скиннеровской куртки.
дороже. Крошечные электромагнитные излучатели, установленные вокруг линз,
действуют прямо на оптические нервы. Один мой приятель приносит иногда такую
штуку домой, из конторы. Они там занимаются ландшафтной архитектурой. Так
вот, наденешь эти очки и идешь гулять, и все видно нормально, только на
каждом дереве, какое попадется по дороге, на каждом [180] растении вроде как
висит бирка с названием на нормальном языке, а внизу еще и по латыни...
как совсем без стекла. От солнца не защищают, зато придают тебе вид - ну
такой, вроде как серьезный. Только тебе это ни к чему, - ухмыльнулся Сэмми,
- ты у нас и так чересчур серьезная. Главная твоя беда.
точно сверзится как-нибудь с верхотуры, помяни мое слово.
тобой я буду о'кей, а если ты останешься внизу, я снова начну думать и
совсем опупею от страха. Ну правда, ну что мне делать? Вдруг я приеду, а
копы уже там? И что скажет Скиннер, если к нему вот так, ни с того ни с
сего, завалятся копы? А вдруг я выйду завтра на работу, а Банни меня уволит?
Ну что мне делать, что делать?
она просила, чтобы он устроил ее в "Объединенную". А затем косо ухмыльнулся.
Блеснули ровные, идеально белые зубы.
держаться.
педалей коле[181] са вспыхнули бледно-фиолетовым светом. До рванувшейся
следом Шеветты донеслись гулкие удары басов.
голову украшал сложный черный орнамент, доходивший, как понимал Ямадзаки,
примерно до естественной границы волосяного покрова. Основными элементами
татуировки были кельтские узлы и зигзагообразные, как в детских книжках,
молнии. Сохраненные на макушке волосы напоминали шкурку некоего ночного
животного, питающегося исключительно вазелином и перекисью водорода. Сквозь
десяток, а то и больше отверстий, случайным образом проколотых в левом ухе
буфетчицы, был протянут кусок тонкой стальной проволоки. В другое время
Ямадзаки проявил бы к подобной картине живейший интерес, однако сейчас ему
не хотелось отрываться от записной книжки, от составления путевых заметок.
поставила на стойку и переключилась на клиента, сидевшего от Ямадзаки слева.
Ямадзаки вернулся к своей записной книжке.
плана, никакой глубинной структуры. Только вот этот, очевидный костяк, мост,
наивысшее из воплощений Томассона. Малое Великое пришло - и совсем не
оказалось Годзиллой. В этом месте, в этой культуре даже нет эквивалентного
мифа (нельзя исключать, что в Лос-Анджелесе дело обстоит совершенно иначе).
Бомба, ожидавшая столь долго, исчезла. Ее место заняли эпидемии,
медленнейшие из катаклизмов. Когда Годзилла явился наконец в Токио, мы
пребывали в глубочайшем отчаянии. И катастрофу мы приветствовали.
Приветствовали, хотя ни за что не решились бы в этом себе признаться. Не
успев еще оплакать своих мертвых, мы начали осознавать всю неимоверность
выпавшей на нашу долю удачи.
ладонью. - Японская, не иначе, а то с чего бы она такая красивая. [183]
своей странной, необыкновенной пустотой. Живые, блестящие, настороженные - и
абсолютно пустые.
записной книжки.
озера, сквозь зеркально-гладкую поверхность.
в общем, срань.
запястье Ямадзаки. - И пошли. А то жарковато тут.
применявшимся для дезинфекции помещений, загрязненных большим количеством
крови или лю[184] бой другой из жидкостей человеческого тела. Антивирусный
препарат с запахом, как у древнего цветочного одеколона, выжигавший почище
водородной бомбы все - от первой до пятой включительно - разновидности ВИЧ,
а также лихорадку Мокола, Тарзана-Денге, конго-крымскую лихорадку и
канзасскую инфлюэнцу - любую, в общем, высокозаразную гадость.
охранник открывал вороненым ключом дверь тысяча пятнадцатого номера.
указательным пальцем к полям шляпы.
шаг, как разукрашенная пистолетами тень. Помявшись немного в
нерешительности, Райделл последовал их примеру и притворил за собой дверь.
Темно. Шторы задернуты. Сильный запах "Килза". Под потолком вспыхнул свет.
Рука Фредди на выключателе. Уорбэйби смотрит вниз, на кирпичного цвета
ковер. На светлый прямоугольник - место, где скорее всего стояла прежде
кровать.
хорошем клубе. Стены обиты блестящей в белую и зеленую полоску тканью, может
даже - шелком. Ме[185] бель деревянная, полированная. Кожаные
болотно-зеленые кресла. Бронзовый торшер с темно-зеленым абажуром. Старинная
гравюра в широкой золотой раме. Райделл подошел поближе и вгляделся в
потускневшее изображение. Лошадь, запряженная в двухколесную повозку очень
странного вида - крошечное сиденье и никакого кузова. Бородатый возница в
шляпе, как у Эйба Линкольна. Внизу надпись: "Каррир и Айвз"(1); Райделл
задумался на секунду, где здесь имя бородатого мужчины, а где - лошади.
Потом он заметил на стекле, прикрывающем гравюру, круглое
коричневато-красное пятно. Потек крови успел уже растрескаться, вроде как
грязь, остающаяся от подсыхающей лужи, только здесь трещинки были совсем
крохотные. И никто его, похоже, не продезинфицировал, не брызгал "Килзом".
Райделл боязливо отступил.
компьютер. Он размотал тонкий черный шнур и подсоединился к розетке, вроде
телефонной, но поменьше. Глядя на Фредди, Райделл не переставал поражаться:
ноябрь, сыро, холодно, а он в шортах ходит, это ж насмерть замерзнуть можно.
Странные они, эти негритянские пижоны, - одеваются, ориентируясь
исключительно на моду, а погоды для них вроде как и вообще не существует.
-------------------(1) Натаниэль Каррир и Джеймс Мередит Айвз - американские
граверы конца XIX века, совладельцы фирмы, издававшей литографии со сценами
из американской истории и быта. [186]
оставшееся после кровати; лицо его выражало все ту же неизбывную скорбь.
компьютера.