Чтение 241–й страницы книги ~Отверженные~

Хотя Мариус вынужден был действовать здесь особенно осторожно, все же
он дошел в своих поисках вплоть до полицейской префектуры. Но там, как и
всюду, наведенные справки не привели к прояснению. Префектура знала еще
меньше, чем извозчик. Ни о каком аресте, произведенном 6 июня у решетки
Главного водостока, сведений не поступало; не было никакого полицейского
донесения об этом факте, - в префектуре склонны были считать это басней.
Авторство басни приписывали извозчику. Чтобы получить на водку, извозчик
способен на все, даже на игру воображения. Однако факт был неоспорим, и,
повторяем, Мариус не мог в нем сомневаться, иначе как усомнившись в своем
собственном тождестве.

Все казалось загадочным в этой странной истории.

Куда делся неизвестный, тот таинственный человек, который вышел, по
словам кучера, открыв решетку Главного водостока, неся на спине бездыханного
Мариуса, и был арестован караулившим его полицейским на месте преступления,
когда он спасал бунтовщика? И что сталось с самим полицейским? Почему он
молчал? Может быть, незнакомцу удалось бежать? Или он подкупил полицейского?
Почему этот человек не давал ничего знать о себе Мариусу, который был ему
всем обязан? Его бескорыстие казалось не менее поразительным, чем его
самоотверженность. Почему он не появлялся? Пусть он не нуждается в
вознаграждении, но кто же отвергнет признательность? Не умер ли он? Что это
за человек? Каков он с виду? Никто не мог сказать точно. Извозчик говорил:
"Ночь была темная". А перепуганные Баск и Николетта только и смотрели, что
на своего молодого барина, залитого кровью. Один лишь привратник, вышедший
со свечой в ту трагическую минуту, заметил этого человека, и вот что он
сказал: "Страшно было глядеть на него".

В надежде, что это поможет при поисках, Мариус велел сохранить
окровавленную одежду, в которой его привезли к деду. Осматривая сюртук,
кто-то заметил, что одна пола была как-то странно разорвана. В ней
недоставало куска.

Однажды вечером в присутствии Козетты и Жана Вальжана Мариус
рассказывал об этом странном происшествии, о бесчисленных наведенных им
справках и о бесплодности своих усилий. Каменное лицо "господина Фошлевана"
вывело его из терпения. И с горячностью, в которой чувствовался сдерживаемый
гнев, он воскликнул:

- О да, кто бы он ни был, это человек высокого благородства" Вы знаете,
что он сделал! Он явился мне на помощь, словно архангел с неба. Ему пришлось
броситься в самую гущу битвы, унести меня, открыть вход в водосток, втащить
меня туда и нести на себе! Ему пришлось пройти более полутора лье по ужасным
подземным коридорам, согнувшись, сгорбившись, во тьме, в трясине клоаки,
больше полутора лье с мертвецом на спине! И с какой целью? С единственной
целью спасти мертвеца. Этим мертвецом был я. Он говорил себе: "Здесь, может
быть, еще теплится огонек жизни; я рискну своею собственной жизнью ради этой
слабой искорки". И он рисковал жизнью не один раз, а двадцать раз! И каждый
шаг грозил ему гибелью. Доказательством служит то, что при выходе из клоаки
он был арестован. Вы знаете, что тот человек действительно все это сделал? И
притом, не ожидая никакого вознаграждения. Кем я был? Повстанцем. Кем я был?
Побежденным. О, если бы шестьсот тысяч франков Козетты принадлежали мне...

- Они ваши, - перебил его Жан Вальжан.

- Так вот, - продолжал Мариус, - я отдал бы их все, чтобы разыскать
этого человека!

Жан Вальжан не промолвил ни слова.

Книга шестая. БЕССОННАЯ НОЧЬ

Глава первая. 16 ФЕВРАЛЯ 1833 ГОДА

Ночь с 16 на 17 февраля 1833 года была благословенной ночью. Над ее
мраком сияло небо рая. То была брачная ночь Мариуса и Козетты. День прошел
восхитительно.

Это был не тот лазурный праздник, о каком мечтал дедушка, не волшебная
феерия с херувимами и купидонами, порхающими вперемежку над головами
новобрачных, не свадебный пир, достойный быть запечатленным во фресках над
карнизом двери, но все же это был радостный и пленительный день.

Свадебные обычаи 1833 года отличались от нынешних. В то время французы
еще не заимствовали у Англии последней утонченной моды похищать свою жену,
бежать с ней, едва выйдя из церкви, прятаться, как бы стыдясь своего
счастья, и сочетать уловки скрывающегося банкрота с восторгами Песни песней.
В наше время считается почему-то целомудренным, изысканным и благопристойным
в часы райского блаженства трястись по ухабам в почтовой карете, прерывать
таинство щелканьем кнута, нанимать для брачного ложа кровать в трактире и
оставлять за собой в этой пошлой спальне, сдающейся за столько-то в ночь,
самое священное воспоминание своей жизни наряду с воспоминанием о шашнях
трактирной служанки с кучером дилижанса.

Во второй половине XIX века нам уже недостаточно мэра с шарфом,
священника с епитрахилью, закона и бога, нам необходим еще кучер из Лонжюмо,
его синяя куртка с красными отворотами и пуговицами в виде бубенчиков, бляха
на рукаве, кожаные зеленые штаны, его покрикивание на нормандских лошадок с
завязанными узлом хвостами, его фальшивые галуны, лоснящаяся шляпа, пыльные
космы, огромный кнут и ботфорты. Франция еще не достигла той степени
изящества, чтобы, подобно английской знати, осыпать карету новобрачных целым
градом стоптанных туфель и рваных башмаков в память о Черчилле, будущем
герцоге Мальборо, Мальбруке тож, который подвергся в день свадьбы нападению
разгневанной тетки, что якобы принесло ему счастье. Туфли и башмаки не
считаются еще у нас непременным условием свадебного празднества, но
наберитесь терпения, хороший тон продолжает распространяться, скоро мы
дойдем и до этого.

В 1833 году, как и сто лет назад, не было в обычае венчаться галопом.

В те времена люди воображали, как это ни странно, что венчание -
праздник семейный и общественный, что патриархальный пир нисколько не
испортит домашнего торжества, что веселье, пускай даже чрезмерное, зато
искреннее, не причинит счастью никакого вреда, что это добропорядочно и
достойно; слияние двух судеб, дающее начало семье, должно произойти под
домашним кровом, без свидетелей, в тиши супружеской спальни.

Словом, люди имели бесстыдство жениться дома.

Итак, согласно этому уже устарелому обычаю, свадьбу отпраздновали в
доме Жильнормана.

Как ни естественно и обычно такое событие, как брак, все же оглашение,
подписание брачного контракта, мэрия и церковь всегда связаны с известными
хлопотами. Со всем этим удалось управиться только к 16 февраля.

Между тем случилось так -мы отмечаем это обстоятельство просто из
пристрастия к точности, - что 16-е число пришлось на последний день
масленицы. Это вызвало разные сомнения и колебания, главным образом у
тетушки Жильнорман.

- Прощеный день, тем лучше! - воскликнул дед - Ведь есть даже
поговорка:

На масленице брак затей -

Послушных народишь детей

Станем выше предрассудков Назначим на шестнадцатое! Разве ты согласен
отложить, Мариус?

- Разумеется, нет, - отвечал влюбленный.

- Стало быть, повенчаемся! - заключил дед.

Итак, свадьба состоялась 16-го, несмотря на уличное гулянье. В этот
день шел дождь, но в небе всегда найдется кусочек лазури, которого довольно
для счастья влюбленных, - он виден им одним даже тогда, когда прочие
смертные прячутся под зонтом.

Накануне Жан Вальжан в присутствии Жильнормана передал Мариусу пятьсот
восемьдесят четыре тысячи франков.

Брачный договор предполагал общность имущества, и потому не требовалось
никаких формальностей.

Тусен с этого дня уже не нужна была Жану Вальжану, и Козетта, получив
Тусен в наследство, возвела ее в ранг горничной.

А для Жана Вальжана в доме Жильнорманов была выделена и обставлена
прекрасная комната; Козетта с такой ласковой настойчивостью сказала ему:
"Отец, я прошу вас!", что он почти обещал переселиться.

Незадолго до свадьбы с Жаном Вальжаном случилась небольшая
неприятность: он порезал себе большой палец на правой руке. В этом не было
ничего серьезного; он никому не позволил ухаживать за собой - ни перевязать,
ни осмотреть свою рану, даже Козетте. Однако это заставило его забинтовать
руку и держать ее на перевязи, а также мешало ему что-либо подписывать.
Жильнорман, в качестве второго опекуна, исполнил за него эту обязанность.

Мы не поведем читателей ни в мэрию, ни в церковь. Влюбленных не принято
сопровождать так далеко; обычно к любовной драме теряют интерес, как только
на сцене появляется букет новобрачной. Мы ограничимся тем, что укажем на
одно происшествие, кстати сказать, не замеченное никем из свадебного
кортежа, случившееся на пути от улицы Сестер страстей господних к церкви св.
Павла.

В те дни заново мостили камнем северный конец улицы Сен -Луи, и,
начиная от Королевского парка, она была загорожена для проезда. Ввиду этого
свадебные кареты не могли следовать к церкви св. Павла прямым путем.
Приходилось изменить маршрут; проще всего было объехать бульваром. Один из
приглашенных заметил, что в канун поста там, наверно, будет большое