Чтение 26–й страницы книги ~Запретная зона~

вдруг он понял. Мертвая тишина царила в машине. Такая полная и глубокая,
словно просочилась снаружи, из окружавшего его чужого молчаливого мира...
Но земная машина никогда не бывает немой. Даже если спит водитель, на
пульте щелкают счетчики, тикают часы, жужжат неумолчные моторчики курсовых
гироскопов, чуть слышно пощелкивают реле в сторожевых устройствах... Этих
звуков сейчас не было, словно он проснулся в глубоком космосе. Глеб
подумал, что отказали микрофоны скафандра, такое иногда случалось. Он
щелкнул пальцами, и звук ударил в шлемофоны громко, как выстрел.

Теперь уже не оставалось сомнений: что-то случилось с самой машиной...
Только сейчас он заметил - на пульте не горел ни один индикатор. Этого в
принципе быть не могло, потому что часть устройств работала от автономного
питания, и даже если встали все генераторы... Он потянул на себя красную
рукоятку аварийного освещения, уж она-то должна была сработать в любом
случае. Но рукоятка и не думала сдвигаться с места. Он тянул и тянул ее изо
всех сил, вкладывая в это чрезмерное усилие всю свою тревогу. Рукоятка не
двигалась. Наконец он оставил ее в покое и несколько секунд разглядывал,
точно видел впервые. Теперь он действовал осторожно и методично. Через
несколько минут стало ясно, что на пульте не сдвигается с места ни один
тумблер, ни один рычаг. Глеб достал из поясной сумки отвертку, вставил ее в
прорезь винта, державшего щиток пульта, и попытался повернуть. Отвертка
хрустнула и обломилась. Глеб почувствовал страх, какой может почувствовать
любой человек, проснувшись у себя в доме и не узнав его. Словно машину,
пока он спал, подменили. Словно она превратилась во что-то другое, чужое и
враждебное ему, как робот... "Довольно мистики, - оборвал он себя. - Надо
выяснить, в чем дело, осмотреть машинный отсек, выйти наружу, наконец!"

Дверь подалась легко, хотя он и не ожидал этого. Снаружи все оставалось
по-прежнему. Так же безмолвно мерцали бесчисленные световые вспышки,
глянцевито блестели ветви и стволы стеклянных деревьев. То, что произошло с
машиной, казалось слишком необычным. Глеб понимал, что причину надо искать
снаружи. И он не ошибся. Едва луч нашлемного фонаря проник в узкое
пространство между полом и днищем, как он понял все. Вернее, почти все.
Увиденное не сразу уложилось в сознании.

Пока он спал, машина пустила корни, вросла в пол. Скорее все же, что пол
врос в машину десятками переплетавшихся полупрозрачных, толщиной в руку,
стеклянных ветвей. Глеб почувствовал гнев, словно его ограбили. Сварочный
разрядник не оставил на стеклянной массе ни малейшей царапины,
электрическое зубило сломалось через минуту. Немного успокоившись, он решил
выяснить, удалось ли ветвям пройти сквозь броню и что именно произошло с
танком. В машинном отсеке, под пластиком верхнего кожуха поверхность
генератора как-то странно поблескивала... Запасная насадка на зубиле
обломилась, сняв тонкую стружку пластмассы в миллиметр толщиной. Дальше шла
уже хорошо знакомая Глебу стеклянная масса. Она проникла везде, во все
механизмы машины, пропитала металл и пластик, сделала неподвижными все
механические сочленения. Оставив в неприкосновенности лишь двери и кресло
пилота, в котором он спал... Видимо, преобразование материала произошло на
молекулярном, а может быть, на атомном уровне. У него не было теперь
приборов, чтобы это установить. Во всяком случае, материал, из которого
раньше была сделана машина, превратился во что-то совершенно другое, а сама
машина стала лишь стеклянной глыбой, памятником самой себе... И все это
произошло незаметно и тихо, так тихо и так незаметно, что он даже и
проснулся не сразу... "Зачем вам это понадобилось? Мы так мечтали о
контакте с дружественным разумом, так наивно по-человечески представляли
себе эту встречу... Рисовали таблички, писали атомные номера элементов и
геометрические теоремы... Желали обменяться знаниями, узнать друг друга, а
вместо этого что-то холодное, мертвое танком, пока я спал, влилось между
молекулами моей машины, растворило их в себе... Это ведь тоже может быть
средством общения - расплавить в себе, чтобы познать? Отчего бы и нет? Ну и
что вы узнали, что поняли, отчего молчите и что мне теперь делать в вашем
мертвом, равнодушном мире?"

- Глеб! - вдруг позвал его стеклянный голос. Звук был таким, словно
одновременно звякнули сотни хрустальных колоколов. Казалось, он шел
отовсюду, от каждой стеклянной ветви.

Координатор и Лонг молча вышли из лифта. Молча прошли по коридору до самой
рубки. В пустом переходе их шаги отдавались гулко, почти печально...

И вот уже в третий раз за время стоянки на этой планете по кораблю
разнеслись сигналы общей тревоги. Снова люди заняли свои места по
тревожному расписанию. Снова ожили генераторы защитных полей, развернулись
лепестки дальномеров и пеленгаторов, корабль изготовился к бою и замер в
тревожном ожидании.

Теперь достаточно было ничтожной случайности, ошибки или недоразумения, и
руки сами собой надавят нужные клавиши, непослушные губы отдадут
необходимые команды, и все вокруг затопят реки огня...

"Страх руководит нами... Мы боимся неизвестной опасности, и это хуже
всего", - с горечью подумал Лонг. Он занял кресло Глеба в управляющей
рубке, рядом с координатором. По тревожному расписанию в случае гибели
первого пилота он занимал его место... Глеб, возможно, еще не погиб, а его
рабочее кресло уже перешло к нему... Надо что-то сделать, как-то задержать
развитие событий...

Пискнул сигнал вызова. На большом экране появилось лицо Кирилина.

- В чем дело? - хрипло, почти недовольно спросил координатор.

- Мне удалось установить, какие блоки Центавра несли основную нагрузку. -
Кирилин замолчал, внимательно всматриваясь в их искаженные тревогой лица.

Лонг отчетливо слышал звук секундомера на центральном пульте. Ему казалось,
что это какой-то гигантский метроном отсчитывает последние, еще оставшиеся
им для разумного решения секунды.

- Продолжай, я слушаю, - сухо бросил Рент.

- Эти блоки содержали в себе данные по лингвистике, структуре и словарному
запасу нашего языка. В передаче были задействованы только эти блоки. Они
готовятся к разговору с нами или, быть может, с Глебом...

Лонг видел, как разжались руки Рента, за секунду до этого сжимавшие
пусковые рукоятки противометеорных пушек. Как словно бы сама собой ушла в
сторону от педали его нога... Как медленно слабел, уходил куда-то в небытие
стук гигантского метронома, превращаясь в обычное тиканье пультовых часов.

И никто из них не узнал самого главного. В отсеке долговременной памяти
Центавра появились новые блоки, которых там раньше не было...

Ноль двадцать четвертый стоял в глубине стеклянного леса неподвижно. Все
его двенадцать анализаторов напряженно прощупывали пространство. Вокруг
него бурлила чужая полумеханическая жизнь. Он ненавидел ее. Еще совсем
недавно он не знал, что такое ненависть. Не подозревал, какой смысл может
нести в себе термин "чувство". Теперь он узнал ненависть. Узнал недавно. Он
хорошо помнил этот день. Он вообще помнил все хорошо и всегда мог полностью
восстановить картину или звук, некогда прошедший через его анализаторы.
Безотказная память извлекла из своих глубин картину. Никогда раньше его
память не позволяла себе подобных штук, она была всего лишь инструментом,
подававшим по мере надобности данные для решения той или иной задачи.
Теперь память вдруг заработала самостоятельно, независимо от его воли, и он
не знал, что с людьми память постоянно позволяет себе подобные вольности.
Правда, человеческая память может со временем откорректировать некоторые
детали. Его фотографическая память ничего не меняла. Он видел картину.
Высокая иззубренная скала. Он стоял на ней. У него было простое и ясное
задание - охранять работавших внизу людей... Ему доставляло удовольствие
охранять эти слабые и беспомощные существа, бывших своих хозяев... Внизу, в
стороне от работавших людей, струилось над песчаной поверхностью какое-то
марево. Он не мог точно определить, что это было. Его анализаторы
улавливали в этом месте наличие посторонней силы. Она представляла
определенную опасность, но он должен был защищать людей лишь от тех
опасностей, против которых мог направить свое могучее оружие. Таких
опасностей не было.

Снизу к нему поднялся человек по имени Глеб. У него был второй номер. Это
означало, что его приказы мог отменить только один человек, тот, у которого
номер был меньше. Этот человек остался на корабле, и, следовательно, Глеб
был здесь самым главным. Ноль двадцать четвертый внимательно выслушал его
приказ.

Связь с кораблем не отвлекла его от наблюдения за окружающей местностью, и,
поскольку основное его задание не отменялось, он добросовестно вел охрану.
Отметил, что мелкие струйки неизвестной энергии медленно текут по
поверхности в его сторону. Поскольку людям они не угрожали, он не подал
сигнала тревоги. А так как никто не запрашивал его об окружающей
обстановке, он лишь продолжал наблюдение. Когда первая струйка энергии