она получила ответ на одну из своих телеграмм, которую по нашему настоянию
она дала Руденко, Тикунову, Брежневу, о болезни Иосифа; помощник Тикунова,
Евдокимов, сообщает ей, что в Коношу дано распоряжение обследовать здоровье
Иосифа.
одна?
руках справка от врача, тамошнего, что тяжелая работа ему запрещена. Теперь
ее должна заверить милиция. ("А вдруг Коношская милиция начнет справляться
в Ленинграде?" -- говорит Фрида).
Фриде, что в Иностр. Комиссию пришел кто-то из Агентства Новости с
вопросом: надо ли опровергать статью в Лондонской "Gerald Tribune", где
говорится... и дальше какая-то путаница -- говорится, будто СЯМ, КИЧ и
Шостакович прислали [им] (!?) письмо с просьбой вступиться за Бродского...
Боже мой, теперь я ни жива, ни мертва, потому что это значит, что будут
тревожить деда! Почему бы не меня? Я была б спокойна. Но я надеюсь, что в
статье на самом деле написано иначе -- т.е. правда, -- что поименованные
лица обращались к здешним властям...
отречения -- а они ведь -- не Фрида... Отречься не отрекутся, но могут
сделать какой-нибудь ложный или фальшивый шаг.
пакет, но увидев штамп, обмерла обмиранием 38-го года: на пакете штамп
Ленингр. Прокуратуры. Вскрыла. Оттуда выпали все бумаги, посланные мною в
ЦК, Черноуцану, кроме моего письма к нему... И короткая, малограмотная,
лживая отписка из прокуратуры.
в Отделе, -- и материал послан в Ленинград. Что вполне бессмысленно, потому
что он был подобран как разоблачение общественное, а не юридическое.
путями, двигаемыми не ею. Но все плодотворное -- от нее; эстафета культуры
передается ею. Она постоянно разбита на голову -- и всегда победительница.
прочел Черноуцан и обещал попробовать что-то сделать. Затем неожиданность:
делом возмущен заведующий международным отделом КГБ.
его в разные места.
просьбой распорядиться послать его во ВТЭК. Ей сказали, что это может
сделать Архангельск -- сам. И Коноша. Но Архангельск -- сам, увы! боится...
увеличилась -- нет Маршака.
велосипед.
Бродский прислал цикл стихов для "Нового Мира" -- кто же передаст
Твардовскому? "Только СЯ -- сказала я, -- если еще ему понравятся эти
стихи". -- "СЯ тяжело болен", -- пробормотала Юля. "Я как встану пойду к
нему в больницу", -- сказала я.
Лернер принял свои меры. Врачи испугались, инвалидности не дадут.
специально приехала из Ленинграда, чтобы добиться приема у Смирнова,
Миронова, Суркова, Руденко и кроме того послать большое письмо Н. С.
<Хрущеву>. Письмо составлено малограмотно (она член СП, руководитель лит.
объединений), длинно, -- но горячо и убедительно. Женщина она
малоинтеллигентная, ограниченная, даже неумная -- но с прелестной улыбкой,
доброй, застенчивой и смелой.
объяснила ему сколько в деле фальшивок.
вникать, сказав, что у него времени нет.
воспоминаний о Зощенке -- и Федин сказал, что:
(по-видимому, из-за криков за границей), и он сказал якобы, что суд велся
безобразно, но пусть Бродский будет счастлив, что его судили за тунеядство,
а не за политику, п.ч. за стихи ему причиталось бы 10 лет...
разного рода фальшивками, состряпанными Лернером...
и будем думать думу...
т.д. Очевидно, в каком-то из этих учреждений кто-то переписал и пустил по
рукам, а то, что ходит по рукам -- неизбежно попадает за границу.
переводить, хотя его завалили переводами.
синее небо, пышные, сквозные леса. Это было так явственно, так прекрасно,
что я ехала по шоссе в Переделкино с редким светом в душе, будто и меня
осенило золотом и синевой.
Оксману, узнать, не прочитал ли он уже мою рукопись?
развеселило.
приветствий.
разбираться вопрос о его недостойном поведении.
мы сразу встретили К. И. Я ему сказала. Он с ходу стал давать ЮГ советы,
совершенно неподходящие к случаю.
заказанная машина.
в Дом Творчества -- иначе он не будет спать.
отказывается (нет оснований); но его должна съесть "общественность".
Кожевников. Лучше других -- Чаковский. Федин прислал письмо, что по болезни
приехать не может, но присоединяется к решению исключить. То же -- Сурков.
читатель, которого я видела перед собой, когда писала о Герцене -- пришел с
рукописью, прочитав ее. Говорил как поэт, напр.: "цитаты из Герцена и Ваш
текст естественно переходят друг в друга -- как поле в лес, лес снова в
поле". Все дошло до него, все он понял -- вдаль и вглубь -- текст и
подтекст. Но литературоведческая сторона, видимо, для него совсем пропала
(глава 4) -- и это жаль -- п.ч. там есть новинки, находки.
к Келлерману -- юристу Охраны авт. прав и подала по их совету заявление о
взыскании с "Сов.Писателя" 40% за "Софью". Если бы это удалось, я
как-нибудь бы перебилась, пока до денег за "Былое и Думы". (А пройдет ли
книга? А заплатят ли?) Меня удивило и порадовало, какая ненависть к
Лесючевскому*(26) и пр. сквозила в словах сухого и сдержанного Орьева, с каким
уважением встретил меня Келлерман, с какой охотой взялся за дело (он читал