в
нескольких местах была порвана и связана узлами. Тарзан пожалел, что у него
нет ножа. Но, надо думать, еще задолго до захода солнца у него будет и нож,
и копье, и лук со стрелами, об этом позаботится его лассо, а пока оно
раздобудет ему пищу. Он тщательно натер веревку и, забросив ее на плечо,
вышел, притворив за собой дверь.
осторожно и бесшумно, снова превратившись в дикого зверя, вышедшего на
охоту. Первое время он держался земли, но, не найдя ничьих следов и никаких
утешительных признаков, перешел на деревья. При первых же головокружительных
перелетах с дерева на дерево в нем проснулась прежняя радость жизни. Забыты
были бесполезные сожаления и тупая сердечная боль. Он снова жил, снова
наслаждался полной свободой. Кто захочет вернуться в душные, злые города
цивилизованного человека, когда огромные пространства великих джунглей
обещают покой и свободу? Во всяком случае, не он.
джунглей. Здесь был брод, и с незапамятных времен лесные звери приходили
сюда на водопой. Здесь можно было всегда застать ночью то Сабор, то Нуму,
которые, пригнувшись в густой листве джунглей, подкарауливали антилоп или
оленей. Сюда приходил кабан Хорта, и сюда же пришел Тарзан от обезьян,
потому что он был очень голоден.
Смеркалось. Чуть в стороне от брода, где чаща особенно густа, мягкие лапы
переступали по земле, и большое тело терлось о высокие травы и спутанные
лианы. Никто, кроме Тарзана, этого не услыхал бы. Но Тарзан слышал и понял:
это Нума, лев, как и он, вышел на промысел. Тарзан улыбнулся.
тропинке к водопою. Еще минута -- и показался Хорта, кабан. Чудное мясо. У
Тарзана потекли слюнки. В той стороне, где лежал Нума, все затихло, зловеще
затихло. Хорта прошел мимо Тарзана. Еще несколько шагов, и он будет на
радиусе прыжка Нумы. Тарзан представлял себе, как горят у Нумы глаза, как он
уже вбирает в себя воздух для того, чтобы испустить тот страшный рев, от
которого у его жертвы кровь застывает в жилах на тот короткий миг, который
проходит от прыжка до того момента, когда клыки вонзаются между
раздробленных костей.
с низко нависшей над дорожкой ветки близстоящего дерева. Петля обвилась
вокруг шеи Хорты. Испуганное хрюканье, визг, и Нума видел, как его добыча
поддалась назад по тропинке, а когда он прыгнул, Хорта-кабан взлетел вверх
мимо его лап на дерево, и с дерева глянуло на него, поддразнивая, и
засмеялось чье-то лицо.
вперед под издевающимся над ним человеком-обезьяной. Вот он остановился, и,
упершись задними лапами о ствол дерева, на котором сидел его враг, стал
точить свои когти о кору, отрывая большие куски коры и обнажая белый ствол.
ветки. Мускулистые пальцы закончили то, что начала петля. У
человека-обезьяны не было ножа, но природа снабдила его орудием, которым он
мог вырывать себе куски пищи, и сверкающие зубы погрузились в сочное мясо; а
снизу беснующийся лев смотрел на то, как другой лакомится обедом, который он
уже считал своим.
Он никак не мог привыкнуть к испорченному мясу, которыми питаются
цивилизованные люди, и в глубине своего дикого сердца постоянно таил желание
полакомиться теплым мясом только что убитого зверя и вкусной красной кровью.
себе за плечо и полетел лесом до своей хижины, а в это время Джэн Портер и
Вильям Сесиль Клейтон встали из-за роскошного обеда на яхте "Леди Алиса", за
тысячу миль отсюда к востоку, в Индийском океане.
лев, и когда человек-обезьяна взглядывал вниз, он видел мрачные зеленые
глаза, следившие за ним из темноты. Нума больше не рычал, а шел едва слышно,
как тень большой кошки. Но все-таки ни один его шаг не ускользал от тонкого
слуха человека-обезьяны.
Тарзану это не улыбалось, предвещая ночь в скрюченном положении где-нибудь в
развилине дерева, а он предпочитал постель из травы у себя дома. Но если бы
понадобилось, он знал и подходящее дерево, и удобное место на нем. Сотни раз
и в прежние времена его провожала домой какая-нибудь большая кошка джунглей
и вынуждала искать на этом дереве убежища, пока перемена настроения или
восход солнца не освобождали его от врага.
кровожадных рычаний, сердито повернул и отправился на поиски обеда. Тарзан
достиг хижины беспрепятственно и через несколько минут растянулся на совсем
почти истлевших остатках травяной постели.