делить его с ним без их ведома, он не вправе заражать их чумой, он не вправе
незаметно увлекать их в пропасть, куда упал сам, накидывать на них свою
арестантскую куртку, омрачать счастье ближнего своим несчастьем.
Приблизиться к тем, кто цветет здоровьем, коснуться их во мраке тайной своей
язвой - это гнусно. Пусть Фошлеван ссудил меня своим именем, я не имею права
им воспользоваться; он мог мне его дать, но я не смею носить его. Имя - это
человеческое "я". Видите ли, сударь, хоть я и крестьянин, я о многом
размышлял, кое-что читал; как видите, я умею выражать свои мысли. Я отдаю
себе отчет во всем. Я сам воспитал себя. Так вот, похитить имя и укрыться
под ним - бесчестно. Ведь буквы алфавита могут быть присвоены таким же
мошенническим способом, как кошелек или часы. Быть подложной подписью из
плоти и крови, быть отмычкой к дверям честных людей, обманом войти в их
жизнь, не смотреть прямо в лицо, вечно отводить глаза в сторону, чувствовать
себя подлецом, нет, нет, нет, нет! Лучше страдать, истекать кровью, рыдать,
раздирать лицо ногтями, по ночам не находить покоя, в смертельной тоске
терзать свое тело и душу! Вот почему я рассказал вам все. Добровольно, как
выразились вы. Он тяжело вздохнул.
красть имя.
головой.
раздумье. Мариус сидел у стола, подперев голову рукой и приложив согнутый
палец к уголку рта. Жан Вальжан ходил по комнате. Он задержался перед
зеркалом, потом, как бы отвечая на собственное безмолвное возражение,
сказал, вперив в зеркало невидящий взгляд:
как он поворачивал обратно, он заметил, что Мариус провожает его взглядом.
каким-то особенным выражением и продолжал:
остался господином Фошлеваном, я занял место среди вас, стал своим, живу в
моей комнате, выхожу к завтраку в домашних туфлях, вечером мы втроем идем в
театр, я провожаю госпожу Понмерси в Тюильри или в сквер на Королевской
площади, мы постоянно вместе, вы считаете меня человеком вашего круга. В
один прекрасный день мы беседуем, мы смеемся, я здесь, вы - вон там, и вдруг
вы слышите голос, громко произносящий "Жан Вальжан!" И вот тянется из мрака
страшная рука, рука полиции, и внезапно срывает с меня маску.
спросил:
счастливы, возноситесь в небеса, будьте ангелом-хранителем для другого
ангела, купайтесь в лучах солнца и довольствуйтесь этим. Что вам до того,
каким именно способом бедный грешник вскрывает себе грудь, чтобы выполнить
свой долг? Перед вами несчастный человек, сударь.
пришлось самому взять его руку, - она не поднялась ему навстречу. Жан
Вальжан не противился, и Мариусу показалось, что он пожал каменную руку.
помилования.
достаточно. Мертвецы не подвластны полицейскому надзору. Им предоставляют
мирно гнить в могиле. Смерть - это то же, что помилование.
непоколебимым достоинством:
выполнение долга. И лишь в одном помиловании я нуждаюсь - в том, какое может
даровать мне моя совесть.
полуоткрытых створок показалась головка Козетты. Видно было только ее милое
лицо; волосы ее рассыпались в очаровательном беспорядке, веки слегка
припухли от сна. Словно птичка, высунувшая головку из гнезда, она окинула
взглядом мужа, потом Жана Вальжана и крикнула, смеясь, - казалось, роза
расцвела улыбкой:
вместо того чтобы быть со мной!
словно играли отсветы рая.
что слышала за дверью, как мой отец Фошлеван говорил: "Совесть... Выполнить
свой долг", - это о политике, ведь так? Я не хочу. Нельзя говорить о
политике сразу, на другой же день. Это нехорошо.
Мы говорим о том, как выгоднее поместить твои шестьсот тысяч франков...
видеть?
белый пеньюар с длинными рукавами, спадавший множеством складок от шеи до
пят. На золотых небесах старинных средневековых картин можно увидеть эти
восхитительные хламиды, окутывающие ангелов.
порыве невыразимого восторга:
завтрак через полчаса, вы будете разговаривать, о чем хотите; я знаю,
мужчинам надо поговорить, и я буду сидеть смирно.
сад налетела туча смешных крикунов. Не карнавальных, а просто воробьев.
Сегодня покаянная среда, а у них все еще масленица.
о цифрах. Тебе это наскучит.
милостивый государь. Нет, мне не будет скучно.
слышишь любимые голоса, нет нужды понимать слова. Быть здесь, с вами, - мне
больше ничего не надо. Я остаюсь, вот и все.
дедушка еще спит, что тетушка ушла к обедне, что в комнате отца моего
Фошлевана дымит камин, что Николетта позвала трубочиста, что Тусен и
Николетта уже успели повздорить, что Николетта насмехается над заиканьем
Тусен. А теперь вы ничего не узнаете. Вот как, это невозможно? Ну погодите,
придет и мой черед, вот увидите, сударь, я тоже скажу: "Это невозможно". Кто
тогда останется с носом? Мариус, миленький, прошу тебя, позволь мне посидеть
с вами!
на что это похоже, - не говорить ни слова, вместо того чтобы вступиться за
меня! За что бог наградил меня таким отцом! Вы отлично видите, как я
несчастна в семейной жизни Мой муж меня бьет. Говорят вам, поцелуйте меня
сию же минуту!
довольны, я не буду вас бранить.
отлично разговаривать и при мне. Вы, видно, считаете меня совсем дурочкой.
Разве то, что вы говорите, так уж необыкновенно? Дела, поместить деньги в