Чтение 241–й страницы книги ~Жюльетта~

- Пожалуйста, с превеликим удовольствием, - в один голос ответили дамы
и, поднявшись, подставили свои прелести прямо под нос гостю.
Распутник ощупал их, поцеловал, осмотрел взглядом знатока и сказал:
- На этих предметах распутство оставило неизгладимую печать они многое
повидали, и это мне нравится. - Потом он обратился ко всем присутствующим: -
Как прекрасна порочная Природа во всех своих деталях и оттенках, и я всегда
предпочитал увядшие цветы юным розам! Поцелуйте же меня, сладкие жопки!
Дайте мне вдохнуть ваш терпкий эфир. Превосходно, а теперь соблаговолите
опуститься на место.
- А кто эти люди? - снова поинтересовался Корнаро, рассматривая
стоявших вокруг стола.
- Это жертвы, - отвечала я, - приговоренные к смерти они знают, какой
властью вы пользуетесь в этих местах, и на коленях умоляют вас о пощаде.
- Они наверняка ее не дождутся, - заявил варвар, и его взгляд сделался
свирепым. - Много раз я посылал людей на смерть, но ни разу не
смилостивился.
После этого мы принялись за ужин, и скоро все присутствующие пришли в
движение в соответствии с предписанными обязанностями.
Корнаро непрерывно подвергался содомии и уже начал обнаруживать первые
признаки эрекции при этом он потребовал, чтобы каждая жертва подходила к
нему получить наказание от его руки. В ход пошли все средства: он раздавал
пощечины и щипки, вырывал волосы, выкручивал носы и уши, кусал и царапал
груди, после чего несчастные возвращались на свое место и вновь принимали
коленопреклоненное положение. Покончив с предварительной церемонией, Корнаро
одобрительно похлопал меня по ягодицам и велел взять в руку его орган,
состояние которого наполнило меня чувством гордости.
- Все готово, друг мой, - с воодушевлением сказала я, - мы ждем порывов
вашего сердца и побуждений вашего воображения назовите свои желания, и мы
докажем вам нашу преданность неукоснительным послушанием.
Тогда Корнаро довольно грубо ухватил меня за ягодицы, притянул к себе и
приподнял над полом.
- Иди сюда, - крикнул он одному из содомитов, - и прочисти эту задницу,
а я ее подержу.
В меня вонзился толстенный фаллос, а Корнаро наглухо прикрыл губами мой
рот одна из прислужниц занялась его органом, другая прильнула губами к его
седалищу.
- С вас достаточно, Жюльетта, - скомандовал он, - а вы, Лауренция,
займите ее место.
После Лауренции настал черед Дюран, затем все присутствующие женщины
прошли через эту процедуру, и содомиты время от времени вытаскивали свой
член и давали облизать его нашему гостю. Таким же образом менялись служанки,
которыми распоряжалась я.
- Пора перекусить, - наконец произнес Корнаро. - А потом мы продолжим
развлечения и усовершенствуем их. Как вы считаете, Жюльетта, есть ли на
свете более прекрасная страсть, чем похоть?
- Я бы сказала, что таковой не существует но похоть всегда должна
вести к излишествам: в плотских делах заслуживает звания глупца тот, кто
надевает на себя узду, кто даже не пытается узнать, что такое удовольствие.
- Распутство, - вставила Дюран, - это праздник души и тела, который
предполагает попрание всех ограничений, высшее презрение ко всем
предрассудкам, полный отказ от всех религиозных норм и предписаний,
глубочайшее отвращение ко всем нравственным императивам распутник, который
не достиг философской зрелости, который постоянно шарахается между своими
неистовыми желаниями и своей больной совестью, навсегда лишен истинного
счастья.
- Я не думаю, - сказала Лауренция, - что можно хоть в чем-то усомниться
в рассуждениях его светлости, и я убеждена, что он достаточно умен, чтобы
презирать благопристойность.
- Во всяком случае, - заявил Корнаро, - я не вижу ничего, абсолютно
ничего священного в человеческом обществе и с полным основанием полагаю, что
все, придуманное людьми, является не чем иным, как плодом человеческих
предрассудков и эгоизма. Я думаю, нет на земле человека, который знал бы
жизнь лучше меня. Как только исчезает вера в религию и, следовательно,
слепое доверие к Богу, все духовное и телесное в человеке немедленно
подвергается беспрестанному пересмотру и вслед за тем презрению, как это
произошло со мной, ибо Природа вложила в меня отвращение к подобным
вымыслам. В сфере религии, морали и политики никто не разбирается лучше, чем
я, и ничье мнение не вызывает у меня уважения. Стало быть, ни один смертный
не сможет заставить меня поверить или принять свои убеждения, из этого
вытекает, что никому не дано права судить или наказывать меня. В какой
бездне глупостей и заблуждений оказалось бы человечество, если бы все люди
слепо принимали то, что вздумалось утверждать другим! По какому высшему
праву вы называете нравственным то, что исходит от вас, и безнравственным
то, что проповедую я? До какого произвола доходим мы, пытаясь установить,
что есть истина и что есть ложь!
Однако мне могут возразить: мол, есть вещи, настолько отвратительные,
что невозможно сомневаться в их всеобщей опасности и мерзости. Со своей
стороны, друзья, я громогласно заявляю, что нет ни одного, якобы
отвратительного поступка, который, будучи внушенным Природой, когда-то в
прошлом не служил основой какого-нибудь освященного обычая так же, как нет
ни одного, который, будучи соблазнительным, в силу одного этого факта не
сделался бы законным и добропорядочным. Следовательно, я прихожу к выводу,
что нельзя противиться никакому желанию, ибо каждое желание имеет свою
полезность и свое оправдание.
Величайшая глупость думать, что коль скоро вы родились на той или иной
географической широте, вы должны подчиняться обычаям данной местности. В
самом деле, неужели я буду мириться с несправедливостями по отношению к себе
только в силу случайности места своего рождения я таков, каким сделала меня
Природа, и если есть противоречие между моими наклонностями и законами моей
страны, вините в том Природу, а не меня.
Но ты представляешь собой угрозу для общества, могут сказать мне, и
общество, защищая свои интересы, должно изгнать тебя из своей среды.
Абсолютная чепуха! Уберите свои бессмысленные преграды, дайте всем людям
равное и справедливое право мстить за зло, причиненное им, и никаких
кодексов и законов вам не понадобится, не потребуются усилия безмозглых и
самодовольных педантов, которые носят смешное звание криминалистов, которые,
кропотливо взвешивая на своих весах чужие поступки и ослепленные своим
завистливым и злобным гением, отказываются понять, что если для нас Природа
является сплошными розами, для них она не может быть ничем, кроме как
чертополохом.
Предоставьте человека Природе - она будет для него лучшим советчиком,
нежели все законодатели, вместе взятые. Самое главное - разрушьте
перенаселенные города, где скопление пороков вынуждает вас принимать
карательные законы. Неужели так уж необходимо человеку жить в обществе и
испытывать стадное чувство? Верните его в лесную глушь, из которой он вышел,
дайте ему возможность делать то, что он хочет. Тогда его преступления, такие
же изолированные, как и он сам, никому не принесут вреда, и ваши
ограничительные установления отпадут сами по себе дикий человек имеет
только две потребности - потребность сношаться и потребность есть, и обе
заложены в него Природой. Стало быть, все, что он делает для их
удовлетворения, вряд ли можно назвать преступным если в нем порой и
пробуждаются иные чувства, их порождает только цивилизация и общество. Коль
скоро эти страсти - только детище обстоятельств, потому что они присущи
образу жизни общественного человека. По какому праву, я вас спрашиваю, вы их
клеймите?
Таким образом, существует лишь два вида побуждений, которые испытывает
человек: во-первых, те, которые вызваны его состоянием дикости, поэтому было
бы чистым безумием наказывать их, и во-вторых, те, на которые его
вдохновляют условия его жизни среди других людей, так что карать за них уж
вовсе неразумно. Что же остается делать вам, невежественным и глупым
современным людям, когда вы видите вокруг себя зло? Да ничего - вы должны
любоваться им и молчать, именно любоваться, ибо что может быть более
вдохновляющим и прекрасным, чем человек, обуреваемый страстями и потому
молчать, что вы видите перед собой дело рук Природы, которое вы должны
созерцать, затаив дыхание и с глубоким почтением.
Что же до моей личности и моего поведения, я согласен с вами, друзья
мои, в том, что мир может содрогнуться перед таким злодеем, как я не
существует запретов, которые я бы не нарушил, нет добродетелей, которые я бы
не оскорбил, преступлений, которых бы не совершил, и я должен признаться,
что только в те минуты, когда я действовал вразрез со всеми общественными
условностями, со всеми человеческими законами, - только тогда я
по-настоящему чувствовал, как похоть разгорается в моем сердце и сжигает его
своим волшебным огнем. Меня возбуждает любой злодейский или жестокий
поступок больше всего меня вдохновляло бы убийство на большой дороге, а еще
больше - профессия палача. В самом деле, почему я должен отказывать себе в
поступках, которые бросают меня в сладострастную дрожь?
- Ах, - пробормотала Лауренция, - подумать только: убийство на большой
дороге...
- Вот именно. Это высшая степень насилия, и любое насилие возбуждает
чувства любое волнение в нервной системе, вызванное воображением,
увеличивает наслаждение. Поэтому если мой член поднимается при мысли выйти
на большую дорогу и кого-нибудь убить, эта мысль внушена мне тем же самым
порывом, который заставляет меня расстегивать панталоны или задирать юбку, и
ее следует извинить на том же самом основании, и я буду претворять ее с
таким же спокойствием, но с еще большим удовольствием, так как она намного
соблазнительнее.
- Но скажите, - поинтересовалась моя подруга, - неужели мысль о Боге
никогда не удерживала вас от дурных поступков?
- Ах, не говорите мне об этой недостойной химере, которую я презирал
уже в двенадцатилетнем возрасте. Мне никогда не понять, как человек, будучи