Чтение 247–й страницы книги ~Вокруг Иосифа Бродского~

Чуковская и Вигдорова. Делали они это мучительно, медленно, постепенно,
многим рискуя, жертвуя и своей работой, и здоровьем.

И пусть эта свобода сегодня не всеми ценится, все равно она великий
дар. Недаром ее так жаждут у нас отобрать.

[Владимир Корнилов]

___

[11/XII 63:] Переделкино

А мы пока с Фридой написали Черноуцану*(1) письмо в защиту И.
Бродского, ошельмованного в гнусной газетной статье*(2). Вот и экзамен
Черноуцану. Мне не нравится Бродский, но он поэт и надо спасти его,
защитить.

Посмотрим...

[15/XII:] Москва

Два дня светлее -- работаю. И дело идет. Теперь бы писать и писать.
Но нет.

Дело Бродского, в кот. меня втянуло, отнимает часы -- и пока
бесплодно. Разговоры, звонки в Ленинград, Фрида, Анна Андреевна, Найман...*(3)
И все зря. По-видимому, дыхание КГБ всех замораживает.

[16/XII 63:]

Третьего дня работала -- много и легко. Вчера и сегодня -- нет. Все
съедено очками, собесом, поликлиникой и делом Бродского.

Дело Бродского идет преплохо. Письмо Фриде от Эткинда*(4): за
Бродского вступилась секция переводчиков, но более никто. Назначен
общественный суд 25-го, который и должен приговорить его к высылке.
Черноуцан не отвечает: пленум кончился, началась сессия... Мы написали для
АА*(5) шпаргалку записки к Суркову*(6). Выяснилось, что Шостакович -- депутат
Дзержинского района Ленинграда, где живет Бродский. Его тоже может просить
АА, он ее обожает. Кроме того, в Переделкине я попробую поговорить с
Расулом Гамзатовым.

[17/XII:] Переделкино

Звонила Фрида. Сегодня АА и Фрида и Ардов*(7) принимали Д. Д.
Шостаковича (АА у Ардовых). АА изложила эмоциональную сторону дела, Фрида и
Ардов -- фактическую. Кажется Д. Д. внял и будет действовать. Потом Анне
Андреевне позвонил Сурков, получивший уже ее записку, и сказал, что "дело
попахивает клеветой".

В самом деле "попахивает". И сильно.

[7/I 64:]

Звонок Черноуцана мне о Бродском.

Статью он назвал подлой и доносительской (!). Газете "указано".

Он говорил с Толстиковым*(8) и с "ленингр. литераторами". Они --
Гранин -- дали о Бродском неблагоприятные сведения. Дневник. Назначена
комиссия: Олег Шестинский (?) и Эльяшевич. (!)

Я произнесла речь о Лернере*(9). О подлости читать чужие дневники. О
таланте и болезни Бродского.

Все очень плохо. Они его домучают.

[9/I:]

Из Ленинграда весть: в той же газете -- подборка "писем трудящихся"
с требованием выселить Бродского.

Значит, неправда, что газете было указано?

Весь день тщетно звонила Черноуцану.

Бродский пытался перерезать себе вены. Ибо его оставила невеста.

Посылаем туда Алену Чайковскую*(10).

[6/III 64:]

Вот уже третью неделю запрещено читать и писать.

Кровоизлияние в сетчатку левого (т.е. "здорового") глаза.

И вот -- еще шаг в полную темноту, в слепоту.

В самый разгар слабости и тьмы -- Фридин отъезд в Малеевку, -- и на
меня обрушились все ленинградские и московские телефоны по делу Бродского,
вся суета в составлении телеграмм и писем, в посылке курьеров к Самуилу
Яковлевичу*(11) и Корнею Ивановичу и т.д.

Фрида шла на подвиг, на смертный бой: уехав из Малеевки, которая
для нее спасение здоровья и труд над книгой, она поехала в Ленинград на суд
над Бродским, зная, что едет на издевательство и бессилие, ибо "Лит.
Газета" и "Известия" отказали ей в корреспондентской командировке.

[13/III:] Переделкино

Сегодня в 5 ч. снова судят Бродского. В Клубе Строителей.

Вчера К. И. звонил Миронову (в ЦК. зав. Судами и Адм.), которому
они с С. Я. писали письмо.

Миронов: По Вашему письму я приказал послать туда человека и все
исследовать... Вы не знаете, за кого хлопочете... Он писал у себя в
дневнике: "Мне наплевать на Советскую власть"... Он кутит в ресторанах...
Он хотел бежать в Америку... Он хуже Ионесяна*(12): тот [только] разбивал
головы топором, а этот вкладывает в головы антисоветчину... Вы говорите,
что он талантливый поэт и переводчик. Но он не знает языков; стихи за него
пишут другие (!!!)... В Ленинграде общественность о нем самого нелестного
мнения, Александр Андреевич <Прокофьев. -- Е. Ч.> дал о нем отрицательный
отзыв".

Вот что мы наделали своими хлопотами: раньше Бродского обвиняли
только в тунеядстве, а теперь они уже вооружились булыжниками -- даже свои
стихи сочиняет не он!

Мне нравится человек, ездивший туда проверять и говоривший только с
врагами подсудимого: Толстиковым, Лавриковым, Прокофьевым. А Герман, а
Вахтин, а Долинина, а Эткинд, а мы все -- это не общественность? Мнение
общественности -- это мнение начальства. Плюс шпиков -- Лернера и пр.

Законных оснований для его осуждения нет. КГБ, рассмотрев его дело,
отпустило его на волю -- а расправу поручило, по-видимому,
"общественности".

И никому из власть имущих не приходит на ум, что Бродский
совершенно безопасен, ибо он человек не антисоветский, а просто
а-советский... Если же правда, что он хотел бежать за границу (чего я не
думаю), то почему бы его туда не отпустить? У нас 200 миллионов населения.
Почему бы КГБ не воскликнуть: "Одним дураком меньше! Скатертью дорога!"

Сегодня утром -- симптоматический звонок (подходила Клара*(13)) -- по
поручению Шостаковича (которого тоже просила АА) кто-то спрашивает -- когда
и как послана была К. И. и С. Я. телеграмма в суд?

Телеграмма была послана 17/II (накануне суда) председателю суда
Румянцеву. По оплошности Клары Израилевны -- незаверенная. К делу ее,
воспользовавшись этим, не приобщили: "Мало ли кто ее послал!" -- сказал
умный Лернер. Тогда я послала в Барвиху Клару Израилевну с просьбой к СЯ и
КИ написать текст от руки, и этот текст, заверенный в Союзе Писателей, был
послан в Ленинград Председателю суда и защитнице.

"Настаиваем на приобщении к делу нашей телеграммы от 17/II".

Теперь, очевидно, тамошние подлецы решили и этот текст как-то
скомпрометировать...

Кого мне жаль больше всех, это Фриду. Второй раз едет она на суд. В
первый раз она привезла шедевр: запись допроса. Она верила в необходимость
своей поездки и ради этого бросила отдых в Малеевке, бросила книгу и
приняла порицание семьи. Сейчас она поехала, не ощущая ни смысла, ни цели.
Да и пустят ли ее в суд?

Вообще-то вполне естественно, что, если где-то убивают человека,
окружающие отравлены -- каждый на свой манер. Одни слепнут, другие не спят,
четвертые получают спазмы и инфаркты -- и лишь немногие силачи -- вроде СЯ
и КИ, заступаясь, могут продолжать работать.

10 ч. Суд начался в 5. Жду звонка. Иногда звоню в Москву друзьям --
Юле, Толе, Нике, Надежде Марковне.*(14) Все ждут, ни у кого никаких вестей.
Толя у Анны Андреевны и каждые 30 минут звонит в Питер. Но там еще никто не
вернулся... Значит, приговора еще нет. А вдруг -- победа?

[14/III:]

Как бы не так!

Суд начался в 5 ч; приговор вынесен в 1.30 ночи. 5 лет
исправительно-трудовых лагерей.

Подробности неизвестны, п.ч. ни Фрида, ни Евгений Александрович*(15)
(который 2 недели тому назад сам, по собственному почину, туда поехал
специально по этому делу) -- еще не вернулись.

[18/III:]

А Фрида воюет. Ею привезена такая запись процесса, что камни
вопиют. Она уже дала экз. Чаковскому*(16) (чтобы хотя бы остановить возможное
выступление газеты), Суркову; дает Твардовскому, Федину... Пусть читают. И
думает, думает неустанно -- как быть, что делать.

Вот это м. б. самая главная в ней черта: неспособность к
предательству, ни грана предательства никогда.

Потому мне легко с ней. Фрида -- совершенно устойчивый здоровый
организм. Ясность, здравость ума в сочетании с добротой, светом,
стойкостью, мужеством.

[3/IV 64:]

ВсT -- плохо.

Кругом суета -- и я суечусь -- бессильные попытки спасти Бродского.